Воспоминания советского посла. Книга 2
Шрифт:
В течение июля и первой половины августа наши переговоры продвигались довольно быстрым темпом.
По вопросу о равновесии платежного баланса уже к концу июля произошло соглашение между сторонами. Была принята схема постепенного выравнивания этого баланса в течение пяти лет, представлявшая нечто среднее между первой и второй позициями наших директив.
По вопросу о наибольшем благоприятствовании и 21-м параграфе после долгих споров к концу августа была согласована формула, которая удовлетворяла обе стороны.
По вопросу о статусе торгпредства также к концу августа было достигнуто единогласие: дипломатические привилегии сохранились за торгпредом и его двумя заместителями.
В ходе переговоров был также урегулирован вопрос
Мы отказались от требования постоянного торгового договора и были готовы подписать временное торговое соглашение.
Таким образом, к началу сентября выработка этого соглашения в основном была закончена. Оставалось лишь произвести последнюю легкую шлифовку текста, и соглашение могло быть подписано в первых числах сентября.
Не тут-то было! Едва работа по самому торговому соглашению подошла к завершению, как английская сторона вновь ввела в игру пресловутые «посторонние вопросы». Но сделала это не сразу, а постепенно, рассчитывая, очевидно, что советская сторона легче проглотит горькие пилюли, если они будут предложены ей в порядке очереди. О долгах и претензиях, а также о «Торгсине» Вилсон разговора не поднимал, зато «Лена Голдфилдс» опять стала мрачной тенью на пути наших переговоров.
Уже 20 июля Колвил направил мне письмо, в котором писал:
«Как вы помните, накануне перерыва в наших торговых переговорах вы были добры посетить меня в связи с делом «Лена Голдфилдс». Теперь, когда переговоры возобновлены, я думаю, было бы желательно продолжить нашу дискуссию по данному вопросу».
Я ответил Колвилу любезным письмом в котором снова излагал советскую позицию по вопросу о «Лена Голдфилдс» и в заключение заявлял:
«С момента наших прошлых переговоров об этом ничто не изменилось. Сейчас, как и раньше, мы рассматриваем дело «Лена Голдфилдс» как не имеющее никакого отношения к торговым переговорам. Я искренне надеюсь, что вы учтите нашу точку зрения, изложенную в моей ноте от 3 февраля, и не захотите осложнять эти переговоры, связывая их с делом «Лена Голдфилдс»».
Моя надежда не оправдалась. Правда, Колвил больше не возвращался к вопросу о «Лена Голдфилдс», но зато Вилсон взял себе за правило подымать этот вопрос при каждой встрече с представителями советской стороны. Однажды я не выдержал и весьма резко заметил:
— Я не могу вас понять, сэр Хорас. Вы прекрасно знаете нашу позицию по вопросу «Лена Голдфилдс». Вы прекрасно знаете, что мы по этому вопросу не уступим. И тем не менее вы каждый раз вновь подымаете его. К чему? Чтобы портить друг другу нервы? Чтобы задерживать подписание торгового соглашения?
Вилсон развел руками:
— Я прекрасно знаю вашу позицию. Я прекрасно знаю, что вы не уступите. Больше того, я прекрасно знаю, что бессмысленно и даже преступно задерживать подписание торгового соглашения, в котором заинтересованы тысячи английских промышленников, из-за претензии какой-то «Лена Голдфилдс». Тут я полностью с вами согласен. Но что я могу сделать? 30 дураков на скамьях парламента кричат об удовлетворении претензий «Лена Голдфилдс», а я — чиновник. Я должен выполнять приказ, который мне дает начальство.
Откровенность Вилсона меня тогда поразила. Мне даже показалось сначала, что в его голове гнездятся какие-то здоровые мысли. Потом я убедился, что сильно ошибался. Просто в словах Вилсона прорезался тот глубокий, ни перед чем не останавливающийся цинизм, который составлял основной стержень его психологии. Вилсон не верил ни чужим, ни своим. Он не верил никому.
Как бы то ни было, но из-за «Лена Голдфилдс» наши переговоры вновь зашли в тупик. Англичане не хотели подписывать готового соглашения без урегулирования этого вопроса, а мы твердо стояли на том, что дело «Лена Голдфилдс» не имеет никакого отношения к торговым переговорам. Чтобы оказать давление
Тогда и мы с Озерским по согласованию с Москвой также решили отправиться в отпуск.
На месте для контакта с англичанами остались Каган и один из заместителей торгпреда. В первых числах сентября я покинул Лондон и отправился в длительное путешествие. Вопрос стоял так: кто кого переупрямит?
Подписание торгового соглашения
Английские нервы оказались слабее.
Когда после почти трехмесячного отсутствия в первых числах декабря я вернулся в Лондон, то оказалась, что английская сторона уже с конца октября стала выражать беспокойство по поводу слишком длительной паузы в переговорах. На сцене вновь появился сэр Хорас Вилсон и стал торопить Кагана с окончательной шлифовкой текста торгового соглашения. Он несколько раз осведомлялся о том, когда я приеду из отпуска. Попутно англичане попытались выговорить себе еще некоторые дополнительные льготы. Так, в конце октября они выдвинули требование, чтобы СССР покрывал 50% своей потребности в иностранном фрахте за счет английского тоннажа. В начале ноября они выдвинули еще одно требование, а именно: чтобы СССР ежегодно покупал в Англии известное количество шотландской сельди. Но Каган, ссылаясь на мое отсутствие, отказался обсуждать эти новые предложения. В то же время наши представители охотно принимали участие в уточнении текста соглашения, и эта работа продвинулась так далеко, что 30 ноября Вилсон прислал в посольство проект окончательно согласованного между сторонами торгового договора. Таким образом, в начале декабря мы вполне могли бы подписать торговое соглашение.
Но нет, еще раз не тут-то было! Путь к подписанию опять блокировали «посторонние вопросы». Несмотря ни на что, Саймон продолжал вести свою старую линию, категорически настаивая на урегулировании этих вопросов до или по крайней мере одновременно с подписанием. Его упорство коренилось не только в его антисоветской сущности, но также и в некоторых расчетах политического характера.
Я уже говорил о том, что весной 1933 г. британское правительство спекулировало на внутренних трудностях СССР. Именно этим объяснялось его поведение и деле «Метро-Виккерс». Последующий ход событий дал хороший урок английским реакционерам и заставил их с горечью убедиться что, говоря словами Марка Твена, «слухи» о близости смерти Советского Союза оказались «несколько преувеличенными». Однако желание увидеть Советский Союз «мертвым» у Саймона и Кo было настолько велико, что они продолжали пристально вглядываться в политический горизонт, надеясь где-либо открыть признаки недалекой гибели Советского государства. И зимой 1933/34 г. им показалось, что такая гибель совсем не за горами. Они черпали свои надежды в событиях международного характера.
Действительно, мировая ситуация в тот момент носила достаточно грозный характер. Это было время, когда на Западе и на Востоке стали складываться два очага войны, острие которых направлялось против СССР.
На Западе Гитлер только что пришел к власти в Германии. Он, правда, еще не укрепился. Гитлеровский режим еще сталкивался с большими трудностями внутреннего и внешнего порядка, но все-таки руководство (германским государством перешло к фашизму. Уже в то время было совершенно ясно, что «третья империя» делает ставку на войну и что она считает своим главным врагом страну социализма. Таким образом, на Западе перед Советским Союзом вырастала серьезная опасность. Выход Германии из Лиги Наций в октябре 1933 г. являлся ярким симптомом этого.