Воссозданный
Шрифт:
Что-то сломалось в Тие.
– Ты не можешь врать, пока сердце взвешивают, значит, веришь, что это правда. Но ты винишь себя в его смерти. Почему? – спросила Маат.
Астен не сразу ответил. Его взгляд был далеким, словно он вспоминал ужасную сцену, и я не представляла, сколько раз за века он так делал.
– Он пытался говорить, - тихо сказал Астен. – Но ни слова не сорвалось с губ. Но я знал, чего он просил. Его глаза молили меня помочь. Учителю нужно было чудо. И вы спрашиваете, почему я виню себя? – пылко сказал Астен. – По моей вине он был там. Я хотел рога. Я разозлил шакалов. Не Амон. Не Ахмос. Я. И глядя в его жалостные глаза, я решил. Взяв его
Голос Астена дрожал от эмоций.
– Они не нашли его, животные обезобразили его до неузнаваемости, - его тело отяжелело от сильного вдоха, он всхлипнул с вздохом, но это было похоже и на смешок. – Хотите знать, что я чувствовал? Облегчение! – прокричал он с отвращением к себе.
Слезы стекали по щекам, я представила юного Астена. Сердце болело за него.
Он все качал головой.
– Печаль потери учителя была так же важна для меня, как и то, что меня не поймали. Это так. Меня поглощала вина, но я был спасен. Я сохранил секрет. Когда я пошел к волшебнице и рассказал ей, что случилось, женщина расхохоталась и сказала, что кровь невинного, запятнавшая рога, сделает ее заклинание только мощнее.
– Так ты дал матери зелье? – спросила Маат.
– Да, - Астен вытер ладонями глаза с силой. – Только это я смог ей дать. Хотя бы это.
– Этот ответ подходит и к другому вопросу, - сказала Маат.
– Да, - признал Астен. – Я помню ваши вопросы, Маат. Остались: «Брал ли я то, что мне не принадлежало?» и «Скрывал ли я правду или обманывал кого-то?». На оба вопроса ответ – да.
Если Маат и была потрясена, она не показывала этого, а терпеливо ждала объяснений Астена.
– Когда мне было десять, старая кормилица, что заботилась обо мне маленьком, была при смерти. Моим долгом было посещать ее. Когда я подошел к ее кровати, она отогнала всех слуг и поведала мне свой маленький секрет. Она сказала, что когда ее позвали заботиться о малыше царицы, принц был очень болен. Одним утром она подошла к его колыбели и обнаружила, что он мертв. Она запаниковала и обратилась к богам, чтобы они вернули малышу жизнь. Это не сработало. Замаскировавшись, она завернула ребенка в тряпку и бросила его крокодилам, а потом встретилась со служанкой, у которой был сын того же возраста, и предложила ей богатства из сокровищницы царя в обмен на ребенка. Она сделала так, чтобы спасти свою жизнь, которой лишилась бы, если бы узнали, что принц погиб под ее опекой. Служанка согласилась. И я – тот ребенок. Старая кормилица вскоре после этого умерла, забрав свой ужасный секрет в могилу. А я когда узнал правду, она пытала меня. С годами у меня появилась паранойя. Каждого слугу, смотревшего на меня, каждого торговца, что слишком долго смотрел в мое лицо, прогоняли от меня. А как-то раз пришел самопровозглашенный дядя и потребовал деньги за молчание. Он заявил, что знает, кто моя настоящая мать. Я бросил его в темницу. После нескольких месяцев голода он сказал, как найти мою настоящую семью. Я замаскировался и пошел к ним жарким вечером. Я следил за ними, узнал, что мужчина – мой настоящий отец – был пьяницей. Он плохо обращался со своей женой и другими детьми, моими сестрами. Вскоре прошел слух, что моя семья погибла. В пьяном гневе отец убил мать, а детей продал разным торговцам, чтобы оплатить выпивку. Но я снова не чувствовал гнева. Как и печали. Я чувствовал сладкое облегчение. Мать и сестры не будут искать меня. Их нет.
– О, Астен, - сказала я, потянувшись к нему, но он отпрянул.
– Я никак не помог ей. Моя настоящая мать умерла из-за моего страха. Моя трусость все эти годы была моей тенью. Мальчик, принц,
Астен повернулся к застывшему на месте Ахмосу, на лице его был виден шок.
– Видишь, Ахмос? Я не твой брат. Я не тот, кому суждена была эта работа, - он посмотрел на Анубиса.
– Я подделка. Когда я признался в этом Анубису, когда он забрал нас, чтобы объяснить новые роли, он сказал, что слишком поздно. Он уже наделил меня силами. Пути обратно не было, - Астен поднял руки ладонями вверх, словно жертвовал собой на поле боя. – Я был сыном каменщика, - он выплюнул слово, - взращенным царем и царицей, который даже в конце смертных жизней не знали, что их сын был подделкой.
Взглянув на меня, Астен сказал:
– Потому я так хотел помочь царице, женщине, которую звал Матерью, хотя она не была ею для меня, получить другого ребенка. Хотя ведьма, что помогла с зельем, говорила, что цена… была немыслимой, у меня не было выбора. Тогда мне казалось, что если у нее будет другой сын, я смогу тихо исчезнуть, а он будет править. Теперь вы знаете всю эту грязную историю, - Астен поднял руку и перечислил ошибки, загибая пальцы. – Я врал. Обманывал других почти всю жизнь. Убивал. Был эгоистом. Стоял и ничего не делал, чтобы защитить родных. Я бросил невинного в темницу. Изгонял невинных. Занимал место принца, что должен был совершать великие дела. И каждый час каждый день я боялся это потерять. Меня зовут Сыном Египта, принцем Уасета, но я недостоин этих титулов. Мои братья – серебро, но я – камень. Они – высокие кедры, а я – обычный явор.
Я закрыла рот ладонью, чтобы подавить всхлип. Как мог Астен скрывать это в сердце все это время? Он хорошо носил маску. Я бы никогда не догадалась о его темных помыслах. О том, что скрывает его самоуверенная ухмылка.
– Что-нибудь еще? – спросила Маат с бесстрастным видом.
Астен задумался на миг и кивнул.
– Мы говорили об истинном имени Амона, я же своего даже не знаю. Как назвала меня родная мать? Какое наследство у меня могло быть, если мать отдала меня за деньги, а отец продал детей? Я – лишь притворство. Свое чудовищное наследство я использовал, чтобы выстроить стену лжи такой высокой и прочной, что ее никак не сломить.
Эхо его слов утихло, и в комнате остались лишь звуки наших дыханий. Меня отвлек тихий звук движения весов. Маат посмотрела на них и сузила глаза, изучая движение. Я задержала дыхание, чаши поднимались и опускались, а потом замерли, и сердце было на несколько дюймов ниже пера. Намного ниже, чем было сердце Амона.
Я хотела что-то сказать, возразить, защитить Астена, рассказав Маат обо всем хорошем, что видела в нем, но Маат предугадала мой порыв и вскинула в предупреждении палец, заставив меня замолчать. Вместо вынесения приговора или вопросов к Астену она повернулась к Анубису.
– Зачем ты утаил правду о том, откуда он, от нас?
– Я не считал это важным.
– Он смертный.
– Уже нет, - Анубис заерзал и посмотрел на Астена.
Маат склонила голову.
– Потому ты его и выбрал, да?
Анубис застыл.
– О чем ты?
– Амон и Ахмос были сверхъестественными. Астен – нет.
– Да. Но разницы нет.
– Разве? – спросила Маат.
– Разницы нет.
– Ты должен был знать, - возмутилась Маат. – При сверхъестественной смерти тебя позвали бы к ребенку, истинному принцу, чтобы отвести его в Гелиополис и помочь ему начать путь. Ты знал, что он погиб, но настоял на том, что Сыновья Египта смогут оберегать космос.
– И я оказался прав, так ведь?
– Во многом. Тебе повезло. Если бы мы знали…
– Если бы вы знали, Сетха бы не заперли. Только трое, созданные им, но вскормленные нами, могут держать его на границе.
– Но у нас нет троих, так? У нас есть двое. Астен не должен обладать силой своих братьев, - Маат сузила глаза, глядя на сильного бога, а он стоял, не шевелясь. – Как ты это сделал? – спросила она.
Анубис с улыбкой сказал:
– Я сделал его из обрезков и улиток, добавил щенячьи хвостики.