Воссияет день безгрешен
Шрифт:
К назначенному времени со всех ног бегу к сцене. Лёвик уже там. Обнимаемся ещё раз. Обожаю его! Он всё такой же обаятельный и непохожий ни на кого в мире. По стилю захудалой одёжки и длинно-патлатой причёске определяю, что хиппует. В руках у него до боли знакомая гитара. Господи, сколько ж ей лет?
Во внутреннем кармане своей обширной ветровки я заныкала бутылочку крымского вина, и мы удаляемся в глубь леса, чтобы распить её и поностальгировать. Хотела, конечно, выложить винго на общий стол, но тут такое дело… Ладно, половину отнесу своим, так уж
– Ничего о Летяге не слышала? – вопросительно смотрит на меня Грошик после того, как мы выпили за встречу и рассказали друг другу вкратце что да как. Я чуть было не ляпнула, что отец Киприан меня крестил. Но вовремя вспоминаю, что он просил держать язык за зубами.
– Как же не слышала? Мы с ним переписываемся. Только он теперь иеромонах. Отец Киприан.
– Неожиданно. Впрочем, всякие нестандартные обороты судьбы – это, видимо, и есть истинная жизнь, а всё остальное – лишь тусклое обрамление нашего бытия. Хочу к Летяге съездить, поговорить по душам. Дашь адрес?
– Конечно. Скажи, Грошик, кто бы мог подумать? Помнишь, как он в лётку хотел?
– Да, Вер, не вольны мы распоряжаться жизненными обстоятельствами. Но Мишаня молодец: не получилось у него служить небу, так он ещё выше забрался – сослужить Небесам.
– Это ты верно подметил. А то в армии бы остался – скорее всего в Чечню бы попал. Вообще страшное дело, что там творится.
– У меня такое чувство, что какой-то огромный дракон пожирает нашу страну. Ну и нас всех, живущих в ней. Недавно на ум пришло: если в слово «дракон» вставить букву «у», получится: «дурак он».
– Грошик, ты в своём репертуаре. В голове сплошные ассоциации. Впрочем, со страной нашей и правда не всё в порядке.
– Все словно с ума посходили, в обществе разлито, по выражению Кортасара, «ощущение всеобщей сдвинутости». Или всё наоборот? Иногда думаю: если вокруг все нормальные, значит со мной что-то не так?
– И не говори, Грошик, вообще ничего не поймёшь. Тоже часто думаю: я что, одна такая дура осталась, да мои родители ещё впридачу? Потом Инге позвоню или от Ритки письмо получу – и успокаиваюсь. Нет, я не одинока, много нас таких ещё, странно-совестливых. Хотя вокруг все повально чем-то увлекаются: Карлосом Кастанедой, Чумаком и Кашпировским, магией и запредельностью. Всем хочется куда-нибудь свалить: кому-то за бугор, а кому-то за пределы сознания.
– Каждый из нас имеет право на рай. И каждый хочет его реализовать. Только здесь, на земле. И не за счёт собственных усилий, а за чей-либо другой счёт, – философствует мой друг.
– Ну да, кому хочется тратить собственные усилия души и тела? Легче переложить это на плечи других. Зарядил водичку перед теликом, сгрузил свои проблемы на плечи какого-нибудь старца – и всё как-то спокойнее.
– А ведь расплачиваться по счетам придётся каждому лично, тут никакой маг или Кашпировский не поможет, – резюмирует Лёвик, и я с ним полностью согласна. Переключаюсь на реальность бытия.
– А ты работаешь где или на вольных хлебах? – спрашиваю друга.
– Родители в областную
Мой Грошик в своём репертуаре, живёт на собственной волне. Уверена, что денег у него в кармане ни копейки и приехал сюда зайцем, пересаживаясь с электрички на электричку. Глядя на этого худого, одетого в замызганное шмотьё парня, никто бы не поверил, что его родители – одни из самых богатых и влиятельных людей нашего городка, а Лёвик – их единственный наследник. Он всю свою сознательную жизнь конфликтует с родителями, отстаивая право на свободу личности.
– Девушка-то есть? – интересуюсь.
– Да, на ролевой игре познакомились. Лёка. Мой волшебный эльф. Но только мы живём далеко друг от друга. Летом вот созваниваемся и ездим вместе по играм и фестивалям. Она очень замечательная, моя Лёка, – он произносит это с такой нежностью, что я понимаю – Грошик влюблён. Ну и прекрасно.
– А у тебя кто-то есть? – задаёт он встречный вопрос.
– Не, я сама по себе. Замужество – это так скучно и однообразно, точно не для меня. Любые отношения – оковы и клетка для свободолюбивой души.
– Здесь-то какими судьбами?
– Да подруга пригласила. Кстати, в поезде я песню одну услышала, зацепила меня. Бахмута песня. Не знаешь такого?
– Знаю, конечно. Его все завсегдатаи музыкальных тусовок знают. Классный парень. Я вообще офигел, когда его в первый раз услышал. Темно было. Слышу – «Хава нагилу» кто-то наяривает. Голосяка – мощнейший! Думаю, подойду, посмотрю. Дядя, наверное, нехилый поёт с таким голосищем. Подхожу – пацанчик щупленький, типа меня. Я вообще обалдел.
– Спой что-нибудь из его песен. У тебя получится, я знаю.
Грошик пожимает плечами.
– Он на самом деле лирические песни в основном пишет. У него очень чуткая душа.
– В поезде парень пел «Фадо о мазурке». Спой. Знаешь её?
– Знаю. Хотя лучше самого Бахмута её никто никогда не споёт.
И он заиграл причудливый испанский мотив и запел про «нежность и боль догорающих звёзд», про бродячий ветер, который принёс музыку мазурки…
Лёвик на самом деле тоже здорово поёт, голос у него также нехилый. И душа с пульсирующим нервом.
– Как это красиво: «Бокалы приготовь хлебнуть луны»! – восхищаюсь я.
Мы выпиваем ещё немного за творческих людей и начинаем дуэтом петь наши любимые песни из репертуара школьных времён. Видимо, это и выдаёт наше секретное убежище.
– Ну как вам не стыдно? – голос совести в лице Инги, стоящей под ручку с Валериком (если откровенно – висящей на его руке, дабы не упасть по случаю не совсем трезвого состояния). Рядом – стайка разношёрстных девиц, пребывающих в разной степени подпития, но одинаково озлобленно косящихся на Ингу. – Сбежали от всех, бутылку втихаря распиваете. Ну-ка, шагом марш к нашему костру!