Воссозданный
Шрифт:
– Это бриллиант, - сказал Осирис, словно читал мои мысли.
Блестящее перышко напоминало кристалл, на нем словно сверкали капли воды. Теперь я видела, что каждый лучик его сделан из тонкого бриллианта, на каждом разветвлении блестела бриллиантовая капля. Когда она подняла скарабея, я на миг запаниковала и мысленно скрестила пальцы, надеясь, что случившееся дальше не ранит Амона, что я правильно поступила.
– Начнем, - сказала Маат. Глядя прямо на меня, она снова спросила. – Какое ваше состояние?
Я прикусила губу, размышляя над правильным ответом
– Их сердца лишены вины. Они свободны от грехов.
– Вы проявляли жестокость?
В этот раз Осирис отступил и кивнул, чтобы я отвечала.
– Только когда нападали на меня.
– И чтобы поесть, - добавила Тиа.
– Я уничтожил невинных зверей, убивших моего учителя, - сказал Осирис. – Я наказал тех, кто ранил моих подчиненных, но я никогда не проявлял жестокость.
Я посмотрела на Осириса, хмурясь в смятении. Он словно был в трансе.
Думая над его словами, я поняла, что он говорит не за себя. Осирис говорил за Амона.
Маат кивнула, удовлетворенная нашими ответами, и я заметила, что сердце чуть опустилось.
– Вы когда-то забирали то, что не принадлежало вам?
– Нет, - уверенно ответила Тиа.
Дальше был Осирис:
– Забрал в детстве кораблик Ахмоса. Завидовал, что его сделан лучше, что он плывет быстрее моего. Я утопил его в Ниле и не сказал ему, хотя он плакал.
Я посмотрела на Ахмоса, а он был удивлен, но это выражение сменилось прощением.
– А ты, Лили? – спросила Маат.
Я пожала плечами:
– Я никогда не брала то, что не принадлежит мне. Родители давали мне все, о чем я просила, и я никогда не была достаточно времени с другими детьми, чтобы завести друзей, тем более, чтобы что-то у них забрать.
Богиня взглянула на весы. Она чуть нахмурилась, но это прошло, когда она задала следующий вопрос:
– Врали ли вы когда-либо? Скрывали правду или обманывали других?
И Тиа смело заявила:
– Я всегда говорю правду.
Я скривилась, желая быть похожей на Тию.
– Я врала, если честно, то часто. Я спрятала скарабея от Анубиса. Родители не знают, что я здесь. Они не знают, что я – сфинкс. Они думают, что я в доме бабушки. Они не знают об Амоне и о случившемся этой весной. Я сказала им, что рада их планам насчет меня, хотя я боюсь каждой секунды своего будущего. Я часто врала их друзьям, коллегам, даже всех не вспомню. Я даже врала насчет волос!
Нефтида зажала рот ладошкой и рассмеялась, но тут же притихла под строгим взглядом Маат.
– И зачем ты врала, Лили? – спросила она.
– Чтобы они не беспокоились.
– Ты пыталась избежать наказания?
– Нет. Моя жизнь дома – наказание. И они не могут сделать все еще хуже, чем то, что они запланировали для меня. Я просто хотела сохранить секрет Амона и думала, что они не поймут.
Скарабей опустился после суждения Маат, и в этот раз это было заметно.
– Не думаешь, что ты слишком строга за такое? – сказал Анубис, и я заметила, что он стоит ближе ко мне, чем было до этого.
– Это
– Я врал Лили. Я заставил ее думать, что безразличен к ней, хотя влюбился в нее. Я сказал братьям, что мы успешно завершим церемонию соединения солнца, луны и звезд без нее, хотя знал, что ничего не выйдет. Я ставил ее благо выше долга, - шептал Осирис в трансе. – Когда Астен и Ахмос спросили, в чем дело, я скрыл от них чувства. Они не знали, как сильно я хотел вырваться. Сбежать. Не знали, что я бы пожертвовал всем, даже отношениями с ними, даже космосом, чтобы быть с ней. Она не знает, что без нее для меня нет надежды. Нет жизни. Есть лишь смерть и тьма. Она думала, что я смело принес себя в жертву в пирамиде, но если бы Анубис дал мне пару минут с ней, я бы использовал всю свою силу, даже Глаз Гора, чтобы скрыть нас ото всех в космосе. Если бы я знал, что она согласится, я бы с радостью провел всю жизнь, избегая богов, чтобы быть с ней. После смерти я мог только сбежать в преисподнюю. И после прыжка я всеми силами мешал ей жертвовать собой ради меня, хотя часть меня радовалась, что мы все еще связаны, что она все еще хочет быть со мной так же сильно, как и я с ней. Я бы все для нее сделал. Все. Потому я отказался взвешивать свое сердце.
Когда Осирис договорил, повисло молчание. На моем лице блестели дорожки от слез. Если бы Амон попросил меня убежать, думаю, я пошла бы за ним. Особенно, если бы ему не пришлось умирать. Я не знала, что заставляло меня ставить отношения, жизнь одного человека, любимого человека, выше всех душ космоса, но так и было. И тишину нарушил Анубис.
– Обычно скарабей сердца не дает проверить сердце хозяина на суде.
Маат тихо ответила:
– Тогда мы слышали эхо его мыслей через Лили и Тию. Истинные чувства Амона, призванные через их связь. Есть еще что ответить на этот вопрос?
Осирис скривился, словно должен был ответить, но пытался сдержать слова. Капли пота выступили на его лбу. Наконец он сказал:
– Лили обладает моим рен, - бог побледнел после этих слов и с тревогой посмотрел на Маат. У нее было такое же лицо. И у всех богов, даже у Астена и Ахмоса, было потрясенное и ошеломленное выражение лица.
– Что это значит? – с тревогой спросила я. – Что за рен?
Объяснил мне Астен:
– Даже мы не знаем рен Амона. Это его истинное имя. Произнести истинное имя – значит вдохнуть во что-то жизнь.
– Или смерть, - сказал Ахмос. – Оно дает абсолютную власть над человеком.
Все смотрели на меня так, словно у меня вырос третий глаз.
– Нет у меня этого, - сказала я, дико размахивая руками. – Иначе я знала бы.
– Скарабей Амона не врет, Лиллиана Янг, - сказала Маат. – Он не может врать на весах. Это знак, - добавила она, указывая на других богов в комнате.
– Мы не знаем этого, - возразил Анубис. – Может, ему просто захотелось поделиться с ней. Это не обязательно значит то, о чем ты думаешь.