Воспоминания. Книга об отце
Шрифт:
Принимаю ли я то, что Вячеслав мне говорит? Если да, я буду с ними. Если для меня это неприемлемо, мне будет устроена самостоятельная жизнь: если я хочу, вместе с Марусей.
То, что я услышала, переворачивало весь внутренний мир, в котором я жила. Для Вячеслава Вера — продолжение мамы! Вот они оба, робкие, полные волнения, ждут словно приговора от какого-то подростка. И я должна быть судьей? Принять что они говорят? Но, может быть, это будет измена матери? Я предам ее? Минута была острой… Сердце исполнилось любовью, и я решила:
— Я с вами.
Вячеслав сказал:
— Что бы ни случилось дальше в нашей жизни, я этого момента не забуду.
Мы вышли в соседнюю комнату, где ждала Вера.
— Она с нами, — сказал Вячеслав.
Несколько дней спустя мы уехали втроем — Вячеслав, Вера и я, — во Францию и поселились в Neuvecelle, около Эвиана, на озере Леман.
III. ЭВИАН. РИМ. МОСКВА
Башенный период кончился. Наступила совершенно новая пора жизни. У меня было ощущение, точно рассеялись та туча и тот морок, которые висели над нами в Петербурге
Не только мое отношение к Вячеславу стало иным, но он сам сделался совсем другим: простым, полным юмора, лирическим, беспомощным. Я долго не могла опомниться от удивления, что вот сижу за столом с совсем простым человеком, с другом, товарищем, с которым можно говорить и об умном и о всяком вздоре, который всем интересуется во всех подробностях, с которым можно даже играть. Я стала писать музыку на его стихи и одну балладу мы сочинили совместно. Я написала мелодию для первой строфы песни, спела ему и заказала стихи в форме баллады, в которых говорилось бы о лесе, волках и луне. Он обрадовался (он всегда любил, когда ему заказывали стихи) и написал «Уход царя».
Вошел, — и царь челом поник. Запел, — и пир умолк. Исчез… — «Царя позвал двойник», — Смущенный слышен толк. Догнать певца Царь шлет гонца… В долине воет волк. Царевых вежд дрема бежит; Он бродит, сам не свой: Неотразимо ворожит Напев, еще живой… Вся дебрь ясна: Стоит луна За сетью плющевой. Что вещий загадал напев, Пленительно — уныл? Кто растерзал, как лютый лев, Чем прежде счастлив был?.. В душе, без слов, Заветный зов, — А он забыл, забыл… И царь пошел на смутный зов, Тайком покинул двор. Широкошумных голосов Взманил зыбучий хор. И все родней — О ней, о ней! — Поет дремучий бор. И день угас; и в плеске волн, Где лунною игрой Спит, убаюкан, легкий челн, — Чья песнь звенит порой? Челнок плывет, Она зовет За острой той горой. На бреге том — мечта иль явь? — Чертога гость, певец: Он знает путь! — и к брегу вплавь Кидается пловец… Где омут синь, Там сеть закинь — И выловишь венец [29] .29
III, 20–21
Первая строфа соответствовала моей мелодии. Я пыталась сочинить музыку на остальные строфы, решив дать всей балладе форму канона, но замысел превышал мои композиторские технические возможности того времени: баллада осталась неоконченной. В то же лето я написала песню на слова Вячеслава — «Амалфея». Мы шуточно основали совместное творческое содружество с девизом: «Лапа об лапу». На нашем гербе изображался куб, называемый основой, на нем стояла лира, а по бокам два кота подавали друг другу лапы. Кот был тотемом нашей семьи [30] .
30
Лидия Вячеславовна сочиняла музыку с четырехлетнего возраста. Некоторые вещи, написанные, когда она была еще подростком, и сейчас исполняются в концертах, например «Амалфея». В Эвиане создавался сборник «Нежная тайна».
Вспоминаются мне Вячеслав и Вера идущими по дороге. Они возвращаются с прогулки. Как всегда, каждый вечер — они были у Мадонны: в крошечной часовне на берегу озера. Там же бил маленький ключ. Почему-то, глядя на них, сердце сжимается: солнце закатывается, они идут тихие, покорные, хрупкие. За них как-то страшно, их жалко.
КАПЕЛЛА Сердце, сердце, ты мир несешь, и еще есть в тебе место, еще есть место — для Бога.Л. Зиновьева — Аннибал. «Тени Сна».
У замка, над озером, ключ и капелла Мадонны:
Туда на закате приходим с тобой богомольно. Цветы полевые вплетешь ты в решетку оконца; Испить ключевой — дотянусь до студеной криницы. На камне сидим перед славой вечернего солнца: Не больно глазам, и покорному сердцу31
III, 15.
В это лето в Эвиане родился мой брат.
— А ты, какое ты хотела бы дать ему имя? — спрашивает меня Вячеслав.
— Одно из трех — Димитрий, Алексей или Александр.
— Алексей и Димитрий, понимаю. Но почему Александр?
— Мне кажется, что это имя талантливое, обещающее.
Брат был назван Димитрием.
Нас посетила в «Villa des bosquets», как назывался (и называется до сих пор) домик, где мы жили, А. Н. Чеботаревская. Она заехала по делу. Издавался роман Madame Bovaryв ее переводе под редакцией Вячеслава. Когда дело шло о редакции перевода, Вячеслав обыкновенно спокойно, не желая думать о сроках, назначенных издателем, брал сначала текст оригинала, с любовью в него вчитывался, затем брал поданный ему перевод и начинал не торопясь его перечитывать, переделывать, перерабатывать во всех тонкостях, так что от первоначального текста не оставалось камня на камне. Это обычно вызывало бурные реакции переводчика и нередко кончалось серьезной ссорой. Вячеслав не обращал на это внимания: ему прежде всего важно было спасти художественное произведение.
На этот раз дело шло о стиле Флобера. Они с Александрой Николаевной засели работать вдвоем на многие часы; потом стали слышаться отчаянные крики, рыдания; из окна наверху стали вылетать какие-то предметы. Переводчица была в ярости, и ссора разразилась, но, слава Богу, не на всю жизнь. После этого в России было много дружественных встреч, но о Мадам Боварилучше было больше не упоминать.
В конце осени приехала Маруся. Мы переехали в Рим и поселились на Piazza del Popolo в пансионе одной англичанки, мисс Dove. Место было восхитительное, на углу via del Babuino. Некоторые окна выходили прямо на площадь, а некоторые в парк Monte Pincio.
Вячеслав был счастлив и весел в своем любимом Риме. Он много и успешно работал. Знакомых было мало. Были встречи с проезжими друзьями; но самое ценное было то, что в Риме окрепла дружба с Владимиром Францевичем Эрном. Дружба на всю жизнь, до смерти Эрна в 1917 г. Ему посвящено много стихов Вячеслава [32] .
В Эрне была какая-то доля шведской крови [33] . Он был молодой, высокий, чуть рыжевато — белокурый. Что особенно останавливало внимание, — это был замечательный цвет его глаз: такой почти неправдоподобной синевы, которая напоминала синеву полдневного южного моря. «…Друг, был твой взор такою далью синь…» — так Вячеслав обращается к Эрну в поэме «Деревья», к которой я вернусь позже, описывая нашу совместную жизнь в Красной Поляне. Эрн был родом из Тифлиса. Он рассказывал, как в студенческие годы в Москве он соединился с друзьями, такими же как и он революционерами. Они наняли сарай, где работали и спали на дощатом полу с большими щелями. Там он страшно разболелся и нажил себе хронический нефрит. Со временем его убеждения переменились, и он осуждал этот период своей молодости. Несмотря на плохое здоровье, он всегда был веселый и радостный. Он стал крупным философом, занимался много Платоном, был убежденным православным христианином [34] .
32
См., например, восемнадцать газелей о розе в Cor ardens, II, 451–463.
33
«Отец его [Эрна. — Ред.] был по происхождению наполовину немец и наполовину швед (отсюда его шведская фамилия, а отнюдь не немецкая). Мать была наполовину полька, наполовину русская» (см. «Из письма вдовы В. Ф. Эрна», — «Вестник РХД», № 138, I-1983, с. 97. Запись содержит краткую биографию Эрна).
34
«Летом 1916 г. в Красной Поляне он пишет введение к творениям Платона ”Верховное постижение Платона“. Платон всегда волновал В. Ф., и обе его диссертации были лишь подготовительными ступенями к его монументальной работе о Платоне. Здесь должна была раскрыться положительная его философия, здесь должен был он показать в полной мере свое обоснованное кредо. Но Бог судил иначе. И жизнь В. Ф. оборвалась как раз в тот момент, когда он освободился от всех академических обязательств, получил свободу для писания того, к чему стремился все последние годы. Умер В. Ф. за два дня до защиты своей докторской диссертации». (Из письма вдовы В. Ф. Эрна», — «Вестник РХД», № 138, I-1983, с. 97). См. также его «Верховное постижение Платона», — «Вопросы философии и психологии», кн. 137–138, 1917