Вот они какие(Повести и рассказы)
Шрифт:
Разделавшись с последним патроном, Митька с независимым видом следил за расходившимися по воде кругами и вдруг испугался: что теперь будет? Ох и всыплет ему отец! А может, нет? Еще ни разу Митьку не пороли. А за что было пороть? Совершенно даже не за что, а уж теперь… Обязательно всыплет. И не посмотрит, что я уже большой, осенью в школу пойду.
Рука нащупала в кармане Леркин блин. И как это он вчера забыл отдать его лосенку? Митька сел и, разложив на коленке блин, стал обирать с него карманный мусор.
В
С тяжелым сердцем возвращался Митька в деревню. Одиночество привело его к Леркиному дому, но не успел он подняться на крыльцо, как на пороге показалась Леркина мать и сразу зашикала, словно перед ней был не Митька, а чужая курица.
— Ч-шш! Ступай, ступай отсюда. Заболел Валерик, нельзя к нему сейчас.
— А чего с ним? — тоже шепотом спросил Митька. Леркина мать всхлипнула:
— Доктор был, сказал — корь.
— С Леркой, что ли, подрались? — удивилась мать, когда Митька тихо вошел в избу и смирно уселся на лавке.
— Не, Лерка больной лежит.
— Чего это? С крыши опять сверзился?
Митька с укором взглянул на мать:
— Доктор был, сказал — корь.
— Ко-орь? — ахнула мать. — Вот беда-то! Ну и несчастная же эта Марья. Одно горе, а не жизнь. Недавно мужа схоронила, а теперь парень заболел. Ты, Митюнь, смотри не ходи туда. Я сама к ней наведаюсь, может, чего помочь надо. Сейчас отец придет, обедать будем, а потом я тебе денег дам, в сельпо сходишь, семечек себе купишь.
Когда пришел отец, Митька, глядя на его чумазое лицо, почувствовал жалость. И зачем я его патроны утопил? Митька вспомнил, как было обидно, когда мать сожгла в печке его кнут, которым он нечаянно смахнул со стола чашку.
Но как только отец скинул рубаху и стал мыться, гогоча и фыркая от холодной воды, жалость как ветром сдуло. С неприязнью глядел Митька, как под розовой от холода кожей перекатываются упругие мускулы, и снова вспомнил лосиху. Чего его, здоровенного, жалеть? Лосиху он небось не пожалел?
Когда мать вышла, отец наклонился к Митьке:
— Митюнь, ты не проговорись Алексею Осеевичу, а то неприятность может получиться. — И от этого торопливого шепота Митьке стало противно.
— Сам знаю, — грубо ответил он.
Отец подмигнул и хихикнул. Митьке захотелось его ударить. Он подошел к отцу и, глядя ему прямо в глаза, боясь и ненавидя, медленно проговорил:
— А лосих ты больше убивать не будешь. Я твои пули разрывные в речке утопил, вот.
— Что-о! — грозно сдвинул брови отец.
Митька сжался, ожидая удара, но отец отвернулся и стал резать хлеб. Уходя на работу, он, как всегда, улыбнулся и потянул Митьку за вихор. Не будет драть. Боится, что я про него леснику скажу, подумал
Нога у лосенка зажила. Всякий раз, когда Митька приносил молоко, лосенок бежал к нему и подставлял лопоухую голову, чтобы Митька почесал лоб.
Алексей Осеевич жаловался Митьке:
— Сил моих совсем не стало. Проказлив больно. Иду с обхода, а сам прикидываю, что он тут нахозяевал? Занавеску с окна содрал, косяк у дверей изгрыз, табуретку искорежил.
После того как лосенок изжевал рукав совсем еще хорошего тулупа, старик потерял терпение и выселил лосенка из избы в сарайчик. Теперь Митька целыми днями околачивался у лесника. Заботился, чтобы у лосенка всегда была свежая вода. Таскал охапками траву и ольховые веники. Карманы Митькиных штанов промаслились и заскорузли от припрятанных блинов и лепешек.
— Что же это делается, отец? — пожаловалась как-то мать. — Митя вовсе от дому отбился. Только поесть да поспать является. Хлеб из дому таскает лосенку этому.
Отец взглянул на уткнувшегося в тарелку сына.
— Пускай ходит. Алексей Осеевич, кроме хорошего, ничему не научит. А про хлеб ты зря оговариваешь, они лося выхаживают.
Совсем недавно Митька мечтал скорее вырасти и стать таким же, как отец: высоким, широкоплечим. Да не только мальчишки преклонялись перед силой кузнеца. Митька видел, что взрослые, встречаясь с его отцом, восхищенно улыбались, глядя на богатырскую фигуру, и ласково ругали его: ну и чертушка!
А вот теперь Митька узнал, что отцова сила ничего не стоит. Сильнее всех оказался лесник. Старый, с кривой ногой, никому вреда не делает, а все его побаиваются: и отец и крутышкинские мужики.
Митька теперь часто сопровождал лесника. Однажды они услышали, как в лесу что-то гулко ухает. Алексей Осеевич остановился и, выпятив бороденку, стал прислушиваться.
— Так и есть, рубят на Малой Круче, — крякнул он и заковылял в сторону речки.
Два мужика возились около высокой сосны. Увидев его, они встали, загородив дерево, и, как по команде, сняли шапки.
— Все хлопочешь, Алексей Осеевич? — заискивающе заговорил один. — Нету тебе покоя.
— И не будет, — сурово ответил лесник и подошел к мужикам. — Посторонись-ка. — Мужики отступили.
— Это что?
На красновато-коричневом стволе зиял подруб. Крутышкинские мужики, Митька их знал, заныли гнусавыми голосами:
— Да венцы под избенку подвести, сгнили старые. Того гляди, изба завалится.
— «Ве-е-нцы», — передразнил лесник. — А где лес выписывают, вам неведомо? До сельсовета ноги не идут? Браконьеры чертовы!
Мужики по-медвежьи сгорбились.
— Ты брось обзывать! Околевать тебе, старый леший, пора, а ты на народ орешь. Не больно-то разоряйся, у нас Совецкая власть.