Воспоминания современников об А. П. Чехове
Шрифт:
Потом мы сидели рядом и пили.
— Тебе нравится название: «Чайка»?
— Очень.
— Чайка… Крик у нее тоскливый. Когда она кричит, хочется думать о печальном.
— А почему ты сегодня печальный? — спросила я. — Все глядишь вверх, будто тебе ни до кого дела нет, даже глядеть на людей скучно. — Он улыбнулся.
— Ты не угадала, маска, — сегодня мне не скучно.
Я опять вернулась к «Чайке».
— Ну, как можно сказать что-нибудь со сцены? Если бы еще ты знал, кто я, то я
— Нет, нет!
— Ну, не понимаю и не пойму! Тем более что ответишь ты не мне, вероятно, а той, за кого ты меня принимаешь.
— Пойдем вниз, — предложил Антон Павлович. — Неприятно, если сюда придут.
Мы вернулись в зал, сперва ходили, а потом сели в уголке.
— Расскажи мне что-нибудь, — попросил Чехов. — Расскажи про себя. Расскажи свой роман.
— Какой роман? Это ты пишешь романы, а не я.
— Не написанный, а пережитый. Ведь любила ты кого-нибудь?
— Не знаю.
Двигалась мимо нас, шуршала и шумела толпа. Не обычная, нарядная толпа, а какая-то сказочная или кошмарная. Вместо женских лиц — черные или цветные маски с узкими прорезами для глаз. То здесь, то там высовывались звериные морды из-под поднятых капюшонов мужских домино, ярко блестели пластроны фрачных сорочек. И над всем этим гремел непрерывно оркестр пьянящими вальсами, страстными ариями. Голова у меня слегка кружилась, нервы были напряжены, сердце то замирало, то билось усиленно. Вероятно, выпитое шампанское не прошло даром. Я прислонилась плечом к плечу Антона Павловича и близко глядела ему в лицо.
— Я тебя любила, — сказала я ему. — Тебя, тебя…
— Ты интригуешь, маска, — сказал он. — И ты противоречишь себе: ты только что сказала «не знаю».
— Нет, это не противоречие. Может быть, это была и не любовь, но, кажется, не было ни одного часа, когда я не думала бы о тебе. А когда я видела тебя, я не могла наглядеться. Это было такое счастье, что его трудно было выносить. Ты не веришь мне? Дорогой мой! ненаглядный!
Он откинул прядку волос со лба и поднял глаза к потолку.
— Ты мне не веришь? Ответь мне.
— Я не знаю тебя, маска.
— Если не знаешь, то все-таки принимаешь меня за кого-то. Ты сказал, что ответишь мне со сцены.
— Сказал на всякий случай. Если ты не та, кому я хотел сказать, это значения не имеет. Тогда ты не поймешь.
— А кому ты хотел сказать?
Он улыбнулся:
— Тебе!
— Так что же ты говоришь, что ты меня не знаешь?!
— Знаю, что ты артистка и что ты сейчас очень хорошо играешь.
— И эта артистка должна быть очень, очень внимательна и следить?
— Ты!
Он опять улыбнулся и наклонил голову ко мне.
— Ты будь внимательна и следи. Но ты не кончила рассказывать свой
— Роман скучный, а конец печальный, Антон.
— Конец печальный?
— Я же тебе сказала, что не знаю, любила ли я действительно. Разве это значит любить, если только борешься, гонишь эту любовь, прислушиваешься к себе с постоянной надеждой: кажется, я уже меньше люблю, кажется, я выздоравливаю, кажется, я наконец победила. Разве это любовь?
— Не было бы любви, не было бы и борьбы, — быстро сказал он.
— А! Значит, ты мне веришь!
— Я не знаю тебя, маска.
Он взял меня под руку и встал.
— Тут много любопытных глаз. Ты не хочешь еще вина? Я хочу.
Мы опять поднялись в ложу, после того как Чехов удостоверился, что она пуста.
На столе стояли две почти полные бутылки. Мы опять уселись и теперь стали весело и бессвязно болтать. Он настаивал, что я артистка, что он знает меня в драматических ролях. Я стала дразнить его Яворской.
— Ты еще влюблен в нее, несчастный?
— Неужели ты думаешь, я тебе отвечу?
— А почему нет?
— Да только потому, что ты сама Яворская.
— Ты в этом уверен?
— Убежден.
— Давно бы сказал. Я бы сняла здесь маску.
— Сними.
— Нет, поздно, домой пора.
Мы выглянули в зал. Публика очень заметно поредела. Я увидела Алешу, который щурился во все стороны. Очевидно, искал меня. Мы, смеясь, быстро спустились и около лестницы столкнулись с Сувориным и K°.
— Антон Павлович! — закричал он. — Мы все вас искали, искали…
Я быстро пожала руку Антону Павловичу и бросилась к Алеше.
— Ты довольна? — спросил он.
— Довольна и немножко пьяна. А ты доволен?
— Доволен, но совершенно трезв.
И дорогой, и дома в постели я думала:
«Я — Яворская? Он ответит со сцены Яворской?»
Мы с Мишей обыкновенно бывали на всех премьерах драматических представлений, и я думала, что и на этот раз мы пойдем вместе. Но Миша передал мне только один билет.
— Вот тебе, чехистка! С трудом достал, и то не в партере, а в амфитеатре.
— А ты?
— У меня заседание. И, по правде сказать, не велика потеря…
Я отправилась одна и тоже, по правде сказать, была этому рада. Про то, что я жду ответа со сцены, я, конечно, никому не сказала, даже Алеше, но скрыть своего волнения я не могла. Давно ждала я этого дня и все время думала то одно, то другое. Узнал меня Антон Павлович или не узнал и принял за другую? Он сказал, что «убежден», что я Яворская. Я решила, что этого не может быть. Это он пошутил. Ни в фигуре, ни в манерах у меня с Яворской сходства не было ни малейшего. Но мало ли у него могло быть других знакомых женщин!