Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
Шрифт:
«Таймс» от 16 ноября 1917 г., телеграмма из Петрограда: «Социальная революция осуществлена экстремистами, которых поддерживает гарнизон. Но хотя на их стороне сила, у них не хватит ума для того, чтобы править страной»;
«Дейли ньюс» от 20 ноября 1917 г., телеграмма из Петрограда: «Наспех сколоченное здание большевистского господства уже дает глубокие трещины и распадается на части»;
«Дейли ньюс» от 24 ноября 1917 г., передовая: «Большевистское, правительство со всеми своими странностями и донкихотскими глупостями обречено на гибель».
Так встретила буржуазная Англия величайшую в истории человечества революцию. Так расценивала она тогда ее шансы на успех. А какова картина теперь? И дальше яркими фактами и цифрами я характеризовал огромные достижения СССР за минувшие 15 лет как на внутреннем, так и на внешнем фронте. Чем дальше я говорил, тем более ощущал, что нашел общий язык с аудиторией. Возвращаясь в тот вечер с собрания и последовавшей
«Частный визит» к министру иностранных дел
13 момент моего приезда в Лондон английского короля не было в столице, и я не мог сразу же по прибытии вручить ему мои верительные грамоты. Мне пришлось ждать десять дней. До этого, согласно международному дипломатическому ритуалу, я еще не был послом в стране моего аккредитования и не мог еще официально представлять свое правительство. Однако тот же международный дипломатический ритуал рекомендует послу сделать до вручения верительных грамот два «частных визита» — министру иностранных дел и старшине (дуайену) дипломатического корпуса. Я решил последовать принятому обычаю и прежде всего попросил свидания с Саймоном. Не торопясь, но и не задерживаясь, министр иностранных дел ответил согласием, и наша первая встреча с ним состоялась 1 ноября.
Я ехал на свидание с Саймоном настороженный. Имя Саймона мне было хорошо известно. Я знал, что он один из лучших юристов Англии и в годы своей адвокатской практики брал по тысяче фунтов за одно выступление в суде. Я знал, что Саймон — один из образованнейших людей своей страны, имеет степень доктора в восьми университетах, владеет несколькими иностранными языками и читает на сон грядущий Сенеку и Плутарха в подлиннике. Я знал, что в течение многих лет Саймон был одним из лидеров либеральной партии и что в 1931 г. изменил своей партии и перебежал в лагерь консерваторов, отколов часть либералов и создав из них новую национал-либеральную партию. Я знал, что на протяжении всей своей политической карьеры, занимая ряд министерских постов, Саймон защищал права и привилегии буржуазии и что в 1926 г. он резко выступил против всеобщей забастовки в Англии, а в дальнейшем сыграл руководящую роль в проведении законодательства по ограничению стачечного права рабочих. Я знал, что в 1927–1930 гг. Саймон был весьма важным членом королевской комиссии до выработке новой конституции для Индии, причем занимал в ней крайне реакционную позицию. Я знал, что, став в 1031 г. министром иностранных дел Великобритании, Саймон взял курс на «умиротворение» агрессоров и после захвата Японией Маньчжурии так «тонко» маневрировал в Женеве, что после его речи японский представитель Мацуока встал и, публично поблагодарив Саймона, произнес речь, суть которой сводилась к следующему:
— Сэр Джон в течение получаса сказал вам все то, что я тщетно пытался объяснить в течение предшествующих 10 дней.
Я знал, наконец, что Саймон не питает никаких симпатий к СССР и что, наоборот, везде, где только возможно, он старается ущемить интересы нашей страны. Я знал все это и потому прекрасно понимал, что в моих отношениях с Саймоном должны быть и будут трудности. К такой перспективе психологически я был подготовлен. Теперь мне предстояло впервые встретиться с Саймоном лицом к лицу, и я чувствовал себя в положении боксера, которому предстоит сразиться с неизвестным ему противником и который поэтому находится в состоянии напряженного ожидания.
Курьер Форин оффис провел меня длинными коридорами, впоследствии ставшими мне так хорошо знакомыми, во второй этаж и оставил в «приемной послов». Это была небольшая, но очень высокая комната с двумя окнами, выходящими на площадь перед Адмиралтейством. По стенам ее висели портреты коронованных особ и государственных деятелей прошлых времен, среди которых особенно выделялось большое, в рост человека, изображение королевы Виктории в парадном платье. Пришел секретарь и с изысканным поклоном сообщил, что сэр Джон ожидает меня в своем кабинете. Через мгновение я уже был в этом святая святых британской внешней политики.
Сэр Джон сидел за старинным письменным столом спиной к большому камину и поднялся, чтобы приветствовать меня. Он был очень худощав и высок, так высок, что, казалось, тело его не может держаться прямо и само собой изгибается. Розовая лысина была обрамлена с обеих сторон седоватыми копнами волос. Розовое лицо без бороды и усов было стянуто сухой официальной улыбкой. Свинцовые глаза сверлили собеседника, как два буравчика. На вид Саймону было под 60, но выглядел он еще очень бодрым и крепким.
Саймон не понравился мне с первого взгляда. Было в нем что-то формальное, холодное, жесткое. Ни тени души. Таких людей я никогда не любил. Вдобавок за спиной Саймона стояла еще длинная вереница
— Сэр Джон, нет ли у вас сиденья потверже? Я не люблю сидеть на мягком.
По лицу Саймона пробежала какая-то тень, и он с любопытством посмотрел на меня. Потом с легким раздражением в голосе министр прибавил, подвигая мне кожаный стул:
— Надеюсь, это вас удовлетворит?
Я почувствовал — игра началась. Партнеры стали в позиции. Я мысленно сказал себе: «Теперь не зевай, надо быть начеку!»
Затем мы перешли к делу. Хотя во время первого «частного визита» посла к министру иностранных дел обычно не принято касаться каких-либо серьезных вопросов, я решил, что внезапное денонсирование англо-советского торгового соглашения [27] создало слишком необычную ситуацию и что поэтому я имею достаточные основания вести себя тоже несколько необычно. Сказав Саймону несколько любезных фраз, из которых вытекало, что я рад лично познакомиться со столь видной политической фигурой, я круто взял быка за рога и в выражениях, не могущих вызывать никаких сомнений, описал острую реакцию Москвы на акцию британского правительства. Я особенно подчеркнул тот факт, что эта акция носит характер прямой дискриминации: ведь несмотря на Оттаву [28] , Англия не денонсировала своих торговых договоров с Аргентиной и Скандинавией. Нет, этим странам британское правительство предложило только вести переговоры для внесения некоторых модификаций в существующие коммерческие соглашения. Почему же денонсирование оказалось необходимым только в случае с СССР? Советскому правительству неизвестны истинные мотивы, лежащие в основе денонсирования. Нота Саймона от 16 октября слишком коротка и не указывает причин отказа от торгового соглашения 1930 г. Выступавшие после того английские министры (Болдуин, Томас, Невиль Чемберлен) давали разные объяснения шагу британского правительства. Я был бы поэтому очень признателен Саймону, если бы через меня он информировал Советское правительство о действительных причинах денонсирования.
27
16 октября 1932 г. британское правительство без всякого предупреждения прислало советскому посольству в Лондоне следующую ноту:
«Сэр, имею честь уведомить Вас, что Правительство его Величества в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии решило прекратить действие временного торгового соглашения, подписанного в Лондоне 16 апреля 1930 г. в соответствии с положением § 1 ст. 7 этого соглашения. Таким образом, соглашение потеряет свою силу спустя 6 месяцев со дня даты настоящей ноты, т. е. с 17 апреля 1933 г.
Одновременно я пользуюсь случаем довести до Вашего сведения, что Правительство Его Величества в Соединенном Королевстве остается заинтересованным в развитии торговли между обеими странами и готово с этой целью вступить в обсуждение ситуации, созданной денонсированием временного торгового соглашения, в наиболее близкий момент, удобный для правительства Советского Союза. <
Имею честь и пр.
Ваш преданный слуга Джон Саймон
16 октября 1932 г.»
28
Осенью 1932 г. в Оттаве (Канада) состоялась имперская конференция, на которой были приняты решения о переходе Англии от свободной торговли к протекционизму. В связи с этим создалась необходимость внесения некоторых изменений в торговые договоры, заключенные Англией до того с различными иностранными державами.
Саймон стал отвечать, ловко жонглируя словами и фразами. Из его объяснений вытекало, будто бы никакой дискриминации в акции британского правительства нет. Просто все дело будто бы в том, что в СССР существует монополия внешней торговли, а в Аргентине и Скандинавии ее нет. Кроме того, СССР слишком много продает в Англии и слишком мало здесь покупает, что вызывает справедливое недовольство в Великобритании, как раз сейчас сильно страдающей от массовой безработицы. В торговле Англии с Аргентиной и Скандинавией такой пассивности баланса нет. Отсюда, заключил Саймон, понятно желание британского правительства внести некоторые изменения в структуру торговли между Англией и СССР. А это в свою очередь вызывает необходимость в новом торговом соглашении.