Воспоминания современников об А. П. Чехове

Чехов Антон Павлович

…Мы увиделись впервые и познакомились 9 сентября 1898 г. — знаменательный и на всю жизнь незабываемый день. Никогда не забуду ни той трепетной взволнованности, которая овладела мною еще накануне, когда я прочла записку Владимира Ивановича о том, что завтра, 9 сентября, А. П. Чехов будет у нас на репетиции «Чайки», ни того необычайного состояния, в котором шла я в тот день в Охотничий клуб на Воздвиженке, где мы репетировали, ни того мгновения, когда я в первый раз стояла лицом к лицу с А. П. Чеховым.

И все мы были захвачены необыкновенным, тонким обаянием его личности, его простоты, его неумения «учить», «показывать». Не знали, как и о чем говорить… А он смотрел на нас, то улыбаясь, то вдруг необычайно

серьезно, с каким-то смущением, пощипывая бородку и вскидывая пенсне… Недоумевал, как отвечать на некоторые вопросы, а мы-то думали, — вот приедет автор и откроет нам все тайны, как надо играть «Чайку». Он отвечал как-то неожиданно, как будто и не по существу, как будто и обще, и мы не знали, как принимать замечание, — серьезно или в шутку. Но так казалось только в первую минуту, и сейчас же, подумав немного, чувствовалось, что это сказанное как бы вскользь замечание начинала проникать в мозг и душу, и от едва уловимой характерной черточки начинала вырастать вся суть человека. И с этой встречи начал медленно затягиваться сложный узел моей жизни.

Зимой 1898–1899 г. мы сыграли «Чайку» с большим успехом и весной показывали пьесу автору, приехавшему снова в Москву. Большой успех «Чайки», знакомство с Чеховым, радостное сознание, что у нас есть «свой», близкий нам автор, которого мы нежно любили, — все это радостно волновало нас.

Этой весной я познакомилась ближе с Чеховым и как-то сразу полюбила всю атмосферу их семьи. Этой весной я ездила дня на три в Мелихово — небольшое имение Антона Павловича, верстах в 12 от ст. Лопасня Курской жел. дор. и все решительно пленило меня там; пленяли радушие, ласковость, уют, беседы, полные шуток, остроумия…

Кончился сезон и я уехала отдыхать на Кавказ, где жил мой брат с семьей на даче около Мцхета. К этому периоду и относятся первые наши письма. Еще в Москве я обещала приехать с Кавказа в Крым, где Антон Павлович купил участок земли и строил дом. Письмами мы сговорились встретиться на пароходе в Новороссийске около 20 июля и вместе приехали в Ялту, где я остановилась в семье д-ра Л. В. Средина, с которой была дружна вся наша семья.

В августе мы с Антоном Павловичем вместе уехали в Москву и ехали на лошадях до Бахчисарая, через гору Ай-Петри.:. Хорошо было покачиваться на мягких рессорах, дышать напоенным испарением сосны воздухом и болтать в милом, шутливом чеховском тоне, и подремывать, когда сильно припекало южное солнце и морило душу зноем…

В Москве Антон Павлович пробыл недолго и в конце августа уехал обратно в Ялту, а уже с 3 сентября начинается наша переписка. В конце марта 1900 г. труппа Художественно-Общедоступного театра решила приехать в Крым с пьесами «Чайка», «Дядя Ваня», «Одинокие» и «Гедда Габлер».

Я приехала еще на страстной с Марьей Павловной, и как казалось уютно и тепло в новом доме Антона Павловича, который летом только еще строился и был нежилым… Все интересовало, каждый пустяк, Антон Павлович любил ходить и показывать и рассказывать, чего еще нет и что должно быть со временем и, главное, занимал его сад, фруктовые посадки.:.

В это же время был в Ялте и А. М. Горький, входивший в славу тогда быстро и сильно, как ракета. Он бывал у Антона Павловича, и как чудесно, увлекательно, красочно, рассказывал о своих скитаниях. Тихо, уютно и быстро прошла страстная неделя, неделя отдыха, и надо было ехать в Севастополь, куда прибыла труппа Художественного театра. Уже начались приготовления к спектаклям, приехал Антон Павлович, и жизнь завертелась… Начался какой-то весенний праздник.:.

Переехали в Ялту, и праздник стал еще ярче, нас буквально засыпали цветами.:. И закончился этот праздник феерией на крыше дачи гостеприимной Ф. К. Татариновой, которая с такой любовью относилась к нашему молодому театру и знала, как и чем выразить свое поклонение Станиславскому

и В. И. Немчровичу-Данченко, создавшим этот театр. Артисты приезжали часто к Антону Павловичу. обедали, бродили по саду, сидели в уютном кабинете, и как нравилось все это Антону Павловичу, — он так любил жизнь подвижную, кипучую, а тогда у нас все уповало, кипело, радовалось.:.

Жаль было расставаться и с югом, и с солнцем, и с Чеховым, и с атмосферой праздника… Но надо было ехать в Москву, репетировать. Вскоре приехал в Москву и Антон Павлович, — ему казалось пусто в Ялте после жизни и смятения, которые внес приезд нашего театра, но в Москве он почувствовал себя нездоровым и быстро вернулся на юг.

Я в конце мая уехала с матерью на Кавказ, и каковы были удивление и радость, когда в поезде Тифлис — Батум я встретила Антона Павловича, Горького, Васнецова, д-ра Алексина, ехавших в Батум. Ехали мы вместе часов шесть до ст. Михайлово, где я с матерью пересела на Боржомскую ветку. В июле я снова гостила у Чеховых в Ялте.

Переписка возобновляется с моего отъезда в Москву в начале августа по 23 октября и прерывается приездом Антона Павловича в Москву с пьесой «Три сестры» до половины декабря, когда Антон Павлович отправляется на юг Франции, в Ниццу, где он прожил около трех месяцев, сильно волнуясь ходом работ в театре над постановкой «Трех сестер».

В Москве он смотрел «Когда мы — мертвые пробуждаемся». К Ибсену Антон Павлович относился как-то недоверчиво и с улыбкой, он казался ему сложным, не простым и умствующим. Постановке «Снегурки» А. П. тоже не очень сочувствовал; он говорил, что мы пока не должны ставить такие пьесы, а придерживаться пьес типа «Одиноких». Переписка тянется с 11 декабря 1900 г. по 18 марта 1901 г. В начале апреля я ненадолго приезжала в Ялту, а с половины апреля идет опять переписка.

В половине мяч 1901 г. Антон Павлович приехал в Москву. 25 мая мы повенчались и уехали по Волге, Каме, Белой до Уфы, откуда часов 6 по жел. дор. в Андреевский санаторий, около ст. Аксеново. По дороге навестили в Нижнем Новгороде А. М. Горького, отбывавшего домашний арест.

В Аксенове Антону Павловичу нравились природа, длинные тени по степи после шести часов, фурканье лошадей в табуне, нравились флора, река Дема (Аксаковская), куда мы ездили однажды на рыбную ловлю. Санаторий стоял в прекрасном дубовом лесу, но устроен был примитивно и жить было ему неудобно при минимальном комфорте. Даже за подушками пришлось мне ехать в Уфу. Кумыс сначала пришелся по вкусу Антону Павловичу, но вскоре надоел, и, не выдержав 6 недель, мы отправились домой в Ялту через Самару по Волге до Царицина и на Новороссийск. До 20 августа мы пробыли в Ялте, затем мне надо было возвращаться в Москву, — возобновлялась театральная работа.

И опять начинаются разлуки и встречи, только расставания становятся еще чувствительнее и мучительнее, и уже через несколько месяцев после первой же из них я стала сильно подумывать не бросить ли сцену. Но рядом вставал вопрос, — нужна ли Антону Павловичу просто жена, оторванная от живого дела; я чуяла в нем человека-одиночку, который, может быть, тяготился бы ломкой жизни своей и чужой. И он так дорожил связью через меня с театром, возбудившим его живейший интерес.

Я невольно с необычайной остротой вспомнила все эти переживания, когда много лет спустя, при издании писем Антона Павловича, я прочла его слова, обращенные к А. С. Суворину еще в 1895 г.: «Извольте, я женюсь, если вы хотите этого. Но мои условия: все должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я — в деревне (он жил тогда в Мелихове), и я буду к ней ездить. Счастья же, которое продолжается изо дня в день, от утра до утра, я не выдержу. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день».