Воспоминания. (1916-1920)
Шрифт:
17 апреля (1 мая) Маклаков телеграфировал:
«Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления для сдачи Крыма не окажет. Не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предприняли. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли о скрытой аннексии ими Приднепровья. Если создано было бы Украинское правительство, оно может быть признано только де-факто».
19 апреля (2 мая) я письмом на имя генерала Перси ответил на переданную им мне ноту Великобританского правительства от 16 (29) апреля:
«Великобританское правительство 2 апреля предъявило
По вступлении моем в должность Главнокомандующего я сообщил Великобританскому правительству, что, будучи вынужден принять это его требование, я отдаю участь армии, флота и населения юга России на справедливое решение Правительства Его Британского Величества, причем я полагал долгом чести тех, кому мы оставались все время неизменно верными, спасти всех, кто не пожелал бы принять пощады от врага. Вместе с тем я указал на полную невозможность для нас вступить в непосредственные переговоры с противником.
В сообщении, сделанном лордом Керзоном господину Чичерину, переданном мне адмиралом Сеймуром, заключалось категорическое заявление, что в случае отказа советского правительства от посредничества Англии или нового наступления на южном направлении Британское правительство будет вынуждено направить свои суда для принятия всех нужных мер по охране моей армии в Крыму и предотвращению вторжения советских сил в то убежище, которое в Крыму нашли вооруженные силы на Юге России.
В письме от 29 апреля Вы передали мне содержание сообщения лорда Керзона Британскому верховному комиссару в Константинополе. Из него вытекает, что предъявление господином Чичериным некоторых неприемлемых политических требований побуждает Британское правительство считать, что единственный выход из создавшегося положения, чтобы я сам добивался от советского правительства желаемых условий для себя.
Я не могу допустить мысли, что Британское правительство отказывается ныне от того посредничества, которое оно само взяло на себя после того, как я его поставил в известность о невозможности для меня непосредственных переговоров с врагом».
Указав, что борьба с большевиками есть борьба народная, что «никакая амнистия, никакие обещания не дадут мира большевицкой России, ибо сам народ не стерпит Советского режима», я писал:
«Единственным средством приостановить непрерывную анархию в России является сохранение в ней здорового ядра, которое могло бы объединить вокруг себя все стихийные движения против тирании большевиков. Не новым наступлением на Москву, а объединением всех борющихся с коммунистами народных сил может быть спасена Россия от этой опасности, которая грозит переброситься на Европу. Поэтому сохранение неприкосновенности территории, занятой Вооруженными силами на Юге России, и обеспечение неприкосновенности казачьих земель совершенно необходимы для осуществления той цели, которую ставят себе союзники и в достижении которой нуждается цивилизованный мир, прекращения гражданской войны и анархии в России.
Для облегчения Британскому правительству ведения переговоров с советской властью я предполагаю послать в Лондон особоуполномоченных лиц, знакомых с настоящим положением дел в пределах моей территории и казачьих земель и посвященных в мои предположения.
В заключение я считаю долгом указать и Британскому правительству, и всей Антанте на опасность для них того положения, которое получится в случае лишения ими меня и моей армии всякой поддержки в настоящий критический момент, без какого-либо с моей стороны к тому повода. Такой факт был бы торжеством советской власти и капитуляцией перед коммунизмом и в будущем не мог бы не отразиться на отношении к союзникам русского народа, который не примирится с советской властью».
В половине апреля большевики перешли против наших кавказских частей в наступление и заняли Сочи. Командующий Кубанской армией генерал Морозов и некоторые члены рады вступили 17
Получив об этом сведения, я приказал спешно выслать в порт Адлер весь свободный тоннаж и обратился к адмиралу де Робеку с просьбой помочь английским флотом. Туда же выехал генерал Шкуро, на коего я возложил поручение принять для перевозки в Крым те части, начальники которых не пожелали бы вступить в переговоры с большевиками. Погрузка производилась в весьма трудных условиях с лодок, грузились как на русские транспорты, так и на английские военные корабли. Лошадей, орудия и пулеметы пришлось бросить. Так как при эвакуации Новороссийска в Крым попали одни донцы, то я приказал теперь в первую голову грузить кубанцев.
Генерал Букретов, генерал Морозов, члены кубанского правительства и рады убеждали офицеров и казаков, что Крым ловушка и что через несколько дней части армии в Крыму вынуждены будут капитулировать.
19 апреля погрузка закончилась и корабли отошли в Крым. Большая часть кубанцев сдалась, незначительная часть ушла в горы, остальные были погружены; погрузилась и большая часть донских полков и Терско-Астраханская бригада.
Сам генерал Букретов, сложив с себя звание кубанского атамана и передав атаманскую булаву, согласно кубанской конституции, председателю кубанского правительства инженеру Иванису, бежал в Грузию. За ним последовали члены кубанской рады – самостийники, захватив с собой часть кубанской казны.
21 апреля части с Кавказского побережья прибыли в Феодосию. Я через день приехал туда, смотрел полки, беседовал с офицерами. Большинство офицеров и казаков были мои старые соратники, сражавшиеся под моим начальством на Северном Кавказе и под Царицыном. В Крым прибыли наиболее сильные духом, изверившиеся и малодушные остались на Черноморском побережье. Прибывшие офицеры и казаки негодовали на предательство атамана и самостийных членов рады. Я был уверен, что, очистившись от малодушных, находясь вне тлетворной работы демагогической рады и поставленные под начальство крепких духом офицеров, отдохнувши и пополнившись всем необходимым, прибывшие казачьи полки вновь станут теми прекрасными частями, которые неизменно били врага на Северном Кавказе и в Задонье.
Донские части направлялись в Евпаторию, где должны были войти в состав Донского корпуса. Кубанские части я наметил свести в дивизию. Во главе кубанской дивизии и приданной ей бригады терцев-астраханцев я поставил доблестного генерала Бабиева.
Бабиев был один из наиболее блестящих кавалерийских генералов на юге России. Совершенно исключительного мужества и порыва, с редким кавалерийским чутьем, отличный джигит, обожаемый офицерами и казаками, он, командуя полком, бригадой и дивизией, неизменно одерживал блестящие победы. Его конные атаки всегда вносили смятение в ряды врага. За время Великой войны и междоусобной брани, находясь постоянно в самых опасных местах, генерал Бабиев получил девятнадцать ран. Правая рука его была сведена, однако, несмотря на все ранения, его не знающий удержа порыв остался прежним. Горячий русский патриот, он с величайшим негодованием относился к предательской работе казачьих самостийников. Я мог быть спокоен за те части, во главе которых он стоял.
За несколько дней до поездки в Феодосию я смотрел в Евпатории полки Донского корпуса. Во главе корпуса теперь стоял генерал Абрамов, высокой доблести, неподкупной честности, большой твердости и исключительного такта начальник. Донец по рождению, офицер генерального штаба по образованию, командовавший до революции регулярной дивизией, долгое время исполнявший должность генерал-квартирмейстера в одной из армий, командовавший на юге России гвардейской казачьей бригадой, генерал Абрамов пользовался заслуженным уважением всей армии. Став во главе корпуса, он твердой рукой наводил порядки. Сменил целый ряд начальников, подтянул офицеров и казаков. Я не сомневался, что ему удастся в самое короткое время привести корпус в порядок и вернуть ему прежнюю боеспособность.