Воспоминания советского посла. Книга 1
Шрифт:
Британский музей
Почти в самом центре Лондона на Грэт Рассел-стрит возвышается огромное, массивное здание знаменитого Британского Музея. Оно построено в классическом стиле и украшено 44 античными колоннами. Архитектору хотелось, видимо, придать Музею красоту и легкость, свойственные эллинскому гению, но климат и время оказались победителями. Сейчас здание Музея, обветренное и закопченное, сумрачно смотрит на мир из-за железной ограды.
Если через главный подъезд вы войдете в Музей, то справа и слева увидите длинные залы, содержащие величайшие исторические и художественные ценности. Тут и греко-римская скульптура, и египетские мумии, и ассирийские древности, и коллекции редких монет, и священные предметы индийских религиозных культов, и выставки оружия тихоокеанских племен, и женские украшения пятитысячелетней давности, и многое, многое другое. В эти залы Музея каждодневно вливается широкий поток людей, желающих что-то узнать о прошлом человеческого рода. Вход туда свободный и бесплатный.
Однако прямо перед собой вы увидите стеклянную
Когда, предъявив сторожу свой читательский билет, вы пройдете через узкий коридор, отделяющий читальный зал от входа, и попадете под его полукруглые своды, то сразу почувствуете, что вступили в какой-то особый мир. Над головой высокий и красивый купол. Под ним два десятка больших продолговатых окон, и под каждым окном имя кого-либо из великанов английской культуры. Всюду масса воздуха и света.
Читальный зал Британского Музея
В центре зала три концентрических круга из желтых деревянных стоек: внутри первый, самый маленький круг — цитадель администрации, второй, несколько больший, — каталог музыкальных произведений, третий, самый большой, — знаменитый общий каталог с его тысячей томов. От этих кругов по радиусам, как спицы в колесе, через весь зал разбегаются длинные черные столы для читателей, помеченные буквами латинского алфавита. Посредине каждого стола перпендикулярная стенка такой высоты, что человек, сидящий по одну ее сторону, не может видеть своего визави. Каждая сторона разделена на нумерованные прямоугольники такой величины, что на территории прямоугольника может свободно расположиться один человек с книгами, рукописями и т. п. Для облегчения работы в каждом прямоугольнике есть выдвижной пюпитр для книг, чернильница, промокательная бумага, два пера: одно стальное, другое гусиное. Стальное для пользования, гусиное — в знак уважения к духу прошлого. Впрочем, иногда можно видеть, как гусиным пером пишут и некоторые из нынешних читателей. Перед каждым прямоугольником стоит удобное, солидное кресло, которое точно приглашает вас сесть и немедля приступить к работе. Все окружающее: и этот обширный светлый зал, и эти бесчисленные полки с книгами по стенам, и эти черные столы с мягким светом электрических ламп, и эти великие имена, начертанные под окнами — все как-то невольно настраивает на труд, на поиски истины, на служение развитию человеческой мысли. А бесшумный служащий, вводящий вас в это святилище мысли, тем временем шепчет на ухо:
— Если вам нужна какая-либо книга, вы выписываете из каталога на особый листок ее заглавие и номер, ставите на листке букву стола и номер прямоугольника, за которым вы сидите, и бросаете листок вон в ту урну. Минут через 20-25 нужная книга будет доставлена вам на место.
И затем, точно доверяя вам какую-то особую тайну, служащий еще тише добавляет:
— Если в течение одного дня вы не успеете прочитать взятую вами книгу, то можете оставить ее до следующего дня и дальше, сдавая книгу при уходе вон за той стойкой. Она будет сохраняться для вас тут же, в этом зале, так что на следующее утро вы получите книжку сразу, без новой выписки и лишней потери времени.
Таков тот знаменитый читальный зал Британского Музея, в котором я стал работать сразу же после своего приезда в Лондон в 1912 г. Признаюсь, у меня сильно билось сердце, когда я в первый раз сел за длинный черный стол и получил первую заказанную мной книгу. Еще бы! Ведь этот обширный зал вошел неотъемлемой составной частью в духовную историю нашей эпохи. Ведь здесь, в этом зале, работали Карл Маркс и В. И. Ленин, здесь бывали Луи Блан и Мадзини, позднее — П. А. Кропоткин и С. М. Степняк-Кравчинский. Здесь черпали вдохновение такие корифеи английской литературы, как Вальтер Скотт, Тениссон, Диккенс, Теккерей, Бернард Шоу и многие другие. Здесь собирали материал и писали свои произведения десятки крупнейших вождей народных движений во всех концах земли. Великие тени прошлого со всех сторон обступали меня.
Потом первое волнение прошло. Человек ко всему привыкает, привык и я к читальному залу, привык, стал оглядываться и осматриваться в новой обстановке. Постепенно я сделался его завсегдатаем. Пять лет (1912-1917) я провел за этими черными столами и в конце концов изучил все детали жизни и работы в этих стенах.
Обычно каждый день к 10 час. утра я уже сидел на своем месте. Усердно работал до часу дня и затем делал перерыв для ленча [28] и отдыха до 3 часов. Закусывал я всегда в одном и том же месте — в маленьком демократическом
28
Ленч — второй завтрак между 1 и 2 часами дня.
Предметы моих занятий в читальном зале не всегда были одинаковы. Они менялись в зависимости от времени и обстоятельств. До начала первой мировой войны я изучал главным образом английское рабочее движение: чартизм, тред-юнионизм, лейборизм и все, что с этим было связано. Помню, с каким глубоким волнением я перелистывал пожелтевшие листы старых чартистских газет, со страниц которых неслись пламенные слова чартистских вождей — Стефенса, О'Коннора, Эрнста Джонса. Позднее, когда разразилась гроза 1914 г., мое внимание было отвлечено в другую сторону: я стал лихорадочно изучать сферу международных отношений, так резко и болезненно напомнивших о себе человечеству. Это изучение по сути дела явилось моей первой школой в подготовке к будущей дипломатической деятельности. Однако чем бы я ни занимался, читальный зал неизменно оставался главным местом моей работы. Моя комната в Хайгете лишь дополняла его. Читальный зал был моей библиотекой, моим кабинетом, моей умственной лабораторией. Здесь я читал, собирал материалы, писал статьи и корреспонденции для русской прессы. Отсюда ведут начало некоторые лучшие, наиболее дорогие мне мысли, одушевлявшие меня в дальнейшем на моем жизненном пути. Вот почему я никогда не мог и до сих пор не могу думать о читальном зале Британского Музея без чувства теплоты и признательности.
В связи с этим мне хочется сказать слово благодарности человеку, который дружески ввел меня в жизнь и атмосферу читального зала и оказывал мне на протяжении работы в нем всяческое содействие. Это был старый лондонский эмигрант Ф. А. Ротштейн, о котором подробнее речь будет ниже. Ротштейн сам много лет работал в Британском Музее и часто рассказывал мне очень интересные вещи об его истории, его нравах, его посетителях — прошлых и настоящих.
С большим вниманием я приглядывался к посетителям читального зала, ко всем тем, кто на официальном языке этого своеобразного учреждения именовался «читатели». То был очень своеобразный мир, со своими нравами, обычаями, оценками, традициями. Всех читателей я подразделял тогда на три главных группы, или «курии», и каждой из них я дал свое особое имя: 1) однодневки; 2) кочевники; 3) оседлые.
Однодневки — случайные гастролеры, попадавшие в читальный зал на один-два дня для какой-либо специальной цели и затем исчезавшие надолго или навсегда. Сюда относились такие люди, как журналисты, искавшие в Британском Музее материалы для очередной газетной статьи, или секретари политических и общественных деятелей, черпавшие здесь какие-либо сведения для ближайшего выступления своих патронов, или старшие клерки торговых фирм из Сити, составлявшие исторические справки и отчеты для своих директоров. Количественно однодневки составляли самую большую группу, но их общественный статус в читальном зале был очень низок: большинство настоящих читателей, да и администрация зала относились к ним, как к «париям», изощряясь в различных насмешках и остротах по их адресу.
Кочевники — те читатели, которые работали в читальном зале систематически в течение недель и месяцев, потом на известный срок исчезали, затем опять появлялись на несколько недель или месяцев, потом снова исчезали и снова появлялись на значительный срок и т. д. Сюда относились различные научные работники — профессора, доценты, преподаватели высших школ, писавшие труды, готовившие курсы лекций, производившие изыскания и исследования. Сюда относились также более серьезные представители литературного мира, собиравшие материалы для каких-либо новых произведений. Среди кочевников часто встречались иностранцы, приезжавшие для временной работы в читальном зале со всех концов земли. Это была очень ценная и продуктивная группа читателей. Много образов встает в моей памяти, когда я думаю о ней, но здесь я упомяну только А. М. Коллонтай. Зимой 1913/14 г. она готовила большой труд «Общество и материнство», который несколько позднее, в 1915 г., был опубликован в России. Для своей работы Коллонтай нужно было собрать материалы, и Британский Музей оказался наилучшим местом, где это могло быть сделано. Александра Михайловна села за длинный, черный стол и на несколько месяцев превратилась в одного из аккуратнейших читателей. Здесь я встретился с ней и возобновил наше первое, несколько случайное знакомство, происшедшее за три года перед тем на Международном социалистическом конгрессе в Копенгагене [29] . Как, однако, ни была общественно полезна группа «кочевников», в читальном зале она играла роль «второго сословия» в государстве.
29
См. ниже главу «На социалистическом конгрессе в Копенгагене».