Воспоминания. Книга об отце
Шрифт:
В сотрудники мы привлекли группу воображаемых персонажей. Политические передовицы писал, не боясь громовых метафор, заядлый монархист, генерал Поедай — Жаркое; культурной частью ведал бывший семинарист Фьоресценский. Курлыков занимался иллюстрациями. Но в «Пуле» все больше и больше участвовали — сами того не подозревая — все литературные и нелитературные друзья, далекие и близкие, римские монсиньоры, а то просто наведывающиеся из разных стран посетители, модные — знакомые и незнакомые — писатели, а подчас и Римский папа.
Среди именитых сотрудников часто был и сам Вячеслав Иванов — так, по крайней мере, уверяла редакция. «Пуля» очень забавляла Вячеслава, он с нетерпением ждал ее появления и искал в ней свои апокрифные произведения.
В отделе объявлений появлялись сообщения о литературных псевдоновинках. Так,
Пойми, кто может, буйную дурь ветров!
Валы катятся — этот отсюда, тот
Оттуда… [54]
54
Алкей и Сафо. Собрание песен и лирических отрывков. В пер. размерами подлинника В. Иванова. М., Изд. М. и С. Сабашниковых, 1914, с. 41.
сообщает:
«Вячеслав Иванов наконец-то издает свои многочисленные фрагменты из греческих классиков… Книга выходит под заглавием ” То туды, то сюды“, ввиду крайней пестроты ее содержания, в книгоиздательстве ”Буйная дурь“ Фадейкина, Олимпия 1932».
Редакция печатает примеры (псевдо) переводов Вячеслава Иванова. Из Гомера:
«В море отбросив сырую ладью, вылезали на берег. Тут жирногубым своим приказал Одиссей дальнохвостый Парням в пищу огню седомохие бросить дубины. Сам же бесстрашной рукой нанизал на копье десять сотен Грозно — клыкастых самцов с пятаку уподобленным носом Рода, а также подруг их быстро и двойно копытых. Так сидели они пожирая без отдыха пищу, Кости глотая вослед жиротечному вкусному мясу».Из «Лирических отрывков» Алкея «Пуля» дает более лаконичный пример: «— Брысь…»
В специальном номере «Пули» была напечатана обширная «Публичная исповедь супругов Эллипсов» (прозрачный намек на друга Вячеслава, символиста Эллиса, который поселился в те годы близ Локарно, в мистическом уединении). Публичной исповедью, — уверяли Эллипсы, — «мы хотим воздействовать и на других, молчаливо погибающих в пучине рутины и в тине молчания. Мы хотим создать общину публичного морального обнажения,дабы протянуть последнюю апокалиптическую нить помощи овцам, колеблющимся совлечь ветхие ризы…»
Появлялись в «Пуле» портреты Вячеслава, принадлежащие перу Курлыкова. Один из них сделан во время работы над немецкой книгой Вячеслава о Достоевском [55] . Несмотря на почтительные возражения издателя, боявшегося спугнуть читателей слишком непонятными выражениями, Вячеслав настаивал, чтобы три части книги носили подзаголовки, вдохновленные дорогим сердцу автора греческим языком: Tragodumena. Mythologumena. Theologumena.
Долгие споры об этих терминах дали богатую пищу для безграмотных редакторов «Пули».
55
Wjatscheslaw Iwanow, Dostojewskij, J. C. В. Mohr (Paul Siebeck), T"ubingen, 1932.
Облик автора «Достоевского» явно напоминает кошачий тотем семьи. Рядом с Вячеславом стоит Фламинго, т. е. Ольга Александровна Шор, которую часто принимали за его племянницу. Под «снимком» пояснения редакции:
«Муки творчества. Моментальный снимок Фьоресценского с именитого поэта В. И. во время формулирования трагедодумены. Рядом с творцом мыслит его племянница на ролях секретаря».
IV. МОСКВА
Наступила февральская революция. Я почему-то оказалась на улице: иду вдоль кремлевских стен, пробираюсь сквозь толпу. Весенний ласковый день, светит солнце. И тут странное явление: конечно, в церковные колокола никто не бил, но у меня осталось яркое воспоминание о пасхальном перезвоне
Попадаю, наконец, домой и бросаюсь делиться радостью с Эрном. Не знаю, выходил ли он из дому в тот день. Он не хочет меня разочаровывать, но я чувствую, что он как-то недоверчиво относится к событию. А может быть, уже начиналась его болезнь и бросала тень на его жизнь.
Эрн действительно заболевает. Его хронический нефрит принимает неожиданно острую форму, и после недолгой, но очень мучительной болезни, он умирает. Перед смертью к нему приезжал Флоренский. Похоронная процессия благообразно проводила гроб в Новодевичий монастырь под пение «Христос Воскресе».
Для меня это было большое горе.
К этому событию относится стихотворение Вячеслава «Скорбный рассказ», помещенное рядом с «Оправданные», одно из стихотворений, посвященных Эрну. Оно описывает, как я рассказывала про смерть Эрна Вячеславу и Вере, после приезда к ним на каникулы в Сочи, когда мы сидели на берегу моря на скалах у самой воды.
Хотя ход истории начал омрачаться и в стране уже появились первые признаки развала, жизнь еще шла нормально. Все вернулись в Москву сравнительно рано. Вера и Вячеслав даже опередили общий приезд — мы остались на недолгое время с Марусей и Димой для перевозки вещей. Наш переезд произошел не без волнения. Только что провели железную дорогу между Туапсэ и Сочи (до того эти города соединялись моторной лодкой или автомобилем). Осложнялось дело тем, что железная дорога была готова лишь до Лазаревки, но т. к. по контракту она должна была быть проведена до Сочи, то отрезок пути от Лазаревки до Сочи был выполнен только по видимости: когда курица ходила по шпалам, рельсы дрожали и норовили сдвинуться. Поэтому от Сочи до Лазаревки (около 15 верст) мы ехали с шести утра до семи вечера.
Официальных билетов нам не дали, а разрешили на свой страх поместиться с багажом на платформе товарного вагона. На этой платформе мы провели ночь в Лазаревке, перед тем, как поезд двинулся дальше. Но какие звезды над головой! Какой пейзаж! Это место, где главные цепи Кавказа подходят к морю совсем близко, как бы бросаются в него.
Лозунг Керенского «Война до победного конца и мир без аннексий и контрибуций по самоопределению народов» — не смог спасти фронта, который стал разлагаться. Разлагался медленно и порядок в тылу. В среде интеллигенции, однако, еще было много оптимизма. Еще верили в созидающуюся светлую свободную родину. Вячеслав напечатал тогда несколько патриотических стихотворений:
ВПЕРЕД, НАРОД СВОБОДНЫЙ Пока грозит свободе враг, И не шумит народный стяг Над всей землей народной, — И грохот пушек не умолк, Сомкнись, народ, в единый полк! На брань, народ свободный! Свобода — честь, свобода — долг, Свобода — подвиг славный, Свобода — труд державный. Доколе попран твой очаг И братский не алеет флаг На вражеской твердыне, Пока сосед соседу волк, Сомкнись, народ, в единый полк, Вокруг своей святыни! Свобода — честь, свобода — долг, Свобода — подвиг славный, Свобода — труд державный. Вперед идя, за шагом шаг, Будь верен первой из присяг: Пока не сыт голодный И с братом брат как с волком — волк, — Твоя свобода — праздный толк. Вперед, народ свободный! Свобода — честь, свобода — долг, Свобода — подвиг славный, Свобода — труд державный.