Вот они какие(Повести и рассказы)
Шрифт:
Под Новый год старики выбрались в гости, в поселок. В зимнее время дорога шла напрямик через замерзшую бухту. Нахалка проводила своих хозяев до места и отправилась проведать поселковую помойку.
Была уже поздняя ночь, когда старики возвращались домой. В дрожащем свете звезд ледяная бухта напоминала лунную поверхность, по которой брели две маленькие черные фигурки. Справа возвышался белый обрывистый берег, слева вдали темнела полоса открытой воды.
Воздух всколыхнул неслышный, глубокий вздох моря. И сразу этот
— Не сбиться бы с дороги, старик, — встревожилась Евдокия Степановна, увидев, как растворяется в тумане идущий впереди муж.
— Держись за меня, бабка, а то растеряемся.
Туман густел. Евдокия Степановна крепко держалась за рукав мужнина полушубка, и ощущение нагольной овчины было единственным доказательством присутствия старика. Давно бы пора подойти к перевернутой лодке, что лежит неподалеку от дома, а ноги все еще запинаются о кругляшки льдин, обкатанных ветром.
— Ах, правее бы надо нам. Старик, а старик?
В этот момент Василий Ефимович споткнулся. Его мотнуло в сторону, и окоченевшие пальцы жены выпустили рукав. Она охнула, рванулась вперед и, схватив пустоту, упала. Руки окунулись в воду. Брызги обожгли лицо.
— О-ой! В воду я угодила!
— Стой, старая! Я тут, только не видать ничего. Ну-ка пошуми, я на голос пойду…
— Сюда, старик! Вроде от тебя чуток позади…
— Слышу, слышу! Не бойсь, выручу! Не ко времени купаться задумала! — пытался шутить старик, стараясь подбодрить жену.
И вдруг Евдокия Степановна услышала тяжелый всплеск от падения в воду грузного тела.
— Господи, — сказал туман стариковским голосом и стал отплевываться.
— Васенька-а! Ой, люди, спасите-е!.. Тоне-е-ет!..
— Не вой, не утоп. Держусь не знай на чем, однако подо мной вода. Либо мы в море подались, либо в трещину втемяшились. Ты, слышь, не вертися, лежмя лежи.
Старик услышал, как Евдокия Степановна торопливо зашептала:
— Да воскреснет бог, да расточатся… — и тоненько заплакала. — Все-то молитвы перезабыла.
Василий Ефимович пытался уяснить свое положение. Упав навзничь, он прошиб тонкий лед полыньи, успев, однако, руками вцепиться в ее края. Под затылком была ледяная опора, и пятка правой ноги упиралась в лед. Он лежал крестом на невидимой воде, и левая нога то с силой затягивалась под лед, то, всплывая, покачивала тело.
Тело коченело, приобретая мертвую неподвижность. Рядом замерзает его жена.
Чтобы помочь ей, ему надо оторвать руку от одного края полыньи и выброситься на твердый лед. Василий Ефимович попытался шевельнуться и с ужасом убедился, что силы нет. Значит — конец. Эх, бедная старуха! Лет сорок таскал он ее за собой по белу свету. Сорок лет она безропотно скоблила пропахшие рыбой полы промысловых домишек, в которых приходилось жить. А когда он сказал ей, что решил навсегда остаться в этом неприветливом краю с лютыми, долгими зимами, только и попросила что русскую печку. А он так и не удосужился
— Евдокия!
— Что, Вася?
— Смирно лежи и слушай… — Он хотел сказать старухе такие слова, которые согрели бы старую. Обняли бы сутулую спину, погладили сморщенные руки с синими набухшими жилами, но вместо этих неизвестных ему слов вырвались самые обиходные:
— Прости ты меня, Дунюшка, ежели случалось мне тебя обидеть.
Туман молчал. Страх сжал сердце Василия Ефимовича. Неужели старая — много ли ей надо! — уже никогда не ответит ему? Не услышит его прощальных слов?
— Дуняша-а! — крикнул он что есть силы, — Дуняш… — Голос пресекся, и старик хрипло всхлипнул.
— Опомнись, — странно спокойно прозвучал задержавшийся ответ. — Слышу я. Пришла нам смерть в одночасье, прости и ты меня, Василек.
— Ничо, старая, — подбодрился Василий Ефимович. — Главное, не шевелись, чтоб ненароком под лед не юркнуть. Авось дотерпим до свету.
Нахалка, загулявшая в компании поселковых собак, спохватилась и помчалась к дому, где оставила своих хозяев. От крыльца вели свежие следы. Старики уже ушли. Опустив морду, не упуская запаха, собака пробежала поселок, спустилась на лед и исчезла в тумане.
Василий Ефимович услышал прерывистое дыхание.
— Дунюшка, ай плачешь? Трудно тебе?
— Нет, не плачу, чего уж. Теперь поди недолго уж… — с трудом шевеля замерзшими губами, ответила Евдокия Степановна.
Прерывистое дыхание приближалось. Старик скосил глаза, и в тот же миг что-то ткнулось в его лицо, обдало горячим дыханием и теплый язык зашлепал по щеке.
— Нахалка! — вскрикнул Василий Ефимович. — Бабка, держись, Нахалушка пришла! Теперь не пропадем!
Ободряя жену, он старался отодрать руку от края полыньи. Рукавица вмерзла накрепко, и казалось, что и бесчувственные пальцы тоже вмерзли в лед. Но присутствие собаки придавало бодрость.
В ожившем теле напряглись все мускулы, преодолевая покорное оцепенение. Он вырвал руку из рукавицы и рывком выкинул тело из полыньи. Тяжело хлюпнули намокшие полы полушубка.
Нахалка подвизгивала где-то рядом. Евдокия Степановна тихо охнула:
— Нахалушка, не лижись!
Ощупывая руками лед, Василий Ефимович пополз в сторону собачьего визга и вскоре наткнулся на ноги жены.
— Дуня, вставай!
— Не могу, Вася, примерзла.
Старик уцепился за ее торбаса и с силой потянул на себя. Старуха приподнялась, с треском отрывая ото льда примерзшую шаль.
— Ползем, бабка, ползем! — торопил жену Василий Ефимович. — Нахалушка, милая, домой, домой веди! Вызволяй!
Словно поняв, собака взвизгнула и бросилась вперед. Через мгновение она возвратилась и, потыкавшись носом в лицо старика, снова исчезла. Так, поминутно исчезая и возвращаясь, она вела их в безглазом тумане.