Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

Майский Иван Михайлович

Помню также, как 5 мая 1927 г., в день печати, уже вся советская колония участвовала в устроенной нашей самодеятельностью «живой газете» (они были очень популярны в то время). Было много остроумия, смеха, шуток, музыки и пения, которые много выигрывали от удачного конферансье — А.Гуревича. Но была в «живой газете» и серьезная часть: первый секретарь посольства Д.В.Богомолов сделал очень красочную сводку антисоветских нелепостей из английской прессы, а я прочитал «поэму в прозе» о больших исторических вехах в развитии русской революционной мысли, рисуя фигуры Радищева, декабристов, Белинского, Чернышевского, Плеханова, Ленина.

Так шли дни нашей жизни. А между тем гроза надвигалась.

Налет на АРКОС

12 мая 1927 г. около 4 часов дня отряды полисменов в сопровождении детективов (всего около 200 человек) неожиданно окружили здание по Мооргет-стрит, 49, которое занимали АРКОС [23]

и торгпредство СССР, и, ворвавшись внутрь, закрыли все выходы наружу. Несколько сот служащих обоих учреждений, в том числе немало англичан, были арестованы, и часть из них подвергнута личному обыску. Среди арестованных, между прочим, оказались жена поверенного в делах, которая работала в торгпредстве врачом, и моя жена, заведующая лицензионным отделом торгпредства, обе — лица дипломатического ранга, неприкосновенные для британской полиции.

23

АРКОС (All Russian Cooperative Society) — «Всероссийское кооперативное общество» было советской торговой организацией в Англии, оформленной как английское коммерческое предприятие с ограниченной ответственностью.

Агенты Скотланд-ярда выгнали всех служащих из рабочих комнат в коридоры и на лестницы и, когда комнаты опустели, сами приступили к обыску шкафов и столов и к отбору документов. Никакого контроля со стороны служащих за действиями полицейских агентов не было. Те могли делать, что хотели, забирать любые документы торгпредства или, наоборот, подсовывать в торгпредские шкафы собственные фальшивки. Полицейские потребовали у шифровальщиков торгпредства шифры и, когда те стали сопротивляться, избили двух из них. К вечеру почти все служащие были освобождены и разошлись по домам, но полиция еще оставалась в здании на Мооргет-стрит, и обыск продолжался вплоть до следующего дня. Не получив ключи от сейфов торгпредства, агенты Скотланд-ярда привезли экспертов и стали распаивать замки сейфов. Были вскрыты и так называемые стальные комнаты АРКОСа и торгпредства в подвальном этаже, где обычно хранились особо ценные предметы. Однако теперь они были пусты. Только 16 мая, т.е. через четыре дня после начала налета, полицейские отряды наконец покинули здание торгпредства, и его служащие могли вернуться к нормальной работе. Нормальной ли?

Мы в посольстве узнали о налете на торгпредство через полчаса после его начала. Вестник несчастья явился в Чешем-хаус как раз в тот момент, когда здесь происходил дипломатический ленч. Узнав о событиях на Мооргет-стрит, все как ни в чем не бывало остались на своих местах, продолжая непринужденный разговор с гостями: мы не хотели обнаруживать перед иностранцами наше беспокойство. Потом мы устроили спешную консультацию между собой с помощью записок и немедленно приступили к действиям. Богомолов вышел из-за стола и сразу же отправился в Форин оффис. Здесь он заявил протест против нарушения торгового соглашения 1921 г. директору Северного департамента Палэрэ, но последний оправдался полным «незнанием» о налете на торгпредство. Из Форин оффис Богомолов отправился на Мооргет-стрит и потребовал допуска в помещение торгпредства. Полицейские ему отказали. Тогда Богомолов поехал к начальнику лондонской полиции и в результате довольно горячего обмена мнениями с ним в конце концов получил возможность проникнуть в помещение торгпредства. Богомолов, ссылаясь на торговое соглашение, потребовал немедленного прекращения обыска торгпредства, но полицейский чиновник, производивший обыск, грубо ему в этом отказал. Тогда Богомолов поспешил вернуться в посольство и, по указанию Розенгольца, позвонил секретарю министра иностранных дел с просьбой о немедленном приеме его Чемберленом. Секретарь ответил, что раньше следующего утра министр не может принять советского представителя. Богомолов не успокоился и попросил секретаря в таком случае устроить Розенгольцу немедленное свидание с кем-либо из ответственных работников Форин оффис, тот обещал выяснить и позвонить о результатах в посольство. Однако, не дожидаясь звонка секретаря, Розенгольц и Богомолов сели в машину и отправились в Форин оффис. Когда четверть часа спустя они оказались в министерстве иностранных дел, то не нашли там никого: не было не только ни одного ответственного сотрудника, но даже секретарь министра исчез. Все разошлись по домам. Было совершенно ясно, что Форин оффис играет в прятки, предоставляя свободу действия Джойнсону Хиксу.

Розенгольц увидал Чемберлена только на следующее утро и вручил ему резкую ноту протеста, в которой особенно подчеркивалось, что британское правительство своим налетом грубо нарушило торговое соглашение 1921 г.

Здесь я должен сделать одно разъяснение, без которого многое будет неясно в ходе событий, связанных с пресловутым «налетом на АРКОС», как весь этот эпизод получил наименование в истории англо-советских отношений. В здании на Мооргет-стрит, 49, помещались два учреждения: торгпредство СССР и акционерное общество АРКОС, но внутри

каждое из них занимало отдельные помещения, точно обозначенные. Торгпредство, согласно ст. 5 торгового соглашения 1921 г., пользовалось дипломатической неприкосновенностью, АРКОС же, капитал в котором был советский, но который юридически был оформлен как английская торговая компания, никаких дипломатических привилегий не имел. Отсюда вытекало, что строго юридически лондонская полиция имела право производить обыск в АРКОСе, но не имела права делать то же в торгпредстве. На этом различии базировалась формальная сторона наших протестов, которые дополнительно еще подкреплялись ссылкой на ст. 1 того же торгового соглашения, запрещавшую всякую дискриминацию в отношении советской торговли. Было очевидно, что налет на АРКОС и торгпредство являлся самой недопустимой формой такой дискриминации. Мы также указывали, что, поскольку обыск на Мооргет-стрит производился полицией не в присутствии советских служащих, изгнанных полицией из своих рабочих комнат, полиция могла подбросить в шкафы и сейфы наших торговых учреждений какие-либо «компрометирующие материалы».

Вообще вся обстановка проведения налета оставляла впечатление, что он был организован спешно, грубо и притом лицами, мало знакомыми с различными дипломатическими тонкостями. Иначе соответствующие инстанции не дали бы письменного приказа об обыске не только АРКОСа, но и советского торгпредства, что было явно незаконно. Видимо, Джойнсон Хикс, не дождавшись согласия всего правительства в целом и рассчитывая на мощную поддержку «твердолобых» в правительстве и вне его, решил на собственный риск и страх устроить налет, чтобы вынудить кабинет к разрыву отношений с Советским Союзом.

Советское правительство вручило в Москве английскому поверенному в делах Ходжсону очень резкую ноту протеста, которая надлежащим образом была поддержана «Правдой» и «Известиями».

В Англии события на Мооргет-стрит вызвали большое волнение. Рабочие круги были глубоко возмущены действиями правительства, и Генсовет тред-юнионов направил Болдуину письмо, в котором решительно осудил полицейский налет на торгпредство. Зато «твердолобые» круги и большая часть консервативной прессы рвали и метали против «большевистских интриг» и требовали немедленного разрыва англо-советских отношений. В парламенте произошли стычки между министром внутренних дел и представителями лейбористской оппозиции, которые, помню, поразили меня тогда крайней умеренностью выступлений оппозиции. Она не сделала ни малейшей попытки вывести весь вопрос за стены парламента и организовать массовую кампанию протеста против столь опасного шага, как разрыв отношений между двумя великими державами.

Что искали на Мооргет-стрит организаторы налета?

Судя по тому, что происходило накануне налета, можно было с определенностью заключить, что они рассчитывали найти в АРКОСе и торгпредстве материалы, изобличающие в «коминтерновской» деятельности. Если бы им это удалось, то сразу был бы поднят страшный вой о том, что советские торговые организации являются лишь ширмой для прикрытия подрывных акций против Англии и Британской империи.

Пять лет спустя, когда я приехал в Лондон в качестве посла, Макдональд, бывший тогда премьером коалиционного, а по существу консервативного правительства, в разговоре со мной даже утверждал, будто бы такие «компрометирующие» торгпредство и АРКОС материалы действительно находились в их помещении, но за день до налета они были вывезены нами оттуда. Макдональд ругал при этом Джойнсона Хикса за его плохую работу, не позволившую британскому правительству поймать большевиков с поличным. Все это была чистая фантазия, что я не преминул разъяснить Макдональду. Мне была хорошо известна работа наших торговых организаций в Англии, и я могу категорически утверждать, что ничем, кроме торговли, они не занимались. Вполне естественно поэтому, что, когда полицейские агенты Джойнсона Хикса вломились в помещение АРКОСа и торгпредства, их ждало там жестокое разочарование.

Когда выяснилось, что никаких «коминтерновских» материалов и АРКОСе и торгпредстве нет, министерство внутренних дел, желая как-либо прикрыть свой провал, спешно, на ходу, во время самого обыска (ведь он продолжался четыре дня!), пустило в оборот другую версию. Теперь оказывалось, будто бы незадолго до налета из государственных архивов был похищен сажный «документ крайне секретного характера» и будто бы этот документ находился в сейфе торгпредства. Так как, однако, агенты Скотланд-ярда не обнаружили на Мооргет-стрит и такого документа, то легенда о шпионской деятельности советских торговых организаций также рассыпалась, как карточный домик.

В итоге разыгрался мировой скандал, в котором фигура Джойнсона Хикса выглядела смешно и позорно. Но теперь для британского правительства в целом создалась именно такая ситуация, о которой мечтали экстремисты. По соображениям престижа — как в самой Англии, так и за ее пределами — оно не могло отступить и вынуждено было сделать то, против чего ещё недавно возражали его более хладнокровные члены, против чего боролись все разумные элементы в стране: оно приняло решение о разрыве отношений с СССР. Проделано это было следующим образом.