Воспоминания "Встречи на грешной земле"
Шрифт:
Это, однако, не мешало Охлопкову в своей режиссерской практике, в руководимых им театрах (сначала Реалистическом, затем Драмы, он же потом имени Маяковского), да и при постановках в других театрах, куда его приглашали, деятельно использовать творческое наследство Мастера. Но так как все это сопровождалось поносительной критикой в адрес Мейерхольда и восторженными ортодоксальными выступлениями, то начальству все нравилось, и в результате постановки Охлопкова неизменно отмечались премиями.
Время, однако, унесло многое. И того, кто дал имя этим премиям. И сами премии. Да и носителя их, Охлопкова.
Поначалу робко, а потом все громче
Следователь, молодой человек, не видал спектаклей Мастера, а значит, и не имел представления об их силе. Но, отнесясь к делу серьезно, он стал знакомиться с людьми, знавшими Мейерхольда, и всерьез изучать все, связанное с его жизнью, делом и смертью. Приглашая многих, говорил им, что необоснованность обвинения установлена, и что производит он расследование не для того, чтобы кого-то обвинить или хотя бы упрекнуть.
Он лишь хочет оценить истинный масштаб Мастера. Во-первых, это нужно для уточнения формулы реабилитации. А во-вторых, просто для него самого, — ведь он не только следователь, но и человек, который любит театр. Вот потому он и спрашивает всех, кто тогда был рядом с Мейерхольдом, каким тот был гражданином, художником и человеком. И, если хотите, он, следова-
тель, может вас ознакомить с характеристиками, которые уже сегодня удалось собрать.
И знакомил. Все отвечали ему по-разному. Одни восторгались Мастером. Другие отзывались о нем прохладно. Некоторым он не нравился. Но все отдавали должное таланту великого режиссера и отметали ложное обвинение в его адрес. Все. Кроме двух. По существу это были опять доносы на своего Учителя. Ибо эти оба были его учениками. Один — актер, которого Мастер любил занимать в главных ролях, а другой — режиссер Охлопков.
И следователь, хоть и молодой, но уже видавший виды человек, был поражен.
Охлопков был бесспорно очень талантливым артистом. Он мог сыграть любую роль, в том числе и роль великого режиссера, каковым ни в коей мере, на мой взгляд, не являлся. Авторы почти всегда в его спектаклях терпели урон (в том числе и Шекспир). Пропадал частенько замысел произведения. Зато всегда присутствовал Охлопков, и у зрителей (особенно у начальства) возникало ощущение, что они присутствуют при чем-то значительном. Как он этого добивался? Да главным образом за счет внешних, пусть даже примитивных, но выразительных символов, шумовых, световых и звуковых эффектов. Массовых сцен, в которых актеры принимали картинные позы и кричали неестественными голосами. В «Гамлете», например, вся сцена была упрятана за огромные ворота, заменявшие занавес. И только слепой не усмотрел бы в этом символа: «Дания — тюрьма». Светильник в виде половинки корабля почти в натуральную величину украшал сцену, и это также производило сногсшибательное впечатление, хотя не имело смысла. Впрочем, еще Бальзак заметил, что если вы хотите поразить крестьянина, то выньте бумажник большого размера.
Охлопков понимал, что чем на сцене все богаче, ярче, больше и громче, тем легче ошеломить зрителей, а уж начальство безусловно. И тогда они (оно) не заметят отсутствия истинного решения спектакля.
Но, повторяю, Охлопков был действительно талантливым артистом. Я свидетель того, как он, репетируя с молодой актрисой, пытался добиться, чтобы она сыгра-
ла сцену взволнованного и тревожного ожидания свидания. Актриса, однако, делала
Да, изображать он умел. А потому я не случайно упомянул тут несколько раз начальство. Оно настолько было покорено личностью Охлопкова, что даже сочло его достойным войти в их привилегированную касту — его назначили заместителем министра культуры по кино. И, надо сказать, он со вкусом исполнял эту роль некоторое время, пока она не показалась ему излишне хлопотной. Он был лентяй, а тут следовало все же являться в должность и даже за что-то отвечать. А потому он вскоре этот пост покинул, оставив о себе память неординарными выходками.
Упомяну лишь одну из них.
Его друг, известный артист Михаил Жаров, лелеял мечту снять фильм. Решив, что ситуация возникла благоприятная, — уж, кому-кому, но раз замминистра свой человек, то пойдет ему навстречу — Жаров и явился к Охлопкову на прием с просьбой: «Разреши, Коля, поставить картину».
Охлопков молча выслушал друга. Затем встал и, ни слова не говоря, поманил его за собой пальцем. Выйдя из кабинета, они проследовали по коридору в мужской туалет, где Охлопков, убедившись, что в кабинках никого нет, спустил воду и, под шум сбегающей воды, доверительно прошептал: «Сейчас, Миша, этого делать не следует. Не время». Потом опять поманил Жарова за собой и, выйдя в коридор, расцеловал друга. После чего простился.
Вот такой сыграл отказ. Согласитесь, не каждый замминистра сумеет.
Когда Юрий Шапорин написал оперу «Декабристы» и ее приняли в Большом театре, то начальство решило: доверить постановку такой оперы можно только Охлопкову.
Охлопков охотно принял это почти правительственное поручение.
Как и полагается, Охлопков для начала собрал труппу и прочел им лекцию о декабристах. На этот раз он сыграл роль ученого-историка, который до тонкости разбирается в эпохе и материале. Речь Охлопкова блистала эрудицией.
Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Каховский, Северное общество, Южное, Союз благоденствия, спасения, факты, даты — все это сыпалось из него стремительно и без запинки. Его голос то гремел (Черчилль был прав: когда нет логики, надо повышать голос), то переходил в замогильный шепот. Он стонал, негодовал и от пианиссимо взлетал к фортиссимо с тем, чтобы затем спикировать до космической тишины.
К концу его лекции труппа была взволнована, потрясена, восхищена и готова вся целиком немедленно броситься на Сенатскую площадь, чтобы в декабрьский мороз, даже не накинув пальто и дамские шубки, стать перед строем солдат, аж под картечь! А там будь что будет!
Важнее, однако, стало не то, что произошло 14 декабря 1825 года в Петербурге, а сейчас, сию минуту, в Москве, в этом зале, где громокипящий Охлопков... О, это было удивительно, значительно, волнующе и патриотично. Как известно, артисты не имеют времени обременять себя чрезмерными знаниями. Да и то подумать — когда читать? С утра репетиции, вечером спектакли, а в промежутках... А как вы думали? С неба ничего просто так не падает. Короче, не до чтения. Но зато эмоциональная струна всегда у актеров оголена. Или, если вам по душе другой образ, — педаль. Жми на нее, дергай за струну, не прогадаешь. Охлопков это знал, а потому и дергал, и жал.