Воспоминания советского посла. Книга 1
Шрифт:
— Значит, Кибальчич был одним из мятежных поповичей, — прервал я Зунделевича.
— Что вы имеете в виду? — с недоумением спросил Зунделевич.
— Я имею в виду, — ответил я, — тот любопытный факт, что в 50-70-х годах прошлого века у нас появилось немало сыновей и дочерей священников, которые порвали со своей средой и перешли на прогрессивный, даже на революционный путь. Вспомните, Чернышевский и Добролюбов были поповичи… Мой собственный дядя, М. М. Чемоданов, радикальный каррикатурист 80-х годов, тоже был поповичем… Но продолжайте, пожалуйста!
— Да, так вот, — вновь заговорил Зунделевич, — на первый взгляд казалось, что Кибальчич самый обыкновенный, рядовой человек, да вдобавок еще медлительный, рассеянный, непрактичный… В организационных вопросах он ничего не понимал, да и не любил ими заниматься… Никаких определенных политических взглядов, когда мы познакомились, у него не было. Правда, Кибальчич много возился с разными образовательными кружками среди студентов, но кружки эти не имели какой-либо
Зунделевич еще раз погладил свою огромную бороду и затем продолжал:
— Вдруг в 1875 г. Кибальчича арестовали… Как потом я узнал, дело было пустяковое: летом он жил в деревне у своего брата, дал кому-то из крестьян почитать очень популярную в то время нелегальную брошюрку «Сказка о четырех братьях», брошюрка эта довольно долго ходила по рукам и наконец попала к жандармам; наряжено было следствие и в результате Кибальчич попал под замок… Положение его было осложнено одним случайным обстоятельством: так как Кибальчич политикой не занимался, то революционеры считали его квартиру «вне подозрений», и как раз накануне ареста одна знакомая девица дала ему на хранение запечатанный тюк с подпольными изданиями, только что привезенными из-за границы… Кибальчич даже не знал его содержимого… Теперь этот тюк стал серьезной уликой против него.
— Ну, а дальше? — невольно вырвалось у меня.
— А дальше произошло то, что часто в те годы происходило… Кибальчич провел почти три года в тюрьме под следствием и в результате Кибальчич был приговорен к тюремному заключению сроком… на один месяц! Подумайте!.. Весной 1878 г. Кибальчич оказался опять на свободе, и я вновь встретился с ним… Но это был уже совсем другой Кибальчич! За три года он прошел длинный путь, в тюрьме он много читал (в том числе «Капитал» Маркса), много думал, много разговаривал и спорил с товарищами по заключению… Взгляды его претерпели большую эволюцию, и теперь передо мной стоял вполне законченный социалист и революционер. Из тогдашних революционных группировок Кибальчич больше всего сочувствовал террористам, которые в конце 1879 г. создали «Народную волю». Кибальчич все обдумал, сидя в тюрьме, и решил оказать им помощь, но как? Не как организатор, не как метальщик бомб или стрелок из револьвера, а как ученый… Да, да, именно как ученый! Это очень характерно!.. С чего он начал? С тщательного изучения теории и практики взрывчатых веществ. Перечитал всю литературу об этом на русском языке, потом на английском, французском и немецком языках. Далее он проделал массу опытов с изготовлением взрывчатых веществ в домашних условиях. Особенно увлекался он нитроглицерином. В конце концов Кибальчич стал великолепным специалистом по взрывчатым веществам, и когда позднее на суде ему пришлось спорить с царскими экспертами по техническим вопросам, он без труда положил своих противников на обе лопатки… Да, да, Кибальчич был замечательный ученый, гениальный ученый!
Говоря это, «старый Зунд» так разволновался, что у него даже лицо покраснело, и в спокойных, несколько скептических глазах зажглись какие-то несвойственные им искорки.
— Когда вся подготовительная работа была закончена, — продолжал Зунделевич, — Кибальчич в 1879 г. через народовольца Квятковского предложил свои услуги «техника» исполнительному комитету «Народной воли». Предложение было принято, и в течение последующих двух лет Кибальчич стоял во главе лаборатории, изготовлявшей взрывчатые вещества, бомбы, мины и другие смертоносные орудия революционной борьбы. Он стал настоящим виртуозом в этой области. У него всегда были в голове десятки химических и технических комбинаций, он мог легко приспособиться к любым условиям, знал, что можно легче достать, что занимает наименьший объем, что больше годится для воды, что больше годится для земли и т. д. Особенно Кибальчич заботился о том, чтобы во избежание лишних жертв разрушение не превышало сферы, абсолютно необходимой для достижения поставленной цели. Как «техник» он принимал участие в целом ряде покушений на жизнь Александра II, в частности в Одессе, Александровске, Москве и, наконец, в Петербурге 1 марта 1881 г., когда царь был, наконец, убит… И ведь что особенно замечательно: несмотря на то, что условия, в которых жил Кибальчич, были крайне неблагоприятны для чисто научной работы, он этой научной работой все-таки занимался!
— Да что вы? — недоверчиво вырвалось у меня. — Неужели у Кибальчича хватало времени и спокойствия духа интересоваться чем-либо, кроме бомб и нитроглицерина?
— Представьте, хватало!.. — с необычайной горячностью воскликнул Зунделевич. — Я имел случай сам в этом убедиться. Как-то в начале 1880 г. я случайно встретил Кибальчича на улице. Обычно мы не поддерживали контакта, так как оба были заняты очень секретной работой: я в тайной типографии,
Зунделевич еще больше покраснел, а голос у него приобрел какой-то совсем чуждый ему металлический оттенок.
— 17 марта 1881 г. Кибальчич был арестован, а 3 апреля того же года он был казнен — вместе с Желябовым, Перовской, Михайловым и Рысаковым… Умер он с философским спокойствием. Чем же был занят Кибальчич эти роковые 16 дней, которые он провел в Петропавловской крепости? Собственным делом? Подготовкой к суду? Организацией защиты?.. Ничего подобного!.. Эти роковые 16 дней Кибальчич был целиком занят проектом летательной машины, о которой он мне говорил. Адвокат Герард, который защищал Кибальчича на процессе, рассказывал потом, что Кибальчич совершенно не интересовался предстоящим судом, и когда Герард задавал ему какие-либо вопросы, касающиеся предстоящего разбирательства, Кибальчич нетерпеливо отмахивался и говорил: «Ах, это вы уж решите как-нибудь без меня!» Сам он думал только о летательной машине и не хотел тратить ни минуты на что-либо, кроме изготовления ее проекта… Невольно вспоминается старик Архимед с его кругами… И представьте, Кибальчич изготовил-таки свой проект! Он передал его тюремной администрации с просьбой срочно направить на рассмотрение технических специалистов, но что сталось с этим проектом, никто не знает… Я лично, однако, твердо уверен, что в проекте Кибальчича скрывалось великое изобретение и что царская охранка скрыла его от человечества, т. е. попросту ограбила человечество…
«Старый Зунд» подошел к маленькому окошку, единственному окошку в его комнате, открыл его и высунул голову наружу, точно желая освежиться. Потом он вернулся на свой стул и в качестве заключения сказал:
— Вы видите, во всем виноват царизм… Царизм отвлек Кибальчича от его настоящего пути, пути гениального ученого. Царизм лишил мир его изобретения… Царизм убил его…
— Царизм должен быть уничтожен, и он будет уничтожен! — откликнулся я.
Зунделевич вздохнул и с глубоким волнением в голосе сказал:
— Хоть бы дожить до этого времени [65] .
П. В. Карпович
Петр Владимирович Карпович был героем нашумевшего в свое время покушения на министра народного просвещения Боголепова.
Конец XIX в. ознаменовался в России быстрым нарастанием массовой революционной энергии, приведшим к взрыву 1905 г. Одним из проявлений этого был широкий подъем студенческого движения. То и дело вспыхивали забастовки учащейся молодежи, на недели и месяцы парализовывавшие работу высших школ. На улицах Петербурга, Москвы, Киева, Харькова, Одессы происходили студенческие демонстрации, жестоко усмирявшиеся казаками и жандармами. Особенно серьезный характер носило массовое избиение студентов 8 февраля 1899 г. в Петербурге. Сотни и тысячи представителей учащейся молодежи арестовывались и ссылались и «отдаленные места Российской Империи». Этот поединок между студенчеством и царизмом захватил внимание всей страны, причем симпатии широчайших кругов народа были на стороне студенчества. Напряжение с каждым месяцем росло. Формы борьбы обострялись. И так как представители интеллигентских движений всегда легко хватаются за оружие индивидуального террора, то нисколько не удивительно, что и теперь такие настроения стали крепнуть среди учащейся молодежи, — тем более, что как раз около этого времени начала формироваться партия социалистов-революционеров, официально включившая в свой арсенал убийство виднейших представителей царской администрации.
65
См. приложение 8.
Первым ярким проявлением таких настроений был выстрел Карповича. 14 февраля 1901 г. под видом просителя-студента он явился на прием к особенно ненавистному тогда министру народного просвещения Н. П. Боголепову и несколькими пулями из револьвера смертельно ранил его. Карпович был схвачен на месте, приговорен к 20 годам каторги и посажен в Шлиссельбург, где в тяжелых условиях провел ряд лет. Революция 1905 года принесла амнистию, и срок заключения Карповича был значительно сокращен. Из Шлиссельбурга его перевели в Акатуй и в 1907 г. выпустили на поселение. Выйдя из тюремных стен, Карпович сразу же бежал за границу и вступил в «Военную организацию» эсеровской партии. Однако разоблачение провокатора Азефа, стоявшего в центре террористической деятельности эсеров, произвело на него потрясающее впечатление и оттолкнуло от террора и вообще от партии социалистов-революционеров. После различных приключений Карпович попал в Лондон и здесь обосновался в качестве эмигранта.