Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 1)
Шрифт:
Утром 15 августа я рассказывал эти сны своим соседям по вагону: генералу Крупенскому, князю П. Б. Щербатову и князю В. Э. Голицыну.
Между тем ожидание 15 августа сменилось беспокойством, ибо от генерала Самсонова не поступило никаких сведений. Беспокойство усилилось, когда и 16 августа сведений от него не поступило.
17-го утром (в 10 ч.) я, идучи в свою канцелярию, помещавшуюся около вокзала, встретил прогуливавшегося (что было очень редко) по садику, вдоль поезда, великого князя. Он окликнул меня.
– Получены ужасные сведения - почти шопотом сказал он мне, когда я подошел к нему, - армия {145} Самсонова разбита, сам Самсонов, по-видимому, застрелился. От генерала Рененкампфа - никаких известий, и с ним, может быть, то же -
Великий князь был очень взволнован. Да и трудно было не волноваться: хоть точные размеры катастрофы еще не определились, но не было сомнений, что она велика. Тяжесть ее увеличивалась от прежней "победы" и несбывшихся надежд. Конечно, я старался успокоить великого князя и убедить его мужественно отнестись к тяжкому испытанию. Но у меня самого от этой вести сердце готово было разорваться на части.
Кошмарны были следующие дни. В штабе носились неясные слухи, что что-то неладно на фронте, но толком никто, кроме чинов оперативного отделения, конечно, упорно молчавших, ничего не знал. Я не смел ни с кем поделиться страшным горем, буквально раздиравшим мою душу, и даже должен был казаться бодрым и веселым. Великого князя я не смел расспрашивать о положении дела, а он за обедами и завтраками лишь урывками, незаметно для других, взглядами и жестами показывал мне, что дело худо и что остается одна надежда на Бога. Сам он переживал в эти дни большие страдания. Страшная неудача тем более волновала его, что он не знал, как отнесется к ней Государь. Но вот Государь ответил телеграммой. К сожалению, я не смогу передать буквальный текст ее, но прекрасно помню общий ее смысл: "Будь спокоен; претерпевший до конца, тот спасен будет". Как только была получена телеграмма, великий князь тотчас позвал меня к себе.
– Читайте!
– сказал он, протягивая телеграмму.
Я прочитал и прослезился. Телеграмма меня сильно тронула.
{146} - Добрый Государь!
– сказал я.
– В нашем положении его добрые слова - огромная поддержка, - ответил великий князь.
Кажется, 30 августа в штабе уже официально знали и открыто говорили о катастрофе. Теперь общее настроение стало ужасным. Из отдельных слов, знаков и намеков Верховного я заключил, что положение еще не установилось и возможность новой катастрофы еще не исчезла, ибо армия Рененкампфа еще не вышла из своего тяжелого положения. Сведения о ней были не ясны, неопределенны, а одно время и совсем их не было.
Начавшиеся на Юго-западном фронте бои еще не определились по результатам.
Утопающий хватается за соломинку, и набожный великий князь был очень утешен в эти дни сообщением, что около 20-го августа Государь повелел доставить в Ставку из Троицко-Сергиевской Лавры икону Явление Божией Матери преп. Сергию, написанную на доске от гробницы преп. Сергия и с 17 в. всегда сопровождавшую в походах наши войска. Этот образ сопровождал царя Алексея Михайловича, когда он воевал с Литвой; был при Петре Великом во время Полтавской битвы, при Александре I в кампании 1813-14 г.; сопровождал Имп. Александра II в 1855 г. при его поездке в Николаев, был при главной квартире армии в Русско-турецкую войну 1877-76 г. и при Ставке Главнокомандующего в Русско-японскую войну 1904-1906 г.
Мистически настроенный великий князь в этом повелении видел особенное знамение милости Божией, обещающее успех оружия и с нетерпением ждал прибытия иконы. Икону вывезли из Москвы 24 или 25 августа, но из-за той же тайны о месте нахождения Ставки она прибыла в Ставку лишь 30 или 31 августа. К сожалению, не помню, каким кружным путем она добиралась до Ставки.
Что же происходило в это время в Восточной Пруссии после занятия Инстербурга? Буду рассказывать {147} co слов полк. Бучинского,
Достигшая победы в первых числах августа армия генерала П. К. Рененкампфа остановилась за Инстербургом. Отброшенный почти к Кенигсбергу командующий немецкой армией телеграммой просил у Вильгельма разрешения, в виду огромных русских сил, угрожающих ему, очистить всю Восточную Пруссию. В ответ на такую просьбу Вильгельм смещает его и назначает командующим потерпевшей поражение армии бывшего в отставке генерала Гинденбурга, а начальником его штаба - только что отличившегося в Бельгии полковника Людендорфа.
Гинденбург получает два снятых с французского фронта корпуса - 1 гвардейский резервный и XI армейский и, оставив против Рененкампфа незначительный заслон, бросает все свои войска против генерала Самсонова, причем XVII корпус обрушивается на левый, а XX корпус на правый фланг армии генерала Самсонова. На левом фланге, не выдержав натиска, отступили назад наши корпуса: 1-й (генерала Артамонова) и ХХIII-й (генерала Кондратовича) ; на правом фланге то же сделал VI корпус (генерала Благовещенского). Остались в бою только два корпуса: ХIII-й (генерала Клюева) и XI (генерала Мартоса). Наводившие ужас на наши войска бронированные автомобили и искусство маневрирования позволили немцам окружить и частью истребить, частью пленить оба эти корпуса. Командующий армией генерал Самсонов при этом застрелился, блуждая в лесу, настигаемый противником. Штаб его спасся. Это произошло в ночь с 14-го на 15-ое августа.
Разгромив генерала Самсонова, Гинденбург обрушивается на Рененкампфа с 17-18 дивизиями и 180 батареями против наших 17 дивизий и 116 батарей. Что же делает последний? Штаб 1-й армии перехватывает немецкую шифрованную телеграмму, что к правому флангу Рененкампфа подвозятся из Франции два {148} немецких корпуса: 1-й гвардейский и XI армейский и что наступление поведется на правый фланг (от моря). На основании этой телеграммы генерал Рененкампф делает распоряжения: перебрасывает туда, с левого фланга, как на самое опасное место, уставший, более других потрепанный ХХ-й корпус, перебрасывает только потому, что он не переносит командира этого корпуса старика генерала Смирнова, и делает другие перегруппировки, готовясь драться с неприятелем на правом крыле своей армии. Что не было понятно командующему армией, то ясно было поручику.
Поручик Лбов убеждал привезшего в штаб XX корпуса распоряжение из штаба, капитана Малеванова, что немецкая телеграмма, несомненно, провокационная, и нельзя на ней строить стратегические расчеты. Так и случилось. Когда левый фланг армии Рененкампфа был ослаблен переброской войск на правый фланг, Гинденбург, без всяких подкреплений с французского фронта, повернул свои войска от разбитой армии Самсонова на левый фланг нашей I-й армии, на краю которого стоял II корпус (генерала Шейдемана). II-й корпус натиска не выдержал и начала отступать. А за ним началось бестолковое, беспорядочное отступление всей армии, без бою бросавшей орудия и обозы. Корпуса правого фланга отходили под давлением немецкого резервного корпуса и I кавалерийской дивизии. Командующий армией сам создавал панику. 27-го августа он быстро уехал из Гумбинена в Вержболово, а оттуда в Ковно. В Вержболове была усилена охрана его поезда: на всех площадках вагонов были выставлены вооруженные солдаты. С 27-го авг. Рененкампф уже фактически не управлял армией, потеряв связь с нею или, что вернее, бросив ее на волю судьбы. Еще хуже были его, предшествовавшие этому факту, приказы. В одном он говорил: "пробиваться штыками, где можно", когда на самом деле нигде почти не надо было пробиваться. Можно себе представить настроение частей после этого приказа, когда каждый имел право и основание заключить, что армия {149} окружена. В другом приказе он предписывал: "войскам отходить к Ковно", после чего все потянулись на Вержболовское шоссе, как на более удобную дорогу. Последнее скоро оказалось запруженным обозами и парками.