Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
Шрифт:
Слушая рассказ Батлера, я невольно подумал: «Если Гитлер решается все это открыто заявлять официальному представителю американского президента, то каковы же должны быть его действительные цели?!» Я никогда не верил, что германо-советский пакт может быть долговечен, но в тот момент я почувствовал острую тревогу за ближайшее будущее нашей страны…
Я поинтересовался впечатлениями Самнера Уэллса от его бесед с Муссолини. Батлер ответил, что требования итальянского диктатора в основном сводятся к передаче Италии порта Джибути в Эфиопии, предоставлению места в Совете Суэцкого канала, урегулированию статуса
— Все это сравнительно мелочи, которые могли бы быть легко разрешены, за исключением одного: интернационализация Гибралтара для Англии абсолютно неприемлема.
— Ну, а что вы думаете, — спросил я, — о гитлеровской «программе мира»?
Батлер пожал плечами и ответил:
— Ко всякой «программе мира» надо подходить без предвзятого мнения, так сказать, с открытым умом… Конечно, в своем нынешнем виде гитлеровская «программа» содержит ряд пунктов, которые вызвали бы резкую оппозицию со стороны британского общественного мнения, однако я не думаю, чтобы эта программа была его последним словом: в ходе переговоров многое может быть изменено…
Итак, было ясно, что английское правительство готово хоть сейчас к заключению с Германией «разумного компромисса». Вернее, не все правительство, а его чемберленовское большинство. Те элементы в правительстве, которые тяготели к Черчиллю, придерживаются несколько иных взглядов. Сужу так потому, что как раз на следующий день после разговора с Батлером, 19 марта, я был на завтраке у лорда Бивербрука, связанного с консервативной «оппозицией» против Чемберлена, и слышал от него совсем иную оценку гитлеровской «программы мира».
— Как! — почти с яростью восклицал Бивербрук. — Гитлер хочет возврата колоний? Хочет фактического захвата всей Европы? Да что ж тогда получится?.. Как дамоклов меч, он будет все время висеть над Англией и Францией и диктовать нам свою волю! Нет, это невозможно!
Но так в те дни думали сравнительно немногие среди консерваторов. «Кливденцы» явно готовились к сделке с Гитлером и даже считали, что у них в руках крупные козыри. Так, Чемберлен, выступая 4 апреля на Центральном совете консервативной партии, долго доказывал, что в начале войны Гитлер имел большой перевес над Англией, ибо Англия была совсем не подготовлена к войне, но что теперь, семь месяцев спустя, положение радикально изменилось к выгоде Англии. В заключение премьер-министр воскликнул:
— Сейчас ясно во всяком случае одно: Гитлер опоздал на автобус!
Трудно решить, чего в этом заявлении было больше — глупости или совершенно феноменального зазнайства?
Буквально пять дней спустя Гитлер показал, что на автобус опоздали как раз Чемберлен и Даладье.
Наступление Германии и падение Чемберлена
Германские посланники в Копенгагене и Осло 9 апреля 1940 г. в 5 часов утра вручили датскому и норвежскому правительствам меморандумы, в которых заявлялось, что отныне Германия берет на себя военную защиту Дании и Норвегии от англо-французской агрессии и с этой целью вводит на их территории свои войска.
Одновременно нацистские вооруженные силы пересекли границу Дании и совершили внезапную
С Норвегией вышло несколько иначе. Норвежское правительство отвергло германское требование и вместе с королем Хааконом VII эвакуировалось из Осло в глубь страны, чтобы организовать борьбу с нацистским нашествием. Тем не менее к вечеру 9 апреля все важнейшие порты страны — Осло, Берген, Трондхейм, Ставангер — оказались в руках немцев, а на следующий день стало уже функционировать созданное ими правительство норвежских изменников во главе с пресловутым Квислингом.
Это был классический образец «молниеносной войны», которая была подготовлена так секретно, что жертвы ее даже не подозревали о нависшей над ними опасности.
Помню, накануне рокового дня, 8 апреля, я встретился с норвежским посланником в Лондоне Кольбаном. Это был очень культурный и образованный человек, долго работавший перед тем в Лиге Наций, и у нас с ним были хорошие отношения. В течение нескольких предшествующих дней ходили упорные слухи, что над Норвегией собираются тучи, и я спросил Кольбана, насколько они основательны. Кольбан замахал руками и с глубоким убеждением воскликнул:
— Все это чепуха!.. Мы имеем самые категорические заверения со стороны Германии, что она будет уважать наш нейтралитет.
И затем, несколько понизив голос, он прибавил:
— Если сейчас я чего-нибудь боюсь, так это опрометчивых действий со стороны наших английских друзей… Вы, конечно, знаете, что шведская железная руда, которую получает Германия, не дает им покоя. Руда из Швеции идет в Германию двумя путями: прямо — через Балтийское море и кружным путем — через норвежский порт Нарвик и отсюда вдоль атлантического берега Норвегии в ее территориальных водах… Я слышал, что морской министр Черчилль уже давно настаивает на минировании наших территориальных вод: если бы это было сделано, немецкие суда, везущие железную руду из Нарвика, вынуждены были бы выйти за полосу территориальных вод, и тут их перехватили бы англичане… Пока Чемберлен успешно сопротивлялся Черчиллю — ведь минирование территориальных вод нейтрального государства было бы нарушением международного права… Но кто знает, что дальше будет?
Сомнения Кольбана были небезосновательны: как раз в тот день, когда мы с ним разговаривали, 8 апреля, английские военные суда действительно заложили мины в трех пунктах норвежских территориальных вод. Однако было бы неправильно думать, что германская акция 9 апреля явилась лишь ответом на действия англичан: в течение 24 часов невозможно было подготовить столь сложную операцию, как молниеносный захват Дании и Норвегии (теперь мы знаем, что план такого захвата был окончательно выработан немцами в декабре 1939 г.). Но Кольбан еще 8 апреля был твердо убежден, что со стороны Германии никакой непосредственной опасности для Норвегии нет.