Воспоминания
Шрифт:
городе Пскове. На свободе, но всеми покинутый». И вот стихи Марины – царю:
Помянет потомство
Еще не раз
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.
Ваши судьи
– Гроза и вал!
Царь, не люди,
Вас Бог взыскал!
Но нынче Пасха
По всей стране,
Не видьте красных З
намен во сне.
Царь! Потомки
И предки – сон.
Есть котомка,
Коль отнят трон.
13 апреля 1917 года у Марины родилась дочь – вся в Эфронов, как и Аля. Марина ее назвала Ириной. От Сережи вестей не было. Марина уже несколько
ГЛАВА 13. ПОЕЗДКА В ПЕТРОГРАД. СМЕРТЬ МАВРИКИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА И АЛЕШИ
В крестные отцы Алеше я выбрала Розанова. Мы переписывались. Откормив Алешу, я поехала в Петроград -отдохнуть. Остановилась у старшей сестры Сережи, Анны Яковлевны Трупчанской.
С Розановым мы не виделись два с половиной года. Встречаемся как родные. В его кабинете беседа нескончаема. Его умиленное лицо, старческая гордость, что к нему, шестидесятидвухлетнему, приехала я, двадцати трех лет! Революция, война, его старость и юность моя – все смешалось.
– Ты – моя весна! – говорит он смеясь и хочет непременно со мной сняться на память, и мы идем к фотографу, но, когда карточки готовы, я ему на них кажусь непохожей.
– Я с тобой как молодой… – удивляется он.
– Вам потому так и хорошо со мной, – отвечаю я, – что я вам товарищ и спутник, и когда мы бродим по улицам -разве вы не чувствуете, что мы как два бурша – старый и молодой, два – мастеровых из гофмановских сказок?
Бродили, говорили о всех переменах в стране. Тогда возлагали большие надежды на Временное правительство -может быть, накормят страну? Но мне надо возвращаться к моим сыновьям, а у Марины – две дочки, как жизнь летит, нам уже двадцать пять и двадцать три года!
Розанов едет проводить меня на вокзал. Мы берем билет. Солдатами забиты поезда. Он волнуется, как я поеду одна. Я езжу одна с шестнадцати лет, я ничего не боюсь. Но Розанов трогательно, как отец, поручает меня кондукторше, поясняя, что «не от мира сего» и чтобы меня никто не обидел…
Тогда же на прощанье он рассказывал мне: «Ася, я для твоего ума исходил вчера пол-Петрограда, ища у букинистов и у друзей первую мою философскую книгу «о понимании» -так я хотел тебе ее подарить, но ее не нашлось – нигде»…
Еще в 1916 году вернулся из Франции Макс Волошин. В руне головы и бороды – серые нити.
Маврикий требует, чтобы я собралась с детьми в Крым, к Максу, – поправиться после кормления и работы по дому. Я истощена, я худа. Он мечтает взять отпуск и хоть на две недели приехать и самому туда. В Коктебель скоро начнут съезжаться на лето.
Я списалась с Пра, собираюсь. В те дни свиделись мой второй сын Алеша и вторая дочь Марины Ирина. Ему было одиннадцать месяцев, ей – шесть недель.
15 мая я уехала с детьми в Феодосию.
Мне трудно писать о том тяжелом для меня времени.
24 мая 1917 года на зов Марининой телеграммы я выехала из Феодосии в Москву к опасно заболевшему Маврикию -гнойный аппендицит. Но на московском вокзале узнала от Марины, что его накануне похоронили. Он умер по вине врачей, не сделавших ему операции: гной прорвался в брюшину… Марина не оставляла меня.
От могилы его я поехала назад в Феодосию, к оставленным
Вскоре заболел Андрюша. Приехал на мою телеграмму Борис. Привез мне последнюю тысячу, оставшуюся у матери. Я ее не взяла, разумеется, провожая его к новой семье, к Марии Ивановне, когда кризис болезни Андрюши прошел. Но болезнь Андрюши длилась. «Ася, – писала Марина, – ты идешь сейчас через пустыню. Ее надо пройти, ты пройдешь. Сделаю все, чтобы приехать к тебе, может быть, поселюсь тоже с детьми на зиму в Феодосии. Жди меня. Тыдолжна жить».
Они приехала, побыла со мной. Уехала навстречу свиданью с Сережей к детям в Москву. События нас разделили на три с половиной года.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ МОСКВА ГЛАВА I. СНОВА С МАРИНОЙ
После моего расставанья с Мариной прошло три с половиной года. Когда наша письменная связь упрочилась, она в мае 1921 года прислала мне через ехавшего в мои края (друга и поклонника ее стихов, служившего в Красной Армии) Б. А. Бессарабова письмо и бумагу с официальным вызовом меня в Москву на работу. И еще он передал мне машинописный сборник стихов 1913-1917 годов. «Юношеские стихи», мне посвященные, – и пуд белой муки – продать -на дорогу…
В заголовке машинописной книги стояло следующее стихотворение:
Я эту книгу поручаю ветру И встречным журавлям.
Давным-давно – перекричать разлуку -Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн,
Пусть – странствует она – свечой под праздник -Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю Путь с Севера на Юг.
Путь, загражденный раньше гражданской войной, был свободен, но ехать мне с восьмилетним сыном пришлось девять суток. Ехали в теплушке вместе с другими, кому посчастливилось достать пропуск. Но мой пропуск был дан прямо до Москвы, а по пути, в Мелитополе, как сообщили слухи, требовали добавочного. Нас могли высадить – и куда бы мы делись, сорвавшись с места и не доехав до своего?
Миг был страшен. Зажав в руке бумагу с магическим, на худой конец, словом «Москва», я пригнулась за ворохом багажа, прижав к себе сына, фонарный луч, шаривший по головам, скользнул мимо нас, мы облегченно вздохнули: беда миновала. Москва – наша! В радости мы, успевшие купить, как и спутники, за гроши мешочки соли у соляных берегов, уступили один старику, которому не досталось, горько плакавшему. Увы, наши пищевые ресурсы кончились к Харькову через неделю пути и без малого треть пути мы ехали: сын – впроголодь, я – голодная. За двое суток без хлеба, с одной водой; Андрюша съел кем-то подаренное крутое яйцо. Мы старались не глядеть в сторону нашего старика, роскошествовавшего – на соль умело и жадно выменивавшего хлеб, соль, ветчину… (яйца, кур, огурцы, колбасу – все давали ему за нее на остановках, нами в его плач уступленную), и ни единой крошки он не дал Андрюше в его голод, хоть знал, как давно и задешево отдали мы свою соль и что едем без пищи.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
