Воспоминания
Шрифт:
Всем ещё памятно всеобщее негодование, с которым была встречена в России эта новая измена Фердинанда, вторая с 1913 года. В середине октября 1915 года, по согласованному с австро-германцами движению, болгарские войска ринулись на сербов в то время, как немцы заняли Семендрию и Белград. С этого момента началось эпическое отступление сербской армии к Адриатическому морю, по непроходимым горным тропам, увлекая за собою часть населения, бежавшего от ужасов болгарского нашествия, причём люди и лошади гибли тысячами от холода и недостатка пищи. Со времен катастрофы под Березиной ни одна армия не переживала подобной трагедии. Тем не менее часть сербской армии дожила до счастливого дня восстановления родины и приняла славное участие в победе над врагами, доведшими Сербию до края гибели. К своему счастью, она имела дело только с внешним врагом, а не испытала худшей из бед – внутренней измены.
Заменив, таким образом, отпавших союзников новыми, Германия в значительной степени вознаградила себя за это отпадение, отрезав, как я сказал, Россию от её западных союзников. С закрытием проливов и переходом Болгарии на сторону наших
Я упоминаю об этом факте для того, чтобы выяснить то роковое значение, которое имело для нас вовлечение Германией Турции и Болгарии в войну и последовавшего вслед за тем нашего полного изолирования. Можно безошибочно сказать, что оно имело решающее влияние не только на дальнейший ход военных действий, но даже на направление политических событий в России, тяжко отразившихся на исходе войны. Напряжение сил обеих воюющих сторон в этой ужасной борьбе народов было настолько велико, что ни одна из держав, участвовавших в ней, не была в состоянии выйти из неё с честью, рассчитывая исключительно на собственные средства. Если наши союзники, – не говоря о германцах, создавших свой совершенный технический аппарат с определенной целью приурочить его к нуждам европейской войны, – стоящие, с точки зрения технического развития, неизмеримо выше нас, оказались не на высоте требований времени и с трудом могли заполнить пробелы своего вооружения, чтобы успешно продолжать борьбу, то это стало для них возможно благодаря сразу установившемуся между ними взаимодействию не только в области чисто военной, но и финансовой и экономической. Сознав всю пользу подобного взаимодействия, они затем осуществили его в единстве фронта и командования, подчинив общие силы верховному командованию генерала Фоша как наиболее талантливого из союзных военачальников. О строгом проведении этого принципа нашими врагами едва ли надо говорить. В Берлине не только решался план кампании и давались указания относительно военных действий каждого из союзников, но германские отряды перебрасывались с одного фронта на другой для оказания помощи там, где она оказывалась нужной. Взамен этого союзники Германии снабжали её всем, в чём она нуждалась, в виде пищевых продуктов и всякого сырья. При этом, однако, далеко не покрывались огромные нужды её армии и населения и подвоз из нейтральных стран, затрудняемый бдительностью английского флота, становился все необходимее.
Нетрудно себе представить при таком положении вещей, что сталось бы с любым из наших союзников или противников, если бы он оказался с первых месяцев войны лишенным прямых и быстрых способов сообщения с теми государствами, с которыми его связали судьбы войны. Результат изолированного положения оказался бы весьма близким к тому, который наблюдался у нас, с растущей тревогой, правительством и общественным мнением, по мере того, что становилось все ощутительнее наше одиночество. На почве тревоги за исход войны легко развивается и растет чувство всеобщего недовольства и падает то обаяние властью, без которого не может держаться никакая государственная организация, достойная этого имени. Когда же к этим случайным причинам присоединяются ещё другие, более общие и давние, как это было в России, процесс разрушения идёт ещё стремительнее. Я глубоко убежден, что крушение русской государственности могло произойти только благодаря тому, что Россия с начала европейской войны оказалась поставленной в условия несравненно худшие, чем её союзники. Борясь плечом к плечу с ними, она несомненно с успехом выполнила бы выпавшую на её долю громадную задачу. Она была лишена главного элемента успеха, давшего её союзникам победу: тесного слияния и сплоченности между собой и общности материальных средств. Торжество русской революции есть прежде всего результат народного разочарования, перешедшего затем в безнадежность и отчаяние. Этому способствовали ещё и другие причины, но они были сами по себе недостаточны, чтобы совершилось преступное и безумное дело разрушения Русского государства, в существе своём здорового и жизнеспособного и нуждавшегося лишь в разумных реформах для приспособления его к требованиям и духу времени.
Основная мысль, заложенная Столыпиным в его преобразования, исходила из этого убеждения. Он начал их постепенным раскрепощением крестьянского населения, не освободившегося ещё от оков общинного землевладения. Этой существенной реформой подводилось здоровое и прочное основание под здание русской государственности. Революция, уже раз в 1906 году сломленная Столыпиным, увидела наступавшую для неё смертельную опасность и рукой Богрова свалила этого благороднейшего сына России. Принято говорить, что нет людей незаменимых. Но Столыпина у нас никто не заменил, и революция, среди тяжелой нравственной и материальной атмосферы войны, восторжествовала. Пока я пишу эти строки, передо мной живо встаёт величавый в своей силе и простоте образ Столыпина, и мне припоминаются неоднократно слышанные от него слова: «Для успеха русской революции необходима война. Без неё она бессильна». В 1914 году мы получили эту войну, а после трёх лет тяжелой борьбы, которую нам пришлось вести одиноким и отрезанным от общения с нашими союзниками, к нам прибыла из Германии и революция в лице Ленина и его сообщников, отдавшая себя на служение нашим врагам
Когда обнаружилась измена Фердинанда Кобургского и Радославова, в каждой из трёх союзных стран Согласия раздались громкие упреки, направленные против правительства за непринятие своевременных мер к её предупреждению. Громче всего они раздались, само собой разумеется, в России. Для нас это предательство должно было повлечь за собою наиболее тяжёлые последствия, и наше общественное мнение болезненно ощутило нравственную низость болгарской измены. Главная доля упреков обрушилась, как и следовало ожидать, на русскую дипломатию и на меня, как ответственного её руководителя. Не только печать националистического направления с «Новым временем» во главе, но и те общественные круги, где к вопросам внешней политики относились вообще более объективно и спокойно, порицали недостаток бдительности, проявленный моим ведомством по отношению к такому, первостепенной важности фактору, как Болгария, в европейской войне, разгоревшейся на почве балканского вопроса. Даже в Государственной Думе, где моя внешняя политика находила нередко благожелательную оценку и поддержку, раздались по моему адресу упреки, которые были тем более мне чувствительны, что я не мог в ту пору раскрыть полную картину бесчисленных трудностей, которые препятствовали успешному воздействию держав Согласия на Фердинанда Кобургского для удержания его в своей орбите. Среди этих трудностей главная заключалась в отсутствии согласованного плана действий у наших западных союзников в вопросе о выступлении их на Ближневосточном фронте, которое одно могло помешать болгарскому нападению на Сербию. Появления сильного союзного отряда в нужный момент в Салониках и в долине Вардара, хотя бы в составе союзных отрядов, отправленных в Дарданеллы для выполнения почти безнадежной задачи захвата Константинополя с суши, при отсутствии базы, которая позволила бы союзникам развернуть свои силы, было бы, вероятно, достаточно, чтобы удержать Болгарию от вмешательства в войну и спасти десятки тысяч загубленных жизней. Хотя Галлипольская экспедиция не разрешила своей главной задачи, она тем не менее оттянула часть турецких сил от нашей границы и этим способствовала беспрерывным военным успехам, подчинившим нам всю северо-восточную часть Малой Азии.
Кто у наших союзников был виноват в неудачном исходе Галлипольской атаки, затянувшем войну на долгий срок, я не берусь решить. Во Франции раздавались обвинения по адресу Делькассе, который будто бы противился всякому ослаблению французских сил на главном фронте посылкой отрядов на Балканы. В Англии считали ответственным за неудачу экспедиции г-на Уинстона Черчилля, сторонники которого слагали, в свою очередь, вину на лорда Китчинера, погибшего впоследствии на море при отплытии в Россию, куда он отправлялся для разрешения вопросов согласования военных действий против Германии. Вероятнее всего следует искать причину слабости восточной политики наших союзников не в личной ответственности того или другого из названных лиц, а в отсутствии той полной согласованности военных действий, которой им удалось достигнуть лишь под конец войны и которая дала им победу.
Для России неудача Галлипольской экспедиции была большим бедствием. Последствий её мы не могли исправить собственными силами вследствие невозможности переброски на Балканский фронт наших войск с малоазиатской границы, где они вели наступление против турок. Для выполнения такой задачи наши транспортные средства были совершенно недостаточны. Помимо этого наша главная квартира требовала отправления на наш Западный фронт всех частей, которые не были настоятельно необходимы для удержания наших завоеваний в Малой Азии и для дальнейшего продвижения в пределах Азиатской Турции.
Я получал от нашего посланника в Болгарии А. В. Неклюдова настоятельные просьбы о спешной отправке десантов в Варну и Бургас, занятие которых русской военной силой могло одно, по его мнению, предотвратить предательство короля Фердинанда.
Это мнение не было лишено основания, но решать вопрос о его выполнимости приходилось не мне, а нашим военным властям, у которых мысль Неклюдова не встретила сочувствия. В письме, полученном мною от генерала Алексеева по этому поводу в октябре 1915 года, он сообщал мне, что перевозка русских отрядов в Сербию по Дунаю была невозможна и что высадка войск в Варне или Бургасе была бы выполнима только в том случае, если бы мы располагали Констанцей как операционной базой. Перевозочная способность всех судов, находившихся в Одессе и Севастополе, не дозволяла посадки более двадцати тысяч человек единовременно. Таким образом, по мнению генерала, первые десантные отряды подверглись бы серьёзной опасности до высадки всего экспедиционного корпуса. Ввиду этого Россия оказывалась не в состоянии подать прямую помощь Сербии, но она могла оказать ей действительную поддержку возобновлением своего наступления в Галиции. На этом решении и остановилось наше верховное командование. Что же касается Болгарии, то она оставалась вне нашего воздействия.
Упоминание генералом Алексеевым о Констанце как об операционной базе для русских войск в Болгарии даёт мне повод отметить здесь отношение румынского правительства осенью 1915 года к возможности деятельного участия Румынии на стороне держав Согласия. Когда в числе всяких предположений о непосредственной помощи Сербии русской военной силой у нас, вполне естественно, явилась мысль избрать наиболее легкий и прямой способ воздействия на Болгарию путем посылки в неё наших войск через румынскую территорию, этот план должен был тотчас же быть оставлен из-за заявления г-на Братияно, что прохождение русских отрядов по территории Румынского королевства не будет допущено. Как ни неприятно было нам это заявление Братияно, удивляться ему не приходилось. В ту пору Румыния была ещё слабее и менее подготовлена к участию в европейской войне, чем она оказалась год спустя, когда была вынуждена под давлением наших союзников решиться на запоздалое выступление, чтобы не лишиться надежды осуществить когда-либо свою национальную программу.