Война Алой и Белой розы

Палмер Мэриан

Незадолго до рассвета в комнату, где ночевал лорд Риверс, постучался белый как полотно конюший. Услышанное заставило Риверса вскочить с постели и окликнуть оруженосцев. Спустившись во двор, он убедился, что слуга сказал чистую правду, и правда эта была обескураживающей. Постоялый двор был плотно окружён стражниками. На их ливреях при занимающемся свете тускло поблескивали значки. Мгновенно побледнев, Риверс оглянулся в поисках начальника отряда, но тут послышался топот копыт. Риверс застыл в напряжённом ожидании. Всадники приблизились, обогнули дом и остановились. Глядя прямо перед собой и пытаясь сохранять хладнокровие, Риверс произнёс:

— Полагаю, всему этому есть какое-то объяснение, милорд Глостер.

— Естественно, — спокойно ответил Ричард. — Я отправляюсь в Стоуни-Стратфорд, где надеюсь застать своего племянника,

если, конечно, он ещё не уехал в Лондон. Вам же, боюсь, предстоит остаться здесь. Об апартаментах для вас я позаботился. Всё остальное зависит от того, что я выясню в Стоуни-Стратфорде. Если, как я предполагаю, вы приехали сюда, чтобы задержать меня, пока лорд Ричард с королём поспешают в Лондон, освободитесь вы, пожалуй, не сразу.

Риверс изо всех сил сцепил пальцы.

— Не думаю, что у вас есть на это право, милорд.

— Понимаю, что не думаете. Судя по всему, и ваша сестра этого не думает. Ну а мне надо, чтобы она переменила своё мнение.

— Короче говоря, я ваш заложник?!

— Вы — то оружие, которое я хочу отнять у вашей сестры. Или ещё лучше — пусть она сама от него откажется. Я от души на это надеюсь — ради вашего собственного благополучия. — Ричард натянул поводья и пришпорил коня. — Желаю здравствовать, милорд.

До Стоуни-Стратфорда, где с королём могли оказаться две тысячи вооружённых людей, было четырнадцать миль. Герцоги Глостер и Бэкингем могли насчитать у себя не более шестисот. Однако Ричард решил не дожидаться, когда соберётся всё их воинство. Оставив обоз на пеших, Ричард и Бэкингем во главе отборного отряда рыцарей и небольшой группы конных офицеров на полной скорости помчались к цели.

Они догнали королевский эскорт к полудню. Длинная цепочка всадников тянулась по лондонской дороге. У дома, где провели ночь король и его сводный брат, людей было побольше. Неподалёку спешно готовили к отъезду крытые повозки. Некоторые были нагружены домашним скарбом, но большинство ломилось от разнообразных видов оружия. Мальчик-король был уже в седле, рядом нетерпеливо гарцевал его сводный брат лорд Ричард. Он первым услышал топот копыт и, обернувшись, увидел приближающийся отряд. Так и застыв в седле, Грей рванулся было вперёд, но тут же остановился. Сама эта жалкая попытка бегства лучше, чем что-либо другое, дала понять его спутникам о внезапно свалившейся беде. Грей потянулся к уздечке лошади младшего Эдуарда, но понял бесполезность своих намерений; покрытая металлическими бляшками кожаная лента выпала из его рук.

В абсолютной тишине лорд-протектор со спутниками проехали между расступившимися всадниками, сошли с лошадей и опустились на колени перед своим явно растерявшимся господином.

В ходе того, что последовало, никому и в голову не пришло, что присутствие двух тысяч солдат могло бы решающим образом изменить обстановку. Им просто велели разойтись, а юного Эдуарда, изумлённого и напуганного, попросили пройти в дом и поговорить со своими дядями — Глостером и Бэкингемом. И когда, некоторое время спустя, мальчик появился вновь, почти вся его блестящая свита рассеялась. Оставленные повозки были переданы на попечение людей герцога Глостера. Будет что показать жителям Лондона, у которых сложилось вполне определённое мнение о Вудвилах.

В ожидании более подробных сведений из Лондона Ричард решил вернуться вместе с племянником в Нортхэмптон. Не говоря ни слова, Эдуард сошёл с лестницы вслед за своими дядями, принял из рук одного из рыцарей Ричарда поводья своей лошади. Сводного брата он так нигде и не увидел — к тому времени, когда разговор в доме закончился, Грея потихоньку взяли под стражу. Рыцарей и телохранителей короля перевели в арьергард процессии. Не найти было и королевского камергера, славного сэра Томаса Воэна, такого хорошего друга графа Риверса. Эдуард обвёл взглядом новых, почтительно застывших перед ним спутников, в надежде найти хоть одно знакомое лицо, но тщетно. На замечание Ричарда, что всё королевское окружение в Ладлоу составляли люди Вудвилов и потому оно неприемлемо для проведения политики, проводимой его отцом, юноша ответил, что его эти люди вполне устраивают. Эта демонстрация независимого мышления вызвала лишь пристальный взгляд дяди Глостера, но никак не сказалась на ближайшем будущем короля-малолетки.

Когда всадники достигли Нортхэмптона, уже смеркалось. Ричард задержался в гостиничном дворе, давая распоряжения, как и где разместить Воэна

и Грея. Их проводили в дом, соседний с тем, что отвели графу Риверсу. Признаться, он провёл здесь очень непростой для себя день. Теперь, когда утренние тревоги остались позади, Ричард был склонен думать о графе более терпимо — ведь у Риверса были все основания предполагать самое худшее. Так что, когда появился камергер и доложил, что ужинать подано, Ричард распорядился, чтобы графу послали лучшее, что есть у хозяина гостиницы. Он просил также передать Риверсу, чтобы он не беспокоился — всё будет в порядке. Надо сказать, добился он этим не многого — Фрэнсису, которому было поручено передать всё это, граф таинственно сказал, что лучше бы лакомства послали его племяннику — лорду Ричарду Грею, он менее привычен к поворотам колеса фортуны. Иное дело Эдуард — он случайно услышал, как Глостер даёт указания камергеру, и это немного примирило его с дядей. Бэкингем был само остроумие: темнобровый господин, представившийся виконтом Ловелом, был — и юный Эдуард знал это — одним из самых приближённых к отцу придворных. А у родича юного короля, которому явно благоволил герцог, была обезоруживающая улыбка. Немного повеселев, несмотря на все тяготы одиночества, в котором он неожиданно оказался, Эдуард отдал должное ужину. Расправившись с ним, он незаметно посмотрел на соседа справа. Ричард, который уже некоторое время не сводил глаз с выразительного лица племянника, ответил ему довольно мрачным взглядом. Как бы добиться доверия, думал он, со стороны этого мальца, которого явно долго учили ни в чём ему не верить. Грустное выражение, которое появилось на лице юного короля, когда к нему подошёл с полным кубком новый королевский чашник, не осталось не замеченным Глостером. Отослав жестом слугу, который и к нему подошёл освежить бокал, Ричард небрежно заметил:

— Должно быть, Ваше Величество беспокоится по поводу тех господ, которые сопровождали его из Ладлоу. Для этого нет никаких оснований. Обо всех ваших придворных должным образом позаботились. Не сомневаюсь, что многих из них вы увидите в Лондоне во время коронации.

Эдуард грустно вздохнул.

— Надеюсь, так оно и будет. Всё это мои добрые друзья, и мне не хотелось бы думать, что теперь, когда они не состоят больше у меня на службе, им чего-то недостаёт.

— Повелителю так и полагается — проявлять заботу о своих слугах, — с улыбкой сказал Ричард, по-прежнему не сводя глаз с опечаленного лица собеседника. — У вас теперь много новых обязанностей, так что, может, о ком-нибудь из старых приближённых, кого следует вознаградить, вы забыли? Ваше Величество — король, вам остаётся только повелевать.

Слегка покраснев, Эдуард ненадолго задумался.

— В Ладлоу остался мой учитель, — сказал он наконец. — Это небогатый человек, ему нужно новое место, а в Пембридже как будто есть вакансия? Мне хотелось бы, чтобы это место, если возможно, было отдано ему.

— Закон Божий, верно? Ну, это нетрудно устроить.

Ужин закончился. Ричард взглянул на привратника.

Тот вышел и вскоре вернулся вместе с Джоном Кендаллом. Когда слуги унесли последнюю посуду, секретарь набросал под диктовку герцога проект указа и, повинуясь его жесту, подвинул бумагу мальчику. Раньше тому не приходилось подписывать подобные документы, и он заколебался, неуверенно поглядывая на каллиграфический почерк секретаря. Филипп нагнулся и прошептал что-то герцогу на ухо, Ричард, скривив губы в улыбке, подтолкнул листок поближе к Эдуарду. Тот с благодарностью посмотрел на него и, поупражнявшись предварительно на салфетке, аккуратно написал на указе большими буквами: «Эдуард».

Дождавшись, пока племянник справится с этим делом, Ричард поднял пергамент, стряхнул с него песчинки.

— «Le roi le veut» [138] , — заметил он, вновь посмотрев на раскрасневшееся лицо племянника. — Опьяняет, верно? Вспоминаю первый указ, который мне приходилось отсылать. Дело было в Уэльсе, и, хотя ушёл он за подписью короля, печать стояла моя. Мне тогда было на четыре года больше, чем вам сейчас, но всё равно волновался я страшно.

— Говорят, у Вашего Высочества прямо-таки королевское положение в Миддлхэме?

138

«Le roi le veut…» (фр.) — «Этого желает король…»