Воспоминания советского посла. Книга 1
Шрифт:
Здесь в «Социалистическом лагере» на каникулах английские социалисты имели достаточно времени не только для того, чтобы «думать» о социализме, но также и для того, чтобы обсуждать его различные аспекты. Но, боже! Какая путаница обнаруживалась при этом в их головах!
Помню, однажды в лагере состоялась дискуссия по вопросу о путях развития Англии к социализму. Докладчик — молодой журналист из Социал-демократической федерации — с большим искусством изложил в краткой 20-минутной речи основные положения марксизма по этому вопросу. Я слушал его и восхищался: вот, казалось мне, как все ясно и бесспорно, неужели кто-нибудь еще может сомневаться в справедливости нашей великой теории?
Однако, когда докладчик кончил, послышался град возражений. Только один из ораторов полусоглашался с докладчиком, все остальные (а выступало человек 10) атаковали его с разных позиций. Особенно часто повторялись два аргумента. Первый состоял в том, что в основе развития
— И когда мы установим социализм, нам незачем менять существующую форму правления…
Кто-то из аудитории выкрикнул:
— А король останется?
— Конечно, останется, — с убеждением ответил оратор, — король в Англии делает то, чего хочет народ. Тогда он станет социалистическим королем.
Другой оратор, рабочий из Йоркшира, обращаясь к докладчику сказал:
— По вашему выходит, что в социалистическом обществе хлеб будет доставляться всем из государственных булочных. Это нам, йоркширцам, не подходит. У нас каждый рабочий привык, чтобы жена пекла ему хлеб дома. Если социализм означает, что государство будет навязывать свой хлеб каждому человеку, то йоркширцы ни за что не согласятся на социализм.
Докладчику эти соображения показались заслуживающими внимания. Он на мгновение нахмурился, точно решая трудную задачу, и затем с просветлевшим лицом ответил:
Социалистическое правительство может выдавать желающим не готовый хлеб, а муку, и йоркширские жены будут по-прежнему печь хлеб своим мужьям.
Йоркширец встал и, поблагодарил докладчика, резюмировал:
— В таком случае я не имею возражений против социализма.
Вся эта дискуссия произвела на меня тогда ошеломляюще впечатление. Вечером в тот же день в моей палатке было продолжение дневной дискуссии. Со мной жили трое англичан — банковский клерк из Лондона Аткинс, печатник из Глазго Макдугол и народный учитель из Йоркшира Дрэпер, оказавшиеся милыми и покладистыми людьми. Они очень дружественно относились к своему «русскому товарищу» по палатке, я с ними часто беседовал, и от них узнавал много интересных вещей об Англии и англичанах. На этот раз между нами произошел большой спор. Я долго разъяснял собеседникам марксистскую точку зрения на проблемы будущего общества и на методы перехода от капитализма к социализму, но мы не могли понять друг друга. Наконец, Дрэпер сказал:
— Позвольте мне рассказать вам одну историю, которая лучше, чем длинные рассуждения, покажет, каковы английские пути разрешения спорных вопросов.
Когда я с удовольствием согласился, Дрэпер поудобнее уселся, закурил трубку и затем начал:
— Вы знаете город..?
Он назвал при этом один из крупных промышленных центров Англии. Я ответил, что знаю название, но никогда там не бывал.
— Так вот, — продолжал Дрэпер, — в конце XVIII в. на окраине этого города находился большой королевский парк, окруженный высокой стеной и закрытый для публики. Однако с ростом либеральных тенденций население города стало выражать все большее недовольство по этому поводу, особенно потому, что король почти никогда не бывал здесь и не пользовался парком. Недовольство начало принимать острые формы, когда по ту сторону парка выросли заводы и фабрики: для того чтобы попасть на них, жителям приходилось делать большой крюк, а прямиком, через парк, дорога сокращалась бы примерно вдвое. Муниципальные власти начали хлопотать об открытии парка. Для этого нужен был специальный акт парламента. В городе собрали 5 тыс. фунтов — сумма по тому времени очень большая — для проведения такого акта: следовало кое-кого подкупить, кое-кому сделать «подарки»; в конце XVIII в. в парламентских кругах царила самая откровенная коррупция. Послали специальную делегацию в Лондон «хлопотать». Нашли депутата, который внес в палату общин билль об открытии парка. Но король был строптив, он страшно обиделся и повел контратаку. Три года шла борьба. В конце концов палата общин приняла билль, но палата лордов его отвергла. Город, добивавшийся открытия парка, потерпел неудачу. Дрэпер пыхнул несколько раз своей трубочкой и затем продолжал:
— Но город не унывал. Два года спустя он снова начал агитацию, снова собрал 5 тыс. фунтов, снова отправил специальную делегацию в Лондон. Борьба разгорелась жарче прежнего. Король слышать не хотел об уступках. Билль об открытии парка ходил по разным инстанциям целых пять лет, был даже принят комиссией палаты лордов, но в последний момент король подкупил некоторых влиятельных пэров, и на пленуме палаты лордов билль вторично провалился. Но город и на этот раз не успокоился. Три года спустя он в третий раз добился рассмотрения билля об открытии и парка
— Наконец-то! — невольно вырвалось у меня.
— Да, — продолжал Дрэпер, — потребовалось почти 20 лет для того, чтобы город получил право на открытие парка, но на этом дело не кончилось. Закон был издан, но король дал тайную инструкцию своему управляющему парка все-таки не открывать. Тот так и сделал. Даже еще завел свору злых собак для охраны парка. Жители города стали волноваться и протестовать. Собрался муниципалитет, судили, рядили, и в конце концов решили дать королю еще год на размышление. Прошел год, а парк по-прежнему оставался под замком. Волнение в городе усилилось. Тогда нашелся один смелый гражданин, по имени Хартли, хозяин небольшой механической мастерской, который сказал: «закон дал мне право гулять в королевском парке, но король с помощью насилия мешает мне осуществить мое право. Это незаконно!» Затем Хартли перелез через стену, окружавшую парк, и пошел гулять по заповеднику. Королевские сторожа поймали его, избили, предали суду, а судьи, которые тоже были подкуплены, приговорили его к трем месяцам тюрьмы. Хартли отсидел свой срок, вышел из тюрьмы и заявил: «А я все-таки хочу осуществить свое право!» С этими словами он опять перелез через степу и пошел гулять по королевскому парку. Сторожа опять поймали Хартли, опять его избили, а суд на этот раз приговорил Хартли к 6 месяцам тюрьмы. Хартли Отсидел свой новый срок и, выйдя из тюрьмы, упрямо заявил: «Закон выше короля, поэтому я все-таки желаю гулять по парку!» Тем временем в городе поднялось большое волнение. Все находили, что Хартли совершенно прав и что король и судьи являются нарушителями закона. Когда Хартли в третий раз перелез через стену, он был уже не один: за ним последовало еще двое смельчаков. Королевские стражи поймали всех троих, и суд приговорил их к годичному заключению. Население города пришло в страшное негодование. Поднялась бурная волна протестов против жестокого и несправедливого приговора. Созывались митинги, произносились мятежные речи, собирались подписи под петицией с требованием пересмотреть дела. Общественное возбуждение достигло таких размеров, что власти были вынуждены что-либо предпринять для успокоения взволнованных страстей. Дело Хартли и его товарищей было передано в высшую инстанцию, которая вынесла компромиссное решение: срок наказания сократить наполовину, а с зачетом уже отбытого обвиняемыми заключения немедленно их освободить. По существу это означало победу горожан. Ликование было всеобщее. Хартли и его товарищи стали героями дня. На следующее утро несколько сот жителей города под предводительством Хартли перелезли через стену и пошли по парку. Теперь королевская стража уже не решилась трогать гуляющих… Многолетний спор между городом и королем был решен и решен окончательно. С тех пор никто не оспаривал права населения пользоваться королевским парком.
— Это очень интересная история, — заметил я, когда Дрэпер снова задымил своей трубкой, — но только я удивляюсь английскому терпению. У нас в России народ, вероятно, в самом же начале сломал бы стену и перебил сторожей.
Дрэпер взглянул на меня с видом превосходства и затем сквозь зубы процедил:
— Зато у нас демократия, а у вас царская автократия.
Слова Дрэпера кольнули меня, но ответить на них было нелегко. Ведь дело происходило в 1913 г. и того, что случилось в России четыре года спустя, тогда никто не мог предвидеть. Я чувствовал, что против рассуждений Дрэпера у меня еще нет аргументов от действительности, и, потому, я прибег к помощи аллегории.
— У русского народа, — сказал я, — есть сказка об Илье Муромце…
И я рассказал моим собеседникам содержание этого замечательного произведения народного творчества, так хорошо передающего дух русского человека.
— Илья Муромец, — закончил я, — сидел сиднем 33 года, но когда встал, то пошел такими шагами, что другим было за ним не угнаться. Вот то же самое будет и с нашей страной, когда пробьет час ее освобождения от царской тирании. Это время не за горами.
В тот момент я, конечно, не подозревал, до какой степени история оправдает мою аллегорию.
Дрэпер с сомнением покачал головой и резюмировал:
— Может быть, у вас, русских, другие методы действия — мы, англичане, завоевываем наши права медленно, но прочно. Нам не нужна революция, у нас есть парламент. Так же мы придем и к социализму.
В словах Дрэпера звучало непоколебимое убеждение. И таковы были они все — мои товарищи по лагерю, все, за очень редкими исключениями. Марксистские взгляды просто не доходили до их сознания…
Конгресс тред-юнионов