Война амазонок

Бланкэ Альбер

Однако она не могла удержать движения.

– Речь идет о вашей сестре, – поспешил прибавить господин.

Маргарита не пошевелилась.

– Если вы хотите знать, что с нею сделалось, если вы хотите, чтоб она была возвращена родителям, то вы должны по окончании этого танца отправиться на Гревскую площадь.

Маргарита не могла выдержать и оглянулась.

– Стойте, не шевелитесь, – сказал незнакомец нетерпеливо и попятился в сторону, – не оглядывайтесь, или вы ее погубите.

Молодая девушка опять стояла как вкопанная, казалось, любуясь грациозным искусством своего знаменитого кавалера, а незнакомец продолжал:

– Там

подойдет к вам один человек и скажет вам: «Маргарита, я люблю тебя здесь, как и в замке Эвекмон», – тогда вы идите за ним без всякого опасения, и он поклянется вам честью дворянина, что сестра ваша будет тотчас же отведена в ваш дом. Пойдете ли вы?

Маргарита не трогалась с места.

– Подумайте хорошенько, если вы согласны, то поднесите руку ко лбу. Не забывайте только, что эта малютка, ваша сестра, радость вашего отца.

Молодая девушка, не колеблясь, с живостью ударила себя по лбу. Она оглянулась, стараясь рассмотреть в числе окружающих ее кавалеров человека, который осмелился говорить ей такие речи, но напрасно смотрела она: тайну невозможно было разгадать. Она стояла неподвижно, пораженная новым ударом. В это время герцог Орлеанский взял ее за руку и увлек совершать новые подвиги в танцевальном искусстве.

Глава 11. Его высочество делает шаг назад и шаг вперед

Танцы в ярко освещенной зале продолжались, его высочество вышел в приготовленную для него гостиную, за ним последовали некоторые из его свиты.

Почти в ту же минуту доложили герцогу о прибытии графа де Фьеске, который приехал прямо из Бордо и, не переодеваясь, потребовал аудиенции у его высочества.

– Ну, граф, что нового? – спросил Гастон.

– Принц Кондэ прислал меня сказать, что он умоляет ваше высочество приехать как можно скорее в Орлеан.

– Но ведь это дело уже решено. Все правительственные власти отвечали королю или скорее Мазарини, что примыкают к моей партии; завтра я уезжаю.

– Мне приказано предупредить начальников и потребовать для сопровождения вашего высочества конвоя у герцога Немурского, который вступил во Францию во главе испанской армии.

– Герцог Немурский храбрый дворянин, но я более всего надеюсь на конвой, обещанный мне герцогом Бофором. Я знаю мужество этого принца и уверен, что с ним могу одержать всякую победу, разумеется, при том условии, что принц Кондэ задержит Тюренна.

– В таком случае, ваше высочество, я опять могу ехать в Бордо?

– Время выезда зависит от вас, но, граф, прежде не поцеловать ли вам вашу жену, которая здесь вместе с дочерью?

– Ах! Ваше высочество, мы с женой питаем такое пламенное усердие к пользам вашего высочества, что я заранее уверен в ее прощении, но я даже ради нее не хочу терять времени.

– Граф, я желаю, чтобы все дворяне исполняли свой долг так же, как вы, – сказал Гастон, милостиво протягивая ему руку, которую граф поцеловал с таким же благоговением, как бы целовал руку короля.

После отъезда графа Фьеске Гастон обратился к своей свите:

– Да, господа, я горжусь мыслью, что надо встать во главе такой благородной армии, какую предлагают мне… Но я утомился и отдохну, прежде чем явлюсь опять на бал. Прошу вас, скажите моей дочери, что я хочу ее видеть.

Свита удалилась; Гастон спокойно вздремнул, пока пришла герцогиня Монпансье.

– Браво! Папа,

браво! Наконец-то!..

– Ах! Душа моя, ты разбудила меня, а я было так сладко вздремнул.

– Прежде всего дайте мне расцеловать вас, папа, и поздравить с прекрасною решимостью. Я не совсем бы поверила, если б вы не объявили этого публично и не обещали всем офицерам вашей свиты.

– Это правда, я обещал, – сказал Гастон жалобным голосом, – но, кажется, это неблагоразумно с моей стороны, потому что… ну, право же, мне очень нездоровится.

– Что с вами? Вы больны?

– Да, что-то нездоровится… Сам не знаю, что со мною, но опасаюсь, что большого успеха не будет, если я отправлюсь в таком положении.

– Полноте, папа, сбросьте с себя эту нерешительность. Раз взялись за дело, так доведите его до конца. Вы должны ехать.

– Конечно, я поеду. Черт возьми! Непременно поеду. Мне очень приятно дать щелчок по носу Мазарини, которого королева упорно призывает к себе на помощь и руководствуется его советами – наперекор моей воле, наперекор парламенту, наперекор целому народу. Но согласитесь, однако, дочь моя, что покинуть Париж в настоящую минуту довольно опасно; теперь все колобродит, а при таком брожении умов достаточно какой-нибудь безделицы, чтобы все испортить и потерять положение, приобретенное такими трудами.

– Тут нет никакой опасности, парламент наш и не изменит нам. Во время вашего отсутствия он будет распоряжаться, а народ будет повиноваться властям.

– Народ! О, это такие изменчивые волны! Куда ветер…

– Не верьте этому: народ знает теперь, куда его ведут.

– Тише! – прошептал герцог испуганно.

– Ах! Папа, хоть в надежде-то имейте твердое мужество.

– Замолчи! Замолчи! Не пробуждай моих опасений.

– Как! Неужели…

– О! Зачем я не простой дворянин! Зачем я не могу заниматься спокойно управлением своими поместьями! Как я завидую счастью людей, которые не вмешиваются в посторонние дела! Почему не сделала меня судьба помещиком из числа тех счастливцев, которые пьют, едят, исполняют христианский долг, гоняются за зайцами или оленями и не видят вокруг себя рыцарей, ищущих приключений и вечно требующих от своих властелинов сигнала для выполнения сумасбродных фантазий, которые приходят им в голову.

– Ах! Ваше высочество, только подумайте, какое дело вы затеваете!

– На что это вы изволите намекать, любезная дочь?

– На то, что вы отказываетесь идти на Орлеан, что вы добровольно все уступаете королю и Мазарини, что, лишившись всех привилегий, будете отправлены в ваше поместье и через несколько дней – в изгнание.

– Что за мысль!

– Не говорю уже о храбрых дворянах, которые рискуют своею головою ради вас; они будут целыми массами изгнаны, брошены в тюрьму или обезглавлены потому только, что верили вашим обещаниям.

– Луиза!..

– Ах! Почему я не мужчина! Зачем Бог дал вам слабую дочь, а не сына!.. Не хотите ли, я поеду в Орлеан вместо вас?

– Вам ехать?

– Да.

– Послушайте, Луиза, – сказал Гастон, глядя на дочь с некоторым опасением, – вы, кажется, не на шутку с ума сошли!

– И вы, и королева уже говорили мне об этом. Но сумасшедшие становятся иногда в уровень с событиями. Дайте же мне ваше позволение, и я поеду. Никто так, как ваша дочь, не имеет права быть представительницей властелина Орлеанского.