Воспоминания советского посла. Книга 2

Майский Иван Михайлович

Впечатление, произведенное выступлением представителя СССР, было огромно. Когда Макдональд объявил, что слово предоставляется М. М. Литвинову, зал Геологического музея быстро наполнился делегатами и гостями. Советского наркома приветствовали аплодисментами. Речь его была выслушана с напряженным вниманием. Сообщение о готовности Советского правительства сделать за границей закупки на 1 млрд. долларов вызвало среди делегатов большое оживление. Когда М. М. Литвинов кончил, снова раздались аплодисменты, но гораздо более шумные, чем вначале. Успех выступления советского делегата был несомненен. Еще бы! Это было первое на конференции конкретное, практически осуществимое предложение в целях борьбы с кризисом. Оно действовало как порыв свежего ветра, ворвавшегося

в затхлую атмосферу беспредметной болтовни.

Однако из всех делегаций только представители Турции, Ирландии и Польши заявили о поддержке советской позиции, в частности советского предложения о пакте экономического ненападения. Все остальные делегации молчали: представители крупных империалистических держав были принципиально враждебны такому пакту и опасались, как бы перспектива выгодных сделок с СССР не внесла раскола в антисоветский фронт, а делегаты малых капиталистических стран боялись окрика со стороны своих «старших партнеров».

Печать реагировала на речь М. М. Литвинова весьма активно. Правая пресса старалась изобразить ее как чисто агитационный трюк «советской пропаганды». «Дейли экспресс» называла предложения М. М. Литвинова «советской ловушкой для Макдональда». Парижская «Матэн» сравнивала Литвинова с фокусником, который «надувает публику», заявляя: «Вы не можете сбыть свои запасы, но я могу купить их у вас за миллиард долларов. Давайте, я покупаю». Немецкая «Франкфуртер цейтунг» отказывалась признать советские предложения «серьезным фактором для решения проблем конференции». Американская «Нью-Йорк геральд трибюн» расценивала выступление Литвинова лишь как маневр, имеющий целью «нанести удар по британскому эмбарго».

Либеральная печать признавала серьезность советских предложений. Так, «Ньюс кроникл» сравнивала выступление Литвинова с «ударом молнии». «Манчестер гардиан» отмечала благоприятный прием, который речь Литвинова встретила в зале Геологического музея и за его пределами. Итальянская «Месанджеро» писала: «Исключительный интерес представило выступление главы советской делегации. Литвинов говорил ясно и точно и дал доказательства своего стремления к искреннему сотрудничеству в экономической области». Американская «Нью-Йорк таймс» констатировала, что «ни речь Чемберлена, ни речь Эппа не взволновали конференции» и что «потрясающее впечатление на конференцию» произвело то место в речи Литвинова, где он нарисовал перед делегациями реальную возможность торговых сделок» [71] .

71

«Известия», 16, 17.VI 1933.

Вечером 15 июня общие прения закончились и был принят порядок дня работы конференции, включавший вопросы о валютной и кредитной политике, ценах, тарифах, ограничениях в международной торговле и т. д. Были образованы также две комиссии — экономическая и финансовая, на которые возлагалось рассмотрение всех внесенных на конференции предложений. В экономической комиссии председательствовал голландец Коляйн, в финансовой — американец Коен. СССР в экономической комиссии представлял В. И. Межлаук, в финансовой — М. М. Литвинов. А. В. Озерский и я вошли в обе комиссии в качестве заместителей В. И. Межлаука и М. М Литвинова.

Казалось, теперь, после окончания общих прений, конференция должна была перейти в настоящей, деловой работе. Вышло, однако, совсем иначе. Дело было в том, что за скучно парадным фасадом конференции выступал подлинный хозяин положения, который творил «настоящее дело» и дергал за ниточки своих марионеток на подмостках зала Геологического музея. Этим хозяином был финансовый капитал. И как раз в тот момент, когда на конференции закончились общие прения, борьба интересов среди представителей финансового капитала различных стран достигла такой остроты, что совершенно парализовала всю работу конференции, а затем и обрекла ее на полный крах.

Меморандум

Гугенберга

Решающие для судеб конференции события происходили вне конференции. Объяснения этим событиям следует искать в тех же межимпериалистических противоречиях, которые особенно обострились в период мирового кризиса 1929-1933 гг. и под знаком которых была созвана и проходила лондонская конференция.

Первый взрыв произошел 16 июня, когда один из членов немецкой делегации, лидер германских националистов, министр хозяйства гитлеровского правительства, Гугенберг, неожиданно вручил председателю экономической комиссии Коляйну меморандум, который вызвал целую бурю. Меморандум начинался цитатой из книги Шпенглера «Закат Европы» и характеризовал Германию как первую страну, начавшую борьбу против упадочничества и «низших элементов человечества». Далее в меморандуме заявлялось, что для преодоления кризиса и установления мирного сотрудничества между всеми нациями, особенно между нациями-кредиторами (читай: США, Англией и Францией) и нациями-должниками (читай: Германией), необходимо осуществить два важных мероприятия. «Первое мероприятие, — гласил меморандум, — должно состоять в предоставлении Германии колониальных владений в Африке, где Германия может провести целый ряд начинаний, никем не осуществленных. Второе мероприятие должно заключаться в предоставлении народам, лишенным пространства, новых территорий, на которых эти энергичные расы могли бы создать колонии и начать грандиозную мирную работу. Мы страдаем не от перепроизводства, но от вынужденного недопотребления. Война, революция и внутренний развал нашли свою опору в России и обширных пространствах Европы. Этот разрушительный процесс продолжается. Наш долг — положить ему конец».

Итак, германский фашизм заявил в меморандуме о своих планах: требовать от западных держав платы колониями за интервенцию против СССР. Сделано это было с таким откровенным цинизмом, что Гугенберг (а также гитлеровское правительство) сразу оказался под перекрестным огнем. Против Гугенберга ополчилась английская, французская и американская пресса. Так, например, «Таймс» назвала меморандум Гугенберга «новым германским сумасбродством», заявив, что «не может быть и речи о возвращении Германии ее прежних заморских владений». «Эко де пари» резко атаковала меморандум. «Нью-Йорк таймс» также осудила меморандум, усматривая в нем стремление Германии сорвать мировую экономическую конференцию. В том же духе высказывались и другие органы печати. В правительственных кругах западных держав не скрывали крайнего раздражения по адресу Германии.

Гитлеровское правительство пыталось изворачиваться. Глава германской делегации в Лондоне Нейрат уверял руководство конференции, что меморандум Гугенберга якобы носит личный характер и не является официальным мнением делегации. Немецкая печать также пробовала замести следы. Фашистский официоз «Фёлькишер беобахтер» поместил статью, в которой заявлял, что соображения Гугенберга, «разумеется, не могут рассматриваться как политический шаг официальных германских инстанций». В связи с этим гитлеровская газета наговорила много слов о «свободе дискуссий», о праве каждого индивидуума выражать собственное мнение и в заключение обрушилась на «враждебную Германии прессу в Лондоне и Париже», которая делает «в высшей степени недобросовестную попытку обременить научную атмосферу Мировой экономической конференции политическими страстями» .

Однако никакие отговорки не могли помочь Гитлеру. Как бы ни были сильны антисоветские настроения правительств Англии, Франции и США, угроза их собственным колониальным владениям, прозвучавшая со страниц меморандума Гугенберга, вынудила «демократические державы» резко выступить против претензий германского фашизма. Тем более, что в Лондоне очень скоро узнали некоторые любопытные подробности. Оказалось, что Шахт был соавтором Гугенберга и что самый меморандум был предъявлен с ведома и благословения Гитлера. Это был пробный шар нового германского правительства, которому лишь по соображениям осторожности была придана форма «личного выступления» Гугенберга.