Вот люди
Шрифт:
Обычно в море он брал с собой старших сыновей — Фернандо и Хуана. Родольфо был ещё мал, а Хильда, Вирхен и Эвора совсем крошки. Мануэла едва управлялась с ними.
Случай, о котором идет речь, произошел в сентябре, когда особенно хорошо ловится рыба. Антонио проснулся не в четыре утра, как обычно, а раньше. Его разбудил говор в соседнем доме. Хотя дома рыбаков были сделаны не из пальмовых листьев, а из сигарных ящиков, стояли они тесно друг к другу, и достаточно было подняться одной семье, как просыпались соседи. И так шло дальше по всему поселку.
Антонио чувствовал, что ещё рано, но и нежиться
Надо было уже идти, но Фернандо всё клевал носом, и лицо его было красновато. Мануэла думала, что это со сна, но, случайно прикоснувшись к нему, поняла, какой сильный жар у парня. Пришлось оставить его дома.
Спускаясь к морю, упал и сильно поранил ногу старший сын Хуан. Было, конечно, темно, но не первый же год он ходит по этой тропке и знает каждый бугорок на ней. Мог бы быть повнимательнее. Просто спал на ходу, хотя и не признается. У людей дети как дети, а тут просто беда. Парню уже двенадцать лег и не может, не покалечившись, пройти к морю. Пришлось вернуть его домой.
Движок на этот раз завелся хорошо, но не успел рыбак отойти и мили, как мотор неожиданно фыркнул и заглох. Антонио долго возился с ним и никак не мог наладить и всё больше проклинал Фарададу, который каждый раз приваривает какие-то заплаты вместо того, чтобы давно заменить эту рухлядь…
Мотор завёлся, когда стало совсем светло. Словно желая искупить вину, он заработал вдруг удивительно чисто. Море было спокойным, и Антонио держал большую скорость. Он заметил рассеянные по морю лодки других рыбаков, которые успели закинуть снасти. Надо бы и ему остановиться или сильно снизить скорость, но движок работал отлично, и жаль было его останавливать. Уже позади остались рыбаки, уже скрылись они из глаз, а он, словно в азарте, шёл дальше. Но это был не азарт. Последние месяцы ему ужасно не везло. Он привозил жалкие крохи и всё дальше залезал в долги. Ему хотелось попытать счастья. Он видел, что шторма не будет, а движок так хорошо работает, и день очень хороший, и чутье подсказывало ему, что будет удача. И всё получилось, как он предчувствовал. Правда, такого гиганта, о каком он мечтал, поймать не удалось, но к заходу солнца почти половина лодки была заполнена крупной рыбой по пять, десять и даже двадцать килограммов.
По пути к берегу дважды останавливался движок, но ничто не могло теперь расстроить Антонио, потому что он понимал, какое везет богатство, и счастье туманило ему голову.
Он не хотел сейчас думать о том, как распорядится своими деньгами, чтобы вволю поговорить об этом с Мануэлой и прежде всего послушать, что думает она. Но отвязаться от своих мыслей не мог. Они лезли в голову, и он уже видел всех своих шестерых детей в новых платьицах и новых штанах и Мануэлу в новых туфлях, потому что ей совсем нечего надеть на ноги.
К пирсу он причалил довольно поздно, все лодки успели стать на прикол, и никого из рыбаков не было. При свете фонаря он увидел не только приемщика, но и самого Фарададу, и Антонио тяжело вздохнул при мысли, что каждую третью рыбу придется отдать ему, и ещё не известно, как он заплатит за остальные.
—
Антонио рассмеялся.
— Это тебе ещё не видно, Фарадада, — сказал он, — ты спустись, посмотри.
Фарадада и в самом деле подошел к лодке, которую Антонио уже успел подтянуть на волне к берегу.
— Да, я не ошибся, — сказал Фарадада, — ты сегодня заработал десять песо.
Антонио понял, что тот не шутит.
— Как же десять? — тихо спросил он.
— А вот как! — подбежал приемщик и начал быстро отбрасывать к носу наиболее крупную рыбу. — Вот эту за аренду, а эти малышки, — он швырнул ещё две рыбины килограммов по пять, — за задержку, а остаток не стоит и десяти.
— Ну нет! — вырвалось у Антонио. — За десять я не отдам, если она даже сгниет. Я продам её кому угодно за сто пятьдесят песо.
Фарадада расхохотался, и еще громче рассмеялся приемщик, чтобы хозяин видел и слышал его смех. А Антонио совсем вышел из себя.
— Я забираю свою рыбу! Сейчас принесу мешки и заберу всё, что остается после твоего грабежа.
— Забираешь! — заревел Фарадада. — Ты заберешь её после того, как вернешь весь долг. — И он быстро пошел вверх по тропке. За ним последовал приемщик.
Антонио беспомощно посмотрел по сторонам. С высоких мостков наблюдал за ним сторож. По пирсу расхаживал полицейский.
Лицо у Антонио задергалось не то от судороги, не то от усилий, чтобы не заплакать. И вдруг он закричал:
— Эй! Бери свою рыбу, вот она! — И он швырнул в воду две рыбины. — Бери скорее, а то уплывет, — швырнул он ещё две.
Антонио в ярости бросал за борт рыбу, выбивая её ногами, выплескивал руками и истерически кричал:
— Вот тебе аренда, вот тебе долг, вот тебе проценты!
Фарадада и все, кто был поблизости, пораженные, смотрели на него, потом приемщик бросился вниз, но у самой лодки Антонио залепил ему в лицо рыбой, захохотал каким-то диким смехом и свалился с лодки. Рыбы в ней почти не осталось.
…Мы подъезжали к Мансанильо. Эту историю рассказывал нам в машине председатель рыболовецкого кооператива имени Андреса Лусара Нуньес Мартинес, участник боев в горах Сьерра-Маэстра.
— Что же стало с Антонио?
— У него было нервное потрясение. Больше месяца болел, и его семье помогали все рыбаки. Выздоровление совпало с победой революции. Об остальном он расскажет сам, — улыбнулся Нуньес, — мы прежде всего заедем к нему.
За каким-то поворотом, как Черное море из Байдарских ворот, вырос перед нами поселок. Неправдоподобно красивый. Более пятисот домиков, ярко раскрашенных, великолепно спланированных, в цветах, пальмах раскинулись на берегу моря. Это и был поселок рыбаков кооператива имени Андреса Лусара. Мы проехали по широким асфальтированным улицам, мимо домиков, сделанных из сборного тонкого железобетона, раскрашенных с большим вкусом, осмотрели легкое и изящное здание клуба рыбаков, миновали универмаг и остановились возле жилища Антонио Сааведры. Хозяин вышел нам навстречу. Это был старый рыбак, высокий и крепкий, с лицом, которое знало и ветры и море.