Вот мы и встретились
Шрифт:
– А как насчёт пошлятины? – опять спросил кто-то в узкую напряжённую спину.
И опять театральный оракул, повернувшись, не нашёл глазами любознательного члена молчащей труппы и пояснил ему и всем:
– А что вы понимаете под пошлятиной? – Никто не нашёлся с достойным ответом. – В забытые времена прошлого века пошлым считалось обнажить ножку выше колена. – Кое-кто из труппы ещё помнил те дегенеративные времена, но упорно прятал сведущие глаза от осовременившегося режиссёра. – А сейчас? – Все ждали детальных пояснений, как же сейчас? – Сегодня никто не увидит ничего зазорного даже в полностью обнажённом и красивом женском теле. – Кое-кто из труппы скрытно почмокал повлажневшими губами, а Валерик, наиболее приближенный в спектакле к такому, широко и плотоядно улыбнулся. – Кстати, Лиза и Аня, очень прошу, даже настаиваю,
– И в кассе – тоже, - опять негромко дополнил всё тот же скрытный голос.
– Разве это плохо?
– Нет, нет! – заблажила согласно вся труппа. – Хорошо, хорошо!
Коммерческий директор и по совместительству главный режиссёр удовлетворительно улыбнулся.
– Нашим постоянным зрителям, особенно из числа уважаемых представителей малого бизнеса, нравятся такие сцены. А кто платит, тот и музыку заказывает. – С этим тоже никто спорить не захотел. – Сегодняшний успешный театр должен соответствовать интеллекту и образованности постоянного зрителя, - тянул свою художественную линию модернизированный режиссёр, - и ни в коем случае не обгонять. Всё пустобрёхство о том, что театр должен чему-то учить, куда-то вести – примочки для больного СПИДом. Он должен развлекать. – Аркадий Михайлович опять остановился напротив своей «любимицы». – Тебе-то, конечно, всё, о чём я толкую, до лампочки? Ты-то у нас известная целомудренница и обнажаться не станешь?
– И не надейтесь! – с яростью ответила она, а он закачался с носков на пятки, соображая, как бы её побольнее уязвить.
– Тебе надо идти работать в Горьковский МХАТ, - произнёс с таким презрением, будто хуже места для актёра и не найти.
Мария Сергеевна рассмеялась.
– Дадите положительную рекомендацию?
Он продолжал качаться, сузив злые глаза. Отпускать талантливую молодую актрису не хотелось, он всё ещё надеялся обломать строптивицу с помощью еврейской настойчивости и обманного обхождения. Да и она пока побаивалась переходить в другой театр, где нужно будет всё начинать сначала - а ей уже перевалило за 30 – и снова вживаться в новый коллектив со своими внутренними дрязгами, и снова уживаться с новым режиссёром, хотя и точно знала, что в этом театре и с этим режиссёром творческого союза у неё не получится. Аркадий Михайлович, уже в который раз, решил отложить разрешение конфликта до лучших времён, во всяком случае – до конца нового спектакля, и объявил перерыв.
Когда все облегчённо разместились в гримёрке и начали разгрузочный трёп, не имеющий никакого отношения к пьесе, быстрым шагом вошёл Главный, не спрашивая разрешения, взял со столика Анны хот-дог, незамедлительно вложил в рот и так же стремительно удалился.
– Всунула? – требовательно спросила Мария Сергеевна.
Анюта отвела коровьи глаза в сторону, выбрала себе любимую сосиску в тесте потолще и безразлично ответила:
– Нет.
– Почему? – стараясь поймать её взгляд, допытывалась Маша, но Анна не отвечала и, больше того, для надёжности заткнула себе рот хот-догом. – Предательница! – обозвала заговорщица. «Предала, скотина, ради корыстной близости к начальству», - поняла она простодушную толстушку. Поняла и не осудила: - «Всё просто, как божий мир!». В дальнем углу гримёрки нашла Верку. – Анка скурвилась!
Однако злую подельницу нисколько не затронуло важное сообщение. Сморщив нос в отвращении к новости, она, тоже пряча глаза, подлила воды в огонь:
– А мне до фени ваши труппные дрязги! – и, коротко взглянув на сообщницу, оглушила своей новостью: - Утром была у гинеколога: уже два месяца!
– Подзалетела?
– Ну! – Хорошо задуманный заговор разрушился, не начав осуществляться. У Верки навернулись слёзы. Она смахнула их пальцами и, жалко улыбнувшись, невесело выкрикнула: - И-эх! Пропадай, моя телега! – Хлюпнула носом и нашла выход из дохлой ситуации: - Три-четыре месячишка ещё проваландаюсь с вами, а там – в длинный отпуск, года на два-три, и больше не вернусь в ваш серпентарий. Дудки! Не дождётесь! – У неё опять потекли слёзы.
После перерыва читка пошла в ускоренном темпе. Аркадий Михайлович ещё раз разъяснил для тупиц, напрасно выискивая в их осоловевших глазах хотя бы искорку понимания, фабулу гениальнейшего произведения, вызвав красноту на впалых щеках авторши, в основе которого, по его мнению, заложено соперничество
– Тема в условиях современного демографического кризиса очень и очень актуальна, - поучал авторитетный в вопросах современной семейной морали режиссёр, - и мы научим наших одиноких и страдающих от одиночества слабых представительниц прекрасного пола держать уши и когти востро.
Драматургиня робко попыталась увести сюжет в другую сторону:
– Вообще-то я задумала показать бесправное половое положение наших женщин, вынужденных хвататься за любую соломинку, чтобы выкарабкаться из забвения и обрести друга.
– Ну, положим, - возразил больше понимающий в её пьесе талантливый интерпретатор, - они у вас хватаются вовсе не за соломинку, а за довольно-таки внушительное бревно. – «Сам ты бревно!» - мысленно обозвала его Мария Сергеевна. – И вообще я считаю, что именно женщина создаёт счастье и себе, и партнёру, и не надо ей выкарабкиваться, и вся ответственность за общее семейное благополучие лежит на ней.
Поскольку у Аркаши в этом смысле был большой опыт, то с ним опять никто не стал спорить. Расчистив теоретическое поле, он вплотную приступил к практическому воплощению режиссёрского замысла, забыв об авторше и сосредоточив всё внимание на главных фигурантках борьбы за женскую эмансипацию и за бревно, разрешив обслуживающему персоналу невразумительно бубнить незнакомый текст, с которым они должны были ознакомиться ещё дома.
Мария Сергеевна, тупо подавая свои реплики, всё никак не могла сообразить, как играть служанку, тихой сапой облапошившую хозяек, и вообще не понимала толком, что она из себя представляет. Прихватив стул, подсела к потенциальному гению.
– Скажите, пожалуйста, как вы задумали мою героиню? – спросила тихо, насторожённо кося глазами на занятого режиссёра. – Кто она?
Авторша даже заулыбалась от удовольствия, что кто-то спрашивает её о её задумках в выстраданном долгими ночами произведении, которое бесцеремонно переиначили, не спрашивая согласия.
– Знаете, она – провинциалка, - тихо стала объяснять приятной актрисе, - приехала из тощих краёв на заработки, но поскольку нет ни жилья, ни денег, вынуждена пойти в прислуги к двум обаятельным женщинам, томящимся без мужской опёки. Девушка умная, честная, симпатичная, с чистыми душевными качествами…
– Что не помешало ей умыкнуть мужика у хозяек, - вставила неисправимая спорщица.
– Нет, нет, - возразила Шекспирина, - она никого не… умыкивала, это он сам её… умыкнул, - еле справилась с незнакомым словом, - оценив скромность и обаяние Золушки.
Уважительная актриса недоверчиво хмыкнула.
– Ну, он-то, торговый спекулянт, на принца явно не тянет, - и отсела, чтобы не слышать больше средневековой ахинеи, так и не поняв, как ей играть злополучную служанку.
И только дома, наконец, пришло решение. Взяв талисман, она удобно устроилась на диване и, играя сине-фиолетовым светом, вырывавшимся изнутри кристалла, решила, что её героиня не будет благонравной тихоней себе на уме – и зритель не поймёт, и предприниматель не захочет уводить такую. Она должна быть весёлой, дерзкой, активной и знающей себе цену, именно такая будет по душе и зрителям, уставшим от унижений и оскорблений, и предприимчивому бизнесмену, живущему в постоянных рисках. Довольная задумкой Мария Сергеевна поднесла камень поближе к глазам, стараясь заглянуть поглубже внутрь и разглядеть подсказчика, но там была только густая синева. «Загулял бородач!» - подумала огорчённо. – «Обложился жопастыми и грудастыми загорелыми девками и начисто забыл скромную и обаятельную пожилую девушку не в себе на уме, приютившую его по душевной доброте в премерзкую погоду». Она отнесла аметист на место.
– «Ну и хрен с ним!» - и вздохнула, снова умащиваясь на диване. – «А жаль!» - Встала, снова взяла талисман, потрясла и энергично потёрла его о халат, но внутри всё равно было пусто. Опять отнесла на телевизор.
– «Может, позвонить? Здрасьте, я ваша добрая тётя! И что дальше? О чём говорить? О погоде? О здоровье здоровых людей? Потрепаться об общих знакомых, которых нет? Гады, всё же, эти мужики – придумали, что женщине неприлично навязываться первой, захомутали, подлецы, инициативу, словно паши и ханы. Бедной бабе только и остаётся ждать, когда её поманят жирным пальцем». Тоска одиночества снова стала одолевать её долгими осенними вечерами.