Восстание
Шрифт:
— Что, нервишки сдают? Если б ты знал, что они с нами сделали… А почему у тебя такие слабые нервы?
— Нервы у меня совсем не слабые. У меня все в норме: и глаза, и уши, и нервы в том числе… Зачем мне нужны твои воспоминания? Для меня важнее то, что происходит сейчас. А тогда? Тогда, правда, я не был с вами… Но тогда я вообще ни с кем не был. Что я тогда понимал? Да ничего. Свою историю лучше расскажи другим. Мое дело — повиноваться, что я и делаю. Может, ты рассказываешь это для того, чтобы я не испугался? Так сказать, подготавливаешь меня к событиям
— Все это немного не так, — тихо заметил Раубольд. — Ты не слышал, как кричали наши товарищи. Мне они мало что сделали, но вот другим… Мне только несколько раз дали ногой в живот. Я упал. Помню только как через меня перешагнули, а потом уж ничего не помню. Тогда у меня были слабые нервы…
— Вот мы и приехали, — заметил Хиндемит.
Раубольд вылез из кабины. Товарищи, ехавшие в кузове, спрыгнули на землю. Они обошли дом, заглянули в сад, в темные окна.
Раубольд постучал в дверь. Наконец в доме зажгли свет. За дверью послышались шаги.
Дверь отперли. Порыв ветра распахнул ее настежь. На пороге стояла женщина.
— Где он? — спросил Раубольд и прошел в дом.
Женщина молчала. Раубольд бросился вверх по лестнице. Хиндемит — за ним. Раубольд ударом ноги раскрывал одну дверь за другой.
Наконец они попали в спальню. Посреди комнаты стоял тот, кого искал Раубольд. На мужчине была чистая сорочка и хорошо отутюженные брюки. Стоя перед трехстворчатым зеркалом, мужчина не спеша завязывал галстук. Услышав стук открываемой двери, мужчина не обернулся, хотя в зеркале увидел и Раубольда и Хиндемита.
— Выходи! — гаркнул на мужчину Раубольд.
— Как, без галстука?!
Раубольд ожидал сопротивления, чего угодно, только не этого. Он не любил канителиться с врагами. Зачем? Он был противником долгих и, как ему казалось, никому не нужных допросов. Он обычно обходился несколькими фразами: «Кто ты такой?», «Нацист?», «Тогда к стенке!» Он не любил попусту тратить время.
«А он вовсе не ошеломлен. Значит, он ждал нашего прихода? Он так спокоен… Я в его положении вел бы себя по-другому. Помню, когда он в свое время ворвался ко мне со своей оравой, я пытался даже защищаться», — думал Раубольд.
Мужчина, стоявший перед зеркалом, не делал никаких попыток сбежать. Казалось, он был доволен своим положением.
— Проклятый чистоплюй! Бандит! — выругался Раубольд.
Нацист даже не обернулся и продолжал завязывать галстук, поправляя узел и не обращая никакого внимания на Раубольда, будто он был его собственным шофером, который сейчас повезет его на бал.
«Может, он так же будет себя вести, когда его начнут пинать ногой в живот? Или пальцами тыкать в глаза?»
Раубольд не ожидал от нациста такой выдержки.
— Хотите повязать галстук, чтоб вам было удобнее висеть на нем? — спросил Раубольд тоном, каким раньше ни с кем не говорил.
Штурмфюрер СА Нестман еще неделю назад возглавлял отряд, занимавший город. Этот нацист насильно выгонял всех жителей на строительство
— Висеть, а почему?
Раубольд не сдержался и плюнул на пол. И если бы Хиндемит не схватил Раубольда за плечи, он ринулся бы на гитлеровца с кулаками. Нацист своей невозмутимостью взбесил Раубольда.
Нестман был одет по всем правилам этикета. Правда, узел галстука все же ему несколько не удался, зато сам галстук был подобран безукоризненно. Галстук весенней расцветки как нельзя лучше гармонировал с весенним костюмом, от которого чуть-чуть попахивало нафталином.
Нестман, казалось, вовсе и не собирался идти с Раубольдом. Жена нациста стояла на лестнице, что вела во двор. У женщины было такое выражение лица, будто она давным-давно ждала этого дня и вот наконец дождалась.
— Ну, Нестман, пошли! Антифашистские органы власти…
— Я протестую, — спокойным тоном перебил его нацист с пренебрежительной усмешкой на губах.
Раубольд вытащил пистолет.
— Этим вы меня не испугаете. Я требую предъявить ордер на арест. Если он у вас имеется, я пойду с вами. Если же вы меня расстреляете, вам придется нести за это ответственность. Мертвый Нестман вам ничем не поможет. Вам это прекрасно известно, и потому вы меня не застрелите.
Раубольд вдруг выстрелил в зеркало. Оно мгновенно разлетелось вдребезги.
— Бессмысленное насилие, — заметил нацист, — этим вы ничего не добьетесь. За многие годы вы так ничему и не научились. Вы до сих пор цепляетесь за одно-единственное средство — грубую силу, будто живете в средние века.
Гитлеровец стоял в нескольких шагах от Раубольда, пытаясь загипнотизировать его взглядом, но Раубольд молчал.
И вдруг Нестман ясно понял, что ему не удастся провести Раубольда. Нацист сразу как-то сник. Он почувствовал, что смешон в своем светлом гражданском костюме с галстуком весенней расцветки. Ему бы сейчас портупею… Нестман видел, что антифашисты еще неумело пользуются своей властью, зато их нельзя было упрекнуть в недостатке упорства. Страх парализовал Нестмана. Молчание коммуниста Раубольда полностью обезоруживало его. Нацист начал хрустеть пальцами. Ему захотелось присесть, будто он очень устал. Голова так гудела, что он боялся упасть. Упасть и разбиться в собственном доме! И его собственная жена будет свидетельницей этого позора!
— Ты — мерзавец! — бросил нацисту Раубольд и распахнул дверь, пропуская Нестмана вслед за Хиндемитом.
— Что вы со мной сделаете? — спросил Нестман.
Раубольд молчал. Нацист медленно вскарабкался в кузов грузовика. Он даже не обернулся. На пороге его дома стояла жена. Казалось, он не обращал внимания на то, куда его везут. Нестман уже не управлял собой.
Георг Хайнике долго не мог уснуть. Как он мог уснуть, если на душе было так неспокойно? Он думал, что ему еще нужно сделать.