Воссияет день безгрешен
Шрифт:
Времени свободного, правда, не очень много – когда нет службы, я занят работой по восстановлению храма. Десантура приезжает, помогает мне братва управляться со строительными работами, с коммуникациями разгребаться. И сослуживцы мои бывшие навещают, и незнакомые ребята. И прихожане у меня отзывчивые. Господь меня не оставляет.
– Смотрю, магнитофон у тебя есть, – киваю я на старенький «Сони».
– Да, правда, еле дышит, но ещё пашет. Кто-то из приезжих парней оставил. Я на нём слушаю записи песен иеромонаха Романа. Сердцем отогреваюсь.
И он включил свою любимую запись про соловья, чьей необыкновенной песне так трепетно внимает душа.
***
Я прожила в этом
У матушки Лидии были тяжёлые условия работы. Отец Киприан категорически не признавал свечных ящиков внутри храма. Поэтому свечная лавочка находилась в каком-то спешено построенном возле церкви сарайчике без всяких удобств. Но матушка не роптала, верила, что это всё временные трудности, и все бытовые вопросы постепенно уладятся. Более доброго и неприхотливого человека я, наверное, не встречала в своей жизни.
Отец Киприан и матушка Лидия крестили меня в церковной купели полуразрушенной церкви в благоговейной тишине, когда прихожан в храме не было. Конечно, этот день стал самым значимым днём в моей жизни. Не скажу, что я с этого дня стала воцерковлённым человеком, или что я перестала грешить и стала совершать лишь правильные и благочестивые поступки. Отнюдь. Как была грешницей, так и осталась. Но что-то в глубине моего сознания поменялось. Это были какие-то неясные ощущения, неявные. Малые росточки. Но самое важное в своей жизни я совершила – переломила своё атеистическое мировоззрение. Теперь требуется глобальная работа над собой. Каждодневная, терпеливая, невидимая постороннему глазу…
Но это со временем. А по молодости – пускаешься во все тяжкие. По сути, вся взрослая жизнь и старость есть расплата за грехи юности.
2017 год, начало июня (продолжение)
Москва
– Теперь более-менее понятно, почему он стал священником, – произнесла Настя, когда Вера вкратце рассказала ей о своей первой поездке к отцу Киприану. – Но почему ты никогда не говорила, что он тебя крестил?
– Во-первых, меня никто и не спрашивал. А, во-вторых, он просил не оглашать этого, оставить в тайне до определённого времени. Теперь-то, думаю, можно и рассказать.
– И что же именно теперь случилось?
– Да времени уже много прошло, вряд ли эта информация что-то изменит, – неопределённо ответила Вера. Дочь посмотрела на неё, скептически покачав головой. Опять эти мамины чудинки. Ей-Богу, как маленькая со своими «тайнами».
– А в лётчики-то почему он не пошёл после школы? Он же собирался в лётное.
– Ну да, в Рогани хотел учиться, под Харьковом. Но накануне поступления попал с родителями в автокатастрофу. Слава Богу, все остались живы, однако без переломов и ушибов не обошлось. И по состоянию здоровья Летягу не взяли в военное училище. Зато с весенним призывом загребли в армию, а оттуда уже через год – в Афган.
– А Грошевич что делал после школы? Где учился?
– Давай про него я тебе завтра расскажу. Пойду отца проведаю. И покормить его надо.
– Да, иди, конечно, а то что-то мы его одного бросили.
Мама была проницательной,
Недавно, бегло прослушивая оцифрованные аудиозаписи из маминой лихой фестивальной юности, она наткнулась на песню Макса Шварца «Всё равно нас однажды добьют» и «присоединила» её к себе. Эта песня удивительно точно передавала внутреннюю Настину суть. Песня про то, как, идя в народ, нацепляешь на лицо глаза и скалишь рот: то ли от радости, то ли от боли…
Как об этом расскажешь, не искажая истину? Настя родилась странным ребёнком. Родители замучились водить её по психиатрам. Ставили ей разные диагнозы: и задержка речевого развития, и аутизм, и что-то ещё. Но это всё внешняя сторона дела.
Внутри себя Настя никакого дискомфорта не испытывала. Она понимала всех и всё без слов. С самого рождения. И когда её учили говорить, она отказывалась произносить слова. Зачем было произносить слова, если всё и так понятно? Пустая трата энергии, времени, но главное не это. Главное – получается враньё. Ни одно произнесённое слово не передавало и десятой доли того энергетического посыла, который был заложен в мыслеформу изначально. И эта ложь возмущала детскую ангельскую душу ребёнка. Она прекрасного «считывала» любого человека без слов и разговаривала без слов, на мысленном уровне. Но её никто не понимал и никто ей не отвечал, кроме одного-единственного человека. Даже любимые родители её не воспринимали, считали больной и печалились. Постепенно мир вокруг мрачнел, теряя очарование первозданности.
К началу школьного периода Настя сдалась, заговорила. Но к этому времени она уже очень обиделась на мир, который не захотел её принимать такой, какая она есть. Она придумала себе шутовскую маску, злорадно нацепила на лицо и в обществе никогда не снимала. К своему совершеннолетию она почти срослась с этой маской, которая начала отдираться с трудом, почти с кровью, когда девушка оставалась наедине с собой.
Раз уж так получилось и пришлось идти на уступки обществу, Настя решила не бежать от трудностей, а пройти своё жизненное испытание в полной мере: она выбрала профессию, основанную на Слове и связанную с постоянным общением. Она решила стать журналистом. Это был вызов. Прежде всего, самой себе.
Сняв маску, Настя вздохнула. В последние годы становится всё больше и больше людей, которые хотят использовать её в своих целях. И всё меньше тех, кто искренне её любит…
Она решила начать сбор электронной информации. Сведений в интернете было мало, но, тем не менее, они имелись. Отзывы касались в основном отца Киприана. Причём характер они носили очень противоречивый: от восторженно-положительных до ругательно-оскорбительных. Нейтральных почти и не было. Писали по большей части прихожане, но также были отклики на форумах от бывших армейских сослуживцев, от бывших сокурсников по духовной семинарии. Статьи в средствах массовой информации этого периода о батюшке, которые собрала мать в отдельную папку в виде вырезок, были явно заказными: или открыто отрицательными, или скрыто глумливыми, с эдакой ироничной поддёвкой. Образ складывался неоднозначный.
О Грошевиче, кроме нескольких упоминаний в тех же статьях, что и об отце Киприане, ничего не находилось. И песен его никто не выкладывал. У Веры сохранилось несколько старых аудиокассет, парочка видео. Настя в прошлом году всё оцифровала. Хотела выложить в Сети, но времени как-то не было, а потом и желание пропало.
С Грошевичем вообще всё было как-то загадочно. Пару лет назад в Москву из Израиля прилетала его мать, Роза Натановна. Она заходила поговорить с Верой, и Настя в этот день также была дома и присутствовала при их разговоре. Странная это была встреча.