Войку, сын Тудора
Шрифт:
Тут, однако, тяжелым шагом приблизился Болокан. Дав ему для начала доброго пинка, воин схватил Бузилэ за ворот, приподнял, как щенка, на вершок от земли и поставил перед Чербулом.
— Так что, пане сотник, мы уже здесь, — степенно сообщил посланец. — Князь-воевода наш, слава господу, жив-здоров, собирает войско. А с нами из княжьего стана пришел пан-боярин. Большой при воеводе человек до твоей милости пришел.
Войку всмотрелся во мрак. Из-за черты турецкого стана навстречу сотнику неторопливо двигалась высокая фигура. По русым кудрям, ниспадавшим на кольчужный ворот, Чербул узнал побратима-москвитина, Влада Русича.
21
Высокородный
— Так и не удалось мне, — сказал рыцарь по-польски, — на этот раз подраться с воинами Большого Турка. Что поделаешь, — добавил он со смехом, — опоздавшим к столу достаются только кости.
— Пан каштелян понапрасну горюет, — отозвался боярин, не принимая шутки. — В Сучаве пан рыцарь сможет с блеском наверстать, что упущено им в Белой долине.
Велимир не был каштеляном; титул каштеляна Бучацкого носил пребывавший еще в добром здравии отец рыцаря, барон Дитрих, в течение многих лет поддерживавший самые тесные связи с молдавским княжеским домом. Но рыцарь, в свое время, должен был унаследовать и титулы, и обширные владения старого Дитриха; в духе времени можно было с полным правом величать каштеляном влиятельнейшего и богатейшего ляха, давнего друга господаря и самого Шендри.
Рыцарь Велимир стоял на боевой площадке башни, расставив, как колонны, ноги в громадных сапогах и, не скрывая любопытства, следил за турецкими полками. Отогнав в тыл воловьи упряжки, салагоры, понукаемые и направляемые топчиями и гумбараджиями, начали придвигать к месту стрельбы огромные осадные пушки осман. Марталозы-саперы рыли уже для этих чудищ удобные земляные лежки, устраивали невысокие брустверы от ядер из крепости. Подтаскивали дубовые лари с порохом, катили по земле большие каменные и чугунные ядра. Среди сотен людей, копошившихся вокруг темных пушечных туш, двигалось сверкающее на солнце яркое пятно: сам султан со свитой объезжал позиции наряда. Перед самыми крупными орудиями Мухаммед спешивался, подходил к окопам, проверял работу воинов. Похвалил ставивших самую грозную с виду пушку гумбараджи-христиан, большей частью миланцев, среди которых распоряжался знаменитый ветеран его войска, отличившийся еще под Константинополем венгр Урбан. Придирчиво оглядел орудия, отданные в ведение немцев, взятых недавно в плен; ничего не сказав, отъехал. Немцы действовали толково, но хвалить их еще было рано.
— А ведь еще недавно Большой Турок был болен! — воскликнул Бучацкий. — Рассказывали приезжие из Константинополя! Смотрите, сколько еще в этом человеке бодрости и силы!
— Словно новые тысячи дьяволов вселились в проклятого царя. Особенно — после Белой долины.
— Ну, эта его победа — еще не выигранная война. — Пан Велимир нетерпеливо звякнул золотом шпор. — Скорее победа палатина Штефана; целый день с малым войском сдерживать такие полчища — достойно величайших героев. Ваша Белая долина — новые Фермопилы; ваш государь Штефан — новый Леонид!
— Надеюсь, ваша милость, что это совсем не так, — усмехнулся портарь, покосившись на рыцаря — не шутит ли. —
— Умные люди в Кракове, — в некотором смущении молвил рыцарь, — каждый день приходят к пану крулю, убеждают послать в Молдавию войско. Пан Казимир не слушает; наш круль не хочет рушить с Большим Турком мир. Пан Казимир склоняет слух к речам северных магнатов, забота коих — датчане и шведы, саксонцы и Орден, но паче — Москва. Наш круль занят важным делом — скоро женит сына; он не слушает ни Вишневецких, ни Потоцких, ни нас, Бучацких.
— А если Молдова не сдержит турок? Если станут они у Каменца, ворвутся на Подолье?
— Ни для Польши, ни для всего христианства не измыслишь большей беды, — сказал Велимир. — Круль Матьяш, кажется, лучше понимает, чем такое ему грозит; только пан Матьяш тоже очень, очень занят. — Рыцарь с сожалением покачал лобастой головой. — Пан Матьяш развлекает прекрасную Беатриче, свою молодую жену. Пан Матьяш украшает свой новый дворец. Пан Матьяш готовит невиданный турнир, на котором выступит сам; я слышал, из самой Бургундии в Буду едет знаменитый рыцарь де Синьорэн, чтобы скрестить копья с преславным крулем Матьяшем.
— А разум государя? — спросил Шендря.
— Разум государя молчит, когда забавляется взрослое дитя. Впрочем, воевода Баторий — далеко не ребенок, пан Матьяш не напрасно переложил на его плечи помощь палатину Штефану.
— Пан Баторий назначил сбор войска на двадцать пятое июля, — напомнил портарь. — А двадцать шестого нашему воеводе пришлось принять бой.
— Баторий, наверно, не мог иначе, — пожал плечами рыцарь. — Бароны его Семиградья не так уж легки на подъем. Зная об этом, я не присоединился к войску пана Батория, поспешил прямо к вам. И вот — опоздал.
— Взгляните вниз, высокородный друг, — с иронией проговорил Шендря. — И вы увидите, что все еще у нас с вами впереди.
Подстегнутые присутствием своего падишаха, османы зашевелились с новой силой. Тысячи людей поспешно устанавливали наряд, подтаскивали фашины, мешки с землей и бревна — чем засыпать ров, штурмовые лестницы. К крепости двинулись баллисты, подвешенные к щитовым навесам тараны, высокие штурмовые башни — бревенчатые, обшитые толстыми шкурами, катившиеся вперед на больших деревянных колесах. Османы готовились к штурму; но было ясно, что первыми должны сказать свое слово пушки. А это могло случиться не раньше утра.
С высокой башни стражи Сучавская крепость была видна Велимиру Бучацкому, словно добрый пирог на пиршественном столе. Бывалый воин мог оценить по достоинству это детище великого Штефана.
— Не пойму только, — в недоумении заметил пан Велимир, — зачем они готовят туры, как они подведут эти махины к стене? Да и пушки… Не каждая ведь доплюнет до ваших стен. Может, Большой Турок придумал новый порох? И пушки, которые от него не разрываются.
Сучавская крепость начала строиться давно. Старый город, а в сущности — посад, представлявший в тот час сплошное пепелище, был окружен земляным валом с бревенчатыми стенами и башнями, тоже сгоревшими в пожаре; теперь в нем хозяйничали турки. Поодаль, на вершине высокого холма стоял старый замок, построенный еще Александром Добрым; над четырехугольником его высоких стен устремлялись в небо три стройные башни, из которых одна, самая высокая и мощная, усмешливо прозванная «Не бойся!», была увенчана той площадкой, откуда портарь Сучавы и его гость наблюдали теперь за окрестностью, полоненной врагом. В замке издавна стоял дворец господаря, казармы для воинов и слуг, конюшни и каменная церковь.