Воспоминания "Встречи на грешной земле"
Шрифт:
Через некоторое время он напился на работе. Ему засчитали это за прогул и сослали. Тогда Евдокия Борисовна также стала немного выпивать.
Один звонок
Бекманов двое — мать и сын. Они живут уединенно, и к ним никто не ходит за исключением жены сына. У нее особый знак: она звонит и несколько раз стучит в дверь. Ее впускает обычно муж — Илья Бекман, так как по вечерам он почти всегда дома.
И мать, и сын работают. Матери, Софье Самойловне, более шестидесяти лет. Она научный сотрудник в Академии наук, а ранее преподавала философию.
После обеда мать ложится отдохнуть, а потом садится чинить что-либо себе или сыну. Сын же берется за работу.
Илья женат уже два года, но он с женой Таней все еще живет порознь — обе матери противницы этого брака и не хотят селиться вместе с зятем или невесткой. Но если у Софьи Самойловны с Таней просто не возникло никакой взаимной симпатии, то мать Тани, человек религиозный, не могла простить дочери замужества с евреем.
— Все равно не будет вам житья, — твердила она постоянно Тане. — Разные вы с ним люди.
Все братья Тани отнеслись враждебно к ее браку. Еще до женитьбы, когда Илья только ходил в гости, соседка Тани сказала одному из братьев:
Вот у Тани какой интересный молодой человек появился. Такой складный. Скромный, умница и собой хорош.
— Да, — ответил брат, — но ведь еврей.
Отношения становились все более недружелюбными, и мать Тани убеждала ее:
Брось ты его. Вот увидишь — ты не бросишь, он тебя бросит. Не женится он на тебе. Это только так он с тобой, потому что ты видная, красивая. Даже если ты живешь с ним, все равно брось его!
Женитьба только подлила масла в огонь и превратила недружелюбные отношения во враждебные.
Ты молодая, красивая, ты инженер, самостоятельная, — все время убеждала Таню мать. — Тебе надо разойтись с ним, у тебя еще будет счастье. Все равно, если появится у вас ребенок, я его задушу.
Наконец разразился скандал.
Как-то, провожая Таню из театра домой, Илья обнаружил, что входная дверь ее квартиры заперта изнутри на засов. Им пришлось долго стучать, пока наконец дверь не открыла мать Тани.
Зачем же заперли дверь? Вы же знали, что Таня в театре? — заметил Илья.
— Это, наверное, братья нечаянно, — сказала Таня. — Мама, что же ты не проверила?
Нет, это не братья, а я! И нарочно. А в следующий раз вообще домой не пущу!
Мама, что ты говоришь?
— Я знаю, что и говорю. Ходишь до ночи, черт знает с кем!
Как ты можешь так говорить?
— Вы не смеете так разговаривать со своей дочерью! Я вам запрещаю это! — вмешался Илья.
— Да вы-то кто такой?
А вы будто меня не знаете. Это плохо, что вы не знаете мужа своей дочери.
М-у-уж! — злобно протянула старуха. — Это вы-то муж? Муж объелся груш.
— Таня тут живет, и вы не имеете права ее не пускать. Если еще раз
Но и рождение ребенка не изменило отношение старухи к Илье. Внука она, конечно, не задушила, но брак этот вскоре распался.
...Служба отнимала у Ильи первую половину дня. Инженерные дела начинались и кончались у ворот научного института. И хотя через некоторое время Илья стал руководителем лаборатории и защитил диссертацию, весь свой досуг он посвящал литературной работе. Уже садясь в автобус по дороге домой, Илья думал о ней.
Он писал давно и упорно. Сначала его рассказы были длинными, потом он научился писать короче. В течение пяти лет обивал пороги редакции, пока, наконец, рас-
сказы не стали печатать. Под псевдонимом, разумеется, чтобы никто на работе не знал, иначе это неминуемо вызвало бы осложнения. (Как же так — мы рассказы не пишем, а он пишет. Значит, — плохой инженер.)
Поэтому Илье каждый свободный час был важен. Не только по дороге домой, но и стоя в очередях за покупками (а очереди были всегда), он обдумывал свои сюжеты. И после ужина, примерно в девять вечера садился за письменный стол. Писал регулярно до двух часов ночи. В два ложился, в семь вставал. Завтракал, ехал на работу, — и так каждый день в течение 17-ти лет, пока совмещал технику с литературой.
Одно время он попытался изменить распорядок дня. Придя домой со службы и пообедав, Илья ложился и спал до двенадцати ночи. Затем вставал и писал до пяти утра. А с пяти до семи спал. Но такой вариант провалился. На службе сильно клонило ко сну. Не было сил держать глаза открытыми, а голову прямо бросало вниз. Стал пропадать аппетит, чего раньше никогда не было, и ухудшилась память. Бывали случаи, когда он мучительно старался вспомнить содержание разговора, который происходил лишь день назад, и не мог.
Илья сделал перерыв в две недели, отдохнул и затем снова принялся работать по старому режиму: до двух часов ночи.
...Итак, вот уже кончился московский вечер и наступила ночь.
Давно спят дети Шитиковых и Лобзиковых. Рано легли, часов в одиннадцать, и Сергей с Клавой.
Кончила штопать носки Софья Самойловна и готовится ко сну.
Пришла с работы Пенкина, а еще через полчаса, в начале первого — ее дочь Валя. Произошла между ними очередная ссора, которая началась свистящим шепотом у входной двери, прошелестела по коридору и захлопнулась дверью их комнаты. А через несколько минут свет у них погас.
Зашел в ванную комнату Николай Иванович Лобзиков и через минуту, обтирая лицо мохнатым полотенцем, прошел к себе.
В час ночи вернулась из клуба с работы Шитикова, а спустя несколько минут Борис.
В половине второго появился из ночной смены Митя. Он громко захлопнул входную дверь и, как всегда стуча ботинками, прошел в комнату. Слышно было, как ботинки упали на пол и как Митя, сопя и подвывая, раздевался. Затем и он утих.
Еще прошло минут пять, и в квартире стало совсем тихо.