Войку, сын Тудора

Коган Анатолий Шнеерович

— Есть греки и греки, твоя милость, — усмехнулся Войку, вспомнив друзей, рядом с которыми сражался на стенах Мангупа.

— Истинно, — кивнул Тимуш. — Есть греки — пахари, рыбаки, каменщики; то честные люди и добрые воины. Но есть бесчестные торгаши; султан собрал их вместе в стамбульском квартале, имя коему — Фанар; эти ему и служат. А он рассылает их по христианским странам с товарами, будто для торга. И они, бесерменские лазутчики, высматривают для него все, что ни прикажет, разнюхивают, считают. Если надо — нанимают убийц, пускают в дело тайный яд. Чем больше на дорогах этих греков, тем ближе турки, тем скорее может ударить подручная султану орда.

— Уже ударила, — раздался внезапно

рядом чей-то звучный голос. Это бесшумно выехал из лесу и присоединился к путникам дюжий молодец на рослом коне.

2

Появление незнакомца было таким внезапным, что многие всадники в небольшом отряде Чербула невольно схватились за рукояти сабель. Незванного пришельца, однако, это ничуть не смутило.

— Прошу извинить меня, господа, — учтиво добавил он, повернувшись к боярину Тимушу, старшему среди них по возрасту. — Время нынче опасное и неверное; если ваши милости не будут против, я продолжу с вами путь.

— Далеко ли направляется милостивый пан? — с подозрительным вниманием придвинулся Жолдя.

— До Сучавы, — с прежней невозмутимостью отвечал незнакомец. — А там, если оставаться не будет смысла, и до бешляга, коий мужам земли нашей назначил государь наш и князь, христолюбивый воевода Штефан. Бешляг, по слухам, нынче возле Ясс.

— Не думаю, пане проезжий, — развел руками старый Тимуш, — не думаю, чтобы кто-нибудь из моих товарищей возражал против вашего общества. Но об этом надо спросить вельможного пана капитана, нашего нынешнего начальника и воеводу.

Войку, оборотясь к говорившему, ответил коротким кивком. Взоры витязя и незнакомца при этом на мгновение встретились, но ни один мускул на их лицах не выдал того, что вспомнилось им обоим.

Путники, между тем, не останавливаясь, окружили незванного гостя. Посыпались вопросы. Добрых вестей у всадника, так неожиданно появившегося из леса, однако, не оказалось, были только плохие. Пока четы и стяги со всей Молдовы стекались под знамя своего князя, орда, предводительствуемая беями семи крымских улусов, по приказу султана Мухаммеда перенаправилась через Днестр и ударила в спину небольшой стране воеводы Штефана.

Войку вспомнился родной город, Четатя Албэ на Днестровском лимане. Тогда, почти два года назад, в весенний ясный день он прогуливался по главной улице, соединявшей посад и крепость, и увидел, как дюжина молодых лоботрясов — сынков местных богатеев и бояр — издевается над старым рыцарем, одним из бойцов великой битвы под Варной, взятым в плен в злосчастный 1444 год османами и поселившимся в Земле Молдавской после освобождения из неволи. Войку смело напал на предводителя злых шутников Вылчу, сбросил того в канаву, но мог быть, наверно, растерзан дружками боярского отпрыска, если бы не помощь неожиданно появившегося на месте того происшествия таинственного незнакомца.

Теперь он ехал вместе с ними по сучавской дороге. Встретившись с Войку взорами, этот человек, на лбу которого виднелся теперь свежий рубец от удара саблей или ножом, незаметно подал ему знак молчать.

Чербул продолжал путь во главе небольшой конной четы.

Новости, принесенные незнакомцем, не могли никого обрадовать. Орда перешла Днестр у Государева Брода, сожгла одноименное селение Вадул-луй-Водэ и двинулась вверх по правому берегу реки, пустоша все на своем пути. Боярин Шендря, портарь Сучавы и муж сестры Штефана-воеводы Марии, отогнал вторгшиеся отряды крымчаков на левый берег. Но другие чамбулы успели переправиться выше; со всех участков восточной границы с Диким полем, простиравшимися от Днестра до самого Крыма и дальше, до донских и волжских степей, шли тревожные вести о вторжении татар. Можно было догадаться, что

ордынцы, сговорившись о том с новым хозяином — стамбульской Портой, вознамерились малыми силами прощупать защиту княжества с тыла, всячески стараясь отвлечь молдавское войско от южных пределов страны, откуда повел наступление ее главный противник — сам султан. Орда не ударила, как обычно, сжатым кулаком; но вторгавшиеся тут и там сотни и тысячи грабителей чинили такие жестокости и разор, что слух о них, многократно усиливаемый расстоянием, вызывал все большее беспокойство по всей Молдове.

— Где же теперь его высочество воевода? — спросил Ренцо деи Сальвиатти, отбрасывая за спину длинные ленты своей черной, круглой генуэзской шапочки.

— Наш милостивый князь, — при этих словах правый ус незнакомца, назвавшегося скутельником Ионом, еле заметно дернулся, — наш добрый государь и воевода вначале ожидал безбожного султана возле Облучицы, потом — близ Исакчи. Когда же прибыла весть, будто татары приближаются к столице, воевода, оставив большое войско у Дуная, сам с сучавскими стягами поспешил им наперерез. Пан Шендря, однако, отогнал неверных, княгиня, княжны и княжичи под доброй стражей направились в Хотин. Тогда воевода повернул обратно; теперь он, верно, где-то на полпути между столицей и Облучицей.

— Какие же вести о султане? — спросил, в свою очередь, Фанци.

— Проклятый турецкий царь, — был ответ, — со всем войском нынче переходит Дунай. Неделю уже на то потратил; надо думать, провозится еще с неделю, неверных-то — видимо-невидимо. А после, надо думать…

Скутельник Ион не договорил. Всем было ясно, что должно случиться после того, как османы завершат переправу.

— А мунтяне? — поинтересовался Тимуш. — Как они?

— Чернявый предатель Лайота с войском выступил из Бухареста и догоняет хозяина. Может быть, мунтянские полки уже добрались до турецкого стана.

Скромный скутельник, — подумал Войку, — ведал все, что творилось вокруг. Знал ли так положение дел в эти дни безвестия и смуты сам господарь? Откуда у этого такие сведения? В родном Белгороде до Чербула дошел слух, будто этот человек, по всей видимости, бывалый рубака, знался с шайками лотров, скрывавшихся в припортовых слободах, с морскими разбойниками, захаживавшими в гавань под личиной мирных торговых мореходов. Кем был он на самом деле, что привело его сюда?

Пошли между тем новые дебри — глухие, темные. От лесной чащи, несмотря на сухую весну, веяло сыростью. Оживление на древнем шляхе из Сучавы к Семиградью не уменьшалось. Бояре и купцы-богатеи вывозили семьи и добро. Скрипели колесами тяжелые и добротные, сколоченные из плотных дубовых досок, возы; под толстыми полостями из бычьих шкур, перетянутые ременными канатами, тряслись огромные тюки. Поравнявшись с таким обозом, особенно большим и, по-видимому, богатым, охраняемым многочисленным отрядом воинов, в которых нетрудно было угадать немцев и мадьяр, Войку, обернувшись, заметил, как хищно сверкнули из-под густых бровей глаза скутельника Иона. Кто же скрывался под этим именем, и что сулила им эта встреча? Негласно избранный воеводой маленькой четы, торопящийся к полю боя, Войку должен был упредить любые неожиданности, грозящие задержать ее в пути.

К середине дня в сплошной стене кодр открылась светлая ниша уютной поляны. Сделали попас. Клаус и Переш развели костерок, достали из вьюков хлеб и мясо, мех с вином. Скатертью послужила густая, душистая трава. Появились и кубки; Варош нацедил в них вина. Скутельник, не случайно, по-видимому, устроившись рядом с молодым капитаном, вынул из-за пазухи серебряный кубок дивной работы и протянул его Войку.

— Испей, витязь, из моего, — с дружелюбной улыбкой промолвил Ион. — И черная кость понимает красоту…