Воспоминания

Фадеев Андрей Михайлович

Надобно знать, что все это она сделала сама, собственноручно, и начала с того, что распорола живот, вынула внутренности и бросила в печь, но так как печь не топилась, то, засунув тело под кровать, позвала слугу, приказала ему принести дров и затопить печь. Слуга принес дрова, начал класть, почувствовал какой-то странный запах, огляделся, увидел кровь; положил, однако-же дрова, пошел будто-бы за огнем, и побежал дать знать полиции. Привел квартального, обыскали, и нашли труп девушки под кроватью.

Губернатором тогда в Екатеринославе был некто Гладкий, сын простого малороссийского крестьянина. Выучившись писать и читать, он пошел в приказное звание и в несколько десятков лет достиг губернаторства, посредством угодливости, достигая покровительства начальствующих лиц, начиная от секретарей. Чиновничество, почти все, было такого же происхождения и, разумеется, раболепствовало перед Гладким. Образ их жизни был самый забулдыжный: карты, обжорство, пьянство, пустая болтовня и сплетни, занимали все их свободное время. Купечество состояло из нескольких разбогатевших, мелких торгашей

и целовальников, с примесью небольшого числа жидов. Для процветания торговли и города не существовало никаких элементов: развитие промышленности могло-бы последовать только с условием уничтожения препятствий к судоходству по Днепру, представляемых порогами. Над этой задачею трудились более полустолетия, потратили много денег, принимались производить работы в разных видах, но ничего, кажется, и до сих пор не сделано удовлетворительного.

Генерал-губернатором Новороссийского края тогда все еще состоял герцог де-Ришелье, находившийся (в 1815-м году) на Венском конгрессе, — один из тех государственных деятелей и администраторов, коих в России и доныне насчитывается очень мало. Всему, что в крае есть хорошего, основание было положено им; весь край благоговел к нему и душевно соболезновал, когда герцог окончательно, и тоже с большим сожалением, оставил его.

Самой почтенной личностью в Екатеринославе был председатель конторы иностранных колонии, в которую я тогда поступил членом, — статский советник Самуил Христианович Контениус. Это, несомненно, один из достойнейших людей, каких мне удавалось знать в течение моей жизни, и один из немногих иностранцев, принесших существенную пользу России на том служебном поприще, которое он проходил. Сын бедного вестфальского пастора, окончив свое образование в университете, он приехал в молодых летах в Россию, определился учителем в одном знатном доме, потом служил по дипломатической части и с 1799-го года управлял Новороссийскими колониями [20] . Неутомимо и с беспредельным терпением он трудился над устройством и благосостоянием этих колоний и, сколько было это возможно при тех препятствиях, какие он встречал, достиг вполне своей цели. Он был другом герцога де-Ришелье и покойного сенатора Таблица, известного своею примерною, в свое время, службою, которою много принес пользы; огромные кипы их писем к нему, в коих много поучительного и интересного, Контениус оставил мне, и они до сих пор хранятся у меня. Замечательным служением своим он обратил на себя внимание и пользовался особенным благоволением Императора Александра I. Скончался в 1830 году, любимый и уважаемый всеми достойными людьми, его знавшими, в глубокой старости, на руках жены моей, закрывшей ему глаза [21] . Он любил наше семейство и делал мне, сколько мог, добра; особенно же принес мне пользу примером своей образцовой жизни и служебной деятельности.

20

Так говорил он сам о своем происхождении, но общий голос утверждал, что он из эмигрантов и гораздо высшего происхождения, которое тщательно скрывал; что жизнь его до приезда в Россию была непроницаемой тайной и что, вообще, он был совсем не то лицо, за которое себя выдавал. Впоследствии, да и тогда уже, многие авантюристы выдавали себя за французского дофина Людовика XVII, но Контениуса невозможно было причислить к их сонму, так как он еще при жизни дофина, в 1790-х годах, уже взрослым человеком находился в России. Тем не менее, общественное мнение облекало доброго Контениуса таинственным покровом, которому не совсем не доверял и сам Андрей Михайлович.

21

Подробности о кончине его и особенном обстоятельстве, сопровождавшем ее, находятся далее, когда записки доходят до 1830 года — года смерти Контениуса.

Что сказать о прочих сослуживцах? За небольшим исключением, это были люди, из коих только лучшие имели некоторый лоск образованности, но и те не имели никаких достоинств; почти все они были пустейшие люди, большие антагонисты Контениуса, завидовавшие ему и поставлявшие ему всевозможные преграды в его действиях на пользу общую.

Надобно сказать несколько слов и о духовной иерархии. Епархиальным архиереем был в то время там архиепископ Иов; замечательный человек, не по своим архипастырским добродетелям, а по оригинальности своих похождений. Происхождением Смоленский дворянин, по фамилии Потемкин, родственник светлейшего князя, в молодости находился в военной службе, был лихим кавалеристом, большим шалуном, дрался на дуэли, убил одного из своих сослуживцев и, вынужденный по этому случаю бежать, скрылся в Молдавию и постригся в монахи. Проживал там в каком то монастыре, в горах, довольно долгое время. Когда же узнал о возвышении своего родственника на степень фаворита Императрицы, и когда уже этот последний предводительствовал армиею на турецкой границе, то Иов ушел из монастыря и явился к Потемкину, который его милостиво принял под свое покровительство. Вскоре получил повышение в сан архимандрита, а затем назначен и викарным архиереем во вновь устроенную Екатеринославскую епархию. Впоследствии переведен в Минск, где в проезд Императора Павла, не взирая на его родство с князем Потемкиным, ненавидимым Государем, понравился ему своим служением; и действительно, это служение гораздо больше походило на военную экзерцицию, нежели на богослужение. Всякий шаг, всякое движение духовенства

было определено по темпам, с неминуемым и немедленным следованием наказания за малейшее нарушение установленного порядка, иногда тут же, в церкви, пощечинами и толчками из рук самого архипастыря. Он получил тогда от Императора Павла Александровскую ленту. Оставался еще довольно долго в Минске и в 1811 году переведен в Екатеринослав уже архиепископом. Образ его жизни был самый аскетический; постничал до изнеможения, но в то же время дрался своеручно с своими мелкими подчиненными и прислужниками; скряжничал и копил деньги, которые раздавал в займы, часто безвозвратно, высокопоставленным лицам из знатной аристократии, дабы приобрести их приязнь и поддержать расположение, а бедных прогонял от себя. Внутри дома вел жизнь отшельническую, но вне его щеголял богатыми рясами, экипажами и дорогими лошадьми, о коих больше заботился, чем о своей пастве.

В противоположность ему, в семинарии был наместником и, кажется, потом ректором, архимандрит Макарий, истинный монах, исполненный христианских добродетелей и, вместе с тем, глубоких познаний. Разумеется, что две такие разнокачественные личности не могли долго вместе ужиться; Макария вскоре перевели (кажется, в Алтайскую миссию), а Иов остался в Екатеринославе, где и пребывал до самой смерти своей, последовавшей в 1821 году. Воспоминание он оставил о себе в пастве своей только своими причудами, а у духовенства — непомерной строгостью и побоями.

Скажу теперь несколько слов о моем новом роде службы; мне, конечно, приятнее было находиться и заниматься в этой службе, нежели в Нижегородском губернском правлении; меньше крючкотворства и взяточничества, но бесполезного бумагомарания, формальности и беспорядков, особенно в ходе ведения счетоводства, также оказывалось довольно. Главный предмет отдельного управления над колониями — устройство переселенцев и введение между ними разных новых в крае отраслей хозяйства, краю свойственных, был от ведомства конторы отделен и поручен в непосредственное заведывание и управление Контениусу, который от занятий бюрократией в конторе, по его настоянию, прежде еще герцогом Ришелье совершенно освобожден. Это благоразумное распоряжение дало почтенному старику возможность оказать содействие в благоустройстве немецких колоний, вполне в той мере, во сколько это, по местным обстоятельствам, было возможно.

Колонии, находившиеся в заведовании Новороссийской конторы иностранных поселенцев во всех губерниях Новороссийского края (Екатеринославской, Таврической и Херсонской) были трех родов: немецкие, которые подразделялись, по их вероисповеданиям, на менонистов и немецких переселенцев лютеранского и католического вероисповедания. Это различие в вероисповеданиях имело влияние и на различие их и во всех прочих отношениях; менонисты были лучшей нравственности, единодушнее, более любившие порядок, нежели все прочие немецкие колонисты, а потому и более расположены к устройству во всех хозяйственных видах. Затем следовали колонии болгарские, еврейские и русские. Последние поручались заведованию колонистского управления, только на время льготы, от десяти до пятнадцати лет, до приведения их в устройство.

Переселение менонистов в Новороссийский край, начавшееся еще при Императрице Екатерине, в 1787 году, возобновилось и продолжалось во все царствование Императора Александра I. Все они переселились из прусских владений. Водворение их сосредоточивалось в Екатеринославской и Таврической губерниях, на Молочных водах, а кроне того, одна колония из их же единомышленников, гернгутеров, находилась в Черниговской губернии (о ней будет сказано ниже); прочие немецкие колонисты вышли из всех стран Германии, почти все в большой бедности, мало из них было порядочных хозяев, и некоторое улучшение между ними оказалось в последующих поколениях.

Вообще, в последние двадцать или тридцать лет, много было писано в наших журналах о немецких колониях в России. Преобладающее мнение заключалось в том, что основание и распространение немецких колонии в России, составляло ошибку правительства, так как этим нанесен ущерб русским земледельцам, лишив их, при размножении народонаселения, простора к переселению. С этим мнением едва-ли можно согласиться, Если в финансовом отношении, по причине данных переселенцам больших льгот (особенно менонистам), правительство и не имеет от их водворения прямых выгод, то взамен того, введением разных отраслей хозяйства и промышленности и самым примером хозяйственного их устройства, немецкие колонисты для России не бесполезны. Их пример, сколько ни спорят о том, хотя и медленно, но имеет влияние не только на русских поселян, но даже и на магометанских. Это доказали и ногайцы в Крыму, и татары в Закавказском крае, переняв у немцев повозки, посевы картофеля, а в иных местах даже лучший образ построения домов. По обширности же России, занятие колонистами около двух миллионов десятин земли, не составляет еще значительного уменьшения средств к наделению землями потомства туземных поселян. Но правительство поступило весьма благоразумно, исключив в последнее время из числа льгот, даруемых иностранным переселенцам, освобождение от военной повинности. Это преимущество возбуждало главнейшее сетование соседних с немецкими колонистами русских поселян.

Болгары начали передвигаться в Россию еще с 1803-го года, и водворены, большею частью, в окружностях Одессы и Бессарабии. Это народ трудолюбивый, хорошей нравственности, но существенно, по крайней мере, в первые десятки лет поселения их в России, они мало были полезны, потому что, хотя и производили много пшеницы, имевшей в то время в наших портах на Черном море большую ценность, но или зарывали выручаемые деньги в землю, или уходили обратно в Турцию, не улучшая нисколько ни своего образа жизни, ни хозяйства.