Восстание
Шрифт:
— Ты считаешь, они против меня что-нибудь имеют?
— Нет, нет, ты самый лучший комендант станции, какого я знаю! Но ваша антифашистская власть так неожиданно свалилась всем на голову, что никто не верит в ее долговечность…
— Ерунда это, — перебил его Музольт.
— Мне-то до этого что? Это уж ваше дело.
— Вот что я тебе скажу, Кальмус. Я своих людей знаю. Они ненавидели Гитлера, как чуму! Война кончилась, и они могут в любой день прийти на работу.
— Может, за ними нужно послать?
— Пригласить их на кофе с пирожным? Дудки!
— Меня железнодорожники не касаются. Делай, что хочешь. А кофе с пирожным
— Пока нет.
— Я хотел бы кое-что с тобой обсудить, Музольт. Меня интересуют лошадки…
Музольт громко рассмеялся и долго не мог остановиться.
— Садись, так нам удобнее будет разговаривать.
— Лошади спасены! — торжественно произнес Кальмус.
— Дальше…
— Мы разыскали одного крестьянина, у него есть приличный выгон. Скоро там будет полно молодой травы. Если б не я, он вскопал бы его. Какая глупость! У него на глазах солдаты убили одного гражданского. Он и его жена видели это собственными глазами. Они решили вспахать выгон, чтобы посеять хлеб для голодающих. Я его с трудом уговорил не делать этого. Выгон довольно большой, Музольт. Он огорожен, и лошадей можно смело туда пускать. Долго мне пришлось уговаривать крестьянина. Человек он упрямый, молчаливый. Сначала он и слушать не хотел ни о каких лошадях. И только его жена… А я ему и скажи: «Если ты не пустишь на свой выгон лошадей, тебе придется иметь дело со мной. В органах новой власти у меня сидит дружок. Может, слышал? Его фамилия Музольт. Он комендант железнодорожной станции, уж он-то тебе покажет. А крестьянин говорит свое: мол, если захочет, то безо всяких разговоров распашет выгон — и баста. Тогда пришлось сказать, что я сам — предводитель местных крестьян и что от меня ему не удастся ничего утаить. Тут он струсил… Во всяком случае, выгон для лошадей у нас уже есть.
— Ну и мерзавец же ты, как я посмотрю! Как бы тебя покрепче привязать к этим лошадям? Уж больно ты их любишь.
Кальмус, довольный, рассмеялся. Музольт встал и сказал:
— От имени антифашистских властей выношу тебе благодарность. Вижу, линия наша правильная… Что еще?
— Ты прямо скажи, нужен выгон для скота или нет?
— Нужен.
— Вот это дело…
Музольт провел рукой по подбородку, поерзал на стуле, потом встал и, обойдя вокруг Кальмуса, снова сел. Наконец сказал:
— Лошади летать не могут. Их придется перегонять через весь город. А мне бы хотелось, чтоб об этих лошадях никто ничего не знал. Мы можем их перегнать ночью?
— Нет, только днем.
— Кальмус, придумай что-нибудь.
— Ничего придумать не могу.
— А ты подумай.
— Дай моим людям небольшой документик. Напиши, что они могут спокойно жить в поезде до тех пор, пока им это не надоест. Напиши, что новые власти разрешают им это. Они тебе в момент перегонят лошадей. А если кто их спросит: «Куда перегоняете лошадей?», они ответят: «Сначала Музольт хотел забить наших лошадок на мясо, но теперь он одумался. Он думает о будущем, смотрит на несколько лет вперед. Мы тоже одумались и решили остаться в городе».
— Ну и хитрец же ты, Кальмус.
— Да или нет, Музольт? Отвечай!
— Только без всяких бумажек!
— Ну напиши ты какую-нибудь справочку, а то…
— И чего ты пристал ко мне?
— А ты напиши!
— Ну, как хочешь. — Музольт сел к столу и написал то, о чем просил его Кальмус.
На основании этой бумажки беженцы превращались в законных жителей Вальденберга
Солдаты Херфурта провели в селе спокойную ночь. Когда же утром они с тяжелыми от пьянки головами выстроились на площади, оказалось, что двое солдат куда-то исчезли. Их подождали минут десять, но они так и не пришли.
— Где они? — спросил унтер.
— Удрали! — ответил кто-то из солдат.
— Как это так?!
— Удрали, и все. Они и не пили. Дождались ночи и удрали…
— Что же я, изверг, что ли, чтобы от меня убегать? Тем более не сказав ни слова?..
Солдаты молчали. Им хотелось как можно скорее уйти из этого села с его подозрительной тишиной. Когда в России попадались подобные села, Херфурт приказывал их сжечь. И они умели мастерски делать это. Здесь они могли не бояться, что в них будут стрелять из охотничьих ружей, зато здесь их буквально парализовала неприветливость местного населения.
Всеобщее молчание первым нарушил Херфурт:
— Ребята, мы двигаемся в Вальденберг. Я хочу еще хоть один раз в жизни полюбоваться картиной, как драпают красные…
Солдаты тихо переговаривались меж собой. Унтер не слышал, о чем именно, но почувствовал, что они недовольны его решением.
— Сначала займем ратушу! — сказал унтер. — Но не вздумайте ее поджигать, понятно?
— Так точно!
В этот момент они снова превратились в послушных солдат, которые привыкли повиноваться своему командиру. Они уже не думали о том страхе, который родился у них в этом селе, забыли и о том, что минуту назад хотели разойтись по домам, а не тащиться в какой-то Вальденберг.
— Вполне возможно, что у них в тюрьме сидят лодыри и женщины, — продолжал унтер. — Так мы их освободим. Лодырей распустим по домам, а женщин используем! Телефонную связь с другими городами нарушим. Направо! Не в ногу! Шагом марш! — скомандовал Херфурт.
Солдаты шли растянувшись. Они всегда так шли по незнакомой местности. Им казалось, что даже когда их распустят по домам, то и тогда они будут ходить с опаской, оглядываясь по сторонам, а если же заслышат гул самолета, то мигом повалятся в придорожный кювет.
Солдаты шли молча. Завидев окраины Вальденберга, немного приободрились.
Георг появился совершенно неожиданно. Лицо его раскраснелось от долгого хождения. Однако шел он прямо, лишь изредка опираясь на палку. Его появление вызвало всеобщее оживление. Все только и ждали его прихода.
Каддиг вежливо поклонился Хайнике. Доктор Феллер, прищурив глаза, внимательно изучал своего пациента. Хайнике его удивлял своим отрицанием врачебных советов. Если б он не видел Георга собственными глазами, то никому бы не поверил, что Хайнике всю ночь ходил по городу один. Доктор мечтал уложить Хайнике в больницу и лечить его там до тех пор, пока он не выздоровеет.
— Мы так беспокоились за тебя, — сказал Ентц, обращаясь к Георгу.
— Как видите, напрасно, — ответил Хайнике. — Я здоров. Правда, немного устал, но я всю ночь на ногах.
— Ты с ума сошел?! — воскликнул Раубольд.
Георг покачал головой.
— Ваши поступки, Хайнике, иногда граничат с безумием, — серьезно заметил доктор.
— Все это далеко не так, — упрямствовал Георг. — Это только вы так считаете. Передо мной стоит совсем иная задача, чем перед вами. И я свою задачу должен выполнить.