Война Братьев

Грабб Джефф

Ахмаль хмыкнул:

– Урза не рассказывал тебе, что ему снится? Токасия покачала головой:

– Урза больше никому ничего не рассказывает. Ни мне, ни брату. – Она подняла глаза на предводителя землекопов. – А Мишра?

Ахмаль кивнул:

– Мне он тоже ничего не рассказывал, но вот Хаджару, одному из моих молодых помощников, кое-что говорил. Тот ему ближе по возрасту и характеру, его тоже пожирает огонь, он мечтает стать великим воином. Боюсь, еще немного – и он уйдет от нас к сувварди. Короче, Мишра говорил с Хаджаром, а тот говорил со мной, а я говорю

с тобой. Так вот, Мишра видит сны.

– И что ему снится? – спросила Токасия, наливая себе еще набиза.

– Тьма, – сказал Ахмаль и протянул руки к жаровне, пытаясь согреть ладони. – Ему снится, что вокруг него тьма, она зовет его и пытается затянуть, тащит его, как шакал, вцепившийся в ногу добыче. И он ее боится.

– Он прямо так и говорил? – удивленно спросила Токасия.

Ахмаль пожал плечами:

– Мишра говорил с Хаджаром. Хаджар говорил со мной. Я говорю с тобой. Все говорят друг с другом, что-то добавляется, что-то забывается. Может быть, тебе самой следует у него спросить. Скорее всего он не сказал прямо: «Знаешь, Хаджар, мне снится тьма и я ее боюсь». Однако Мишра ночует в лагере землекопов, и все знают, что иногда он просыпается среди ночи и кричит, будто отбивается от каких-то врагов, которых никто, кроме него, не видит.

Токасия немного помолчала. Она не могла сказать, случалось ли это с Мишрой до Койлоса, когда Мишра и Урза жили вместе. Урза никогда ни о чем подобном не говорил. Впрочем, Урза и о своих снах ей не рассказывал, даже если они ему снились.

– Ты знаешь, что каждый из них унес кое-что из Койлоса? – осведомилась Токасия.

– Силовые камни, – ответил Ахмаль. – Они похожи на те, которые, как ты говоришь, питают машины Древних. У каждого из молодых господ есть по одному. И каждый из них все время держит камень при себе.

– Могут ли камни быть причиной всего этого? – спросила землекопа Токасия. – Может ли их энергия заставлять братьев так себя вести?

Ахмаль пожал плечами, и Токасия продолжила:

– Ты знаешь, на что способны эти камни?

– Мишра не рассказывал мне, что было в Койлосе, – решительно ответил Ахмаль. – Может быть, Хаджару, но…

Некоторое время в темноте был слышен лишь треск горящих угольев.

– Камень Урзы делает машины мощнее, – нарушила тишину ученая. – Поэтому он называет его Камень Силы. Камень Мишры, по всей видимости, обладает противоположным свойством. Урза назвал его Камнем Слабости.

Ахмаль фыркнул:

– Может быть, младшему обидно, что у него более слабый камень.

– Так и есть, – сказала Токасия. – Поэтому Урза и повторяет эти названия Мишре в лицо.

– А как их называет Мишра? – спросил Ахмаль. Токасия на мгновение задумалась.

– Я ни разу не слышала, чтобы он говорил о них как о самостоятельных предметах. Один камень – «его», Мишры, а другой камень – тоже «его», Урзы.

– Это похоже на правду, – заметил Ахмаль. – Старший брат всегда имел склонность называть вещи и определять их. Думаю, он таким образом как бы присваивает их, делает их своей собственностью.

Токасия вздохнула.

– Сколько лет они живут

с нами, – сказала она, – а остались такой же загадкой, как и энергия внутри силовых кристаллов. Как траны.

– Что до транов, Древних, то мы с тобой в конечном счете поймем, кто они и что они, – сказал Ахмаль. – У них хватает здравого смысла оставаться мертвыми. Вот живые – те не перестают меняться. Коня на скаку оседлать труднее.

– Это у фалладжи такая поговорка? – Токасия подняла свою чашу.

– Не знаю, как у фалладжи, а у землекопов – точно, – сказал Ахмаль, поднимая в ответ свою. – Особенно вот у этого старого землекопа.

Заговорили о другом – о пласте твердого песчаника, на который натолкнулись во втором раскопе, о том, когда Блаю понадобятся дополнительные охранники и сколько он за них запросит с Токасии. Наконец Ахмаль попрощался и покинул палатку. Ночь была приятной, и Токасия знала, что, может быть, так и заснет прямо в походном кресле, укутавшись в мягкую шкуру из гномьей страны Сардии.

Ахмаль медленно шел через лагерь. Костры и светильники были погашены. Темно было даже в комнатах Урзы, где обычно до самой поздней ночи горел свет.

Старый землекоп стоял в центре лагеря и смотрел на звезды. Луна еще не взошла, и над головой фалладжи сияло усыпанное звездами небо. Ахмаль попробовал представить себе, может ли небо в далеких прибрежных городах быть таким красивым, и решил, что нет. Там ночь напролет жгут костры, сквозь их дым ничего не видно. Это у городских так принято.

Вдруг слева от него что-то зашевелилось, раздался скрип сандалий по песку. Ахмаль медленно повернулся на звук: не опуская головы, он пристально разглядывал тени. Безлунная ночь была темной, но для острых глаз фалладжи темнота была не помеха.

У стены одного из ученических бараков раздался шорох, а затем тихое, приглушенное покашливание.

– Кто идет? – крикнул Ахмаль, глядя на тень. – Покажись, или я подниму весь лагерь!

Навстречу землекопу вышел худой, жилистый человек, одетый в темную льняную рубаху. Ахмаль сразу узнал Хаджара, своего старшего помощника. Молодой фалладжи виновато улыбнулся. У него было узкое лицо с крупным, полным зубов ртом.

– Такая прекрасная ночь, а я не могу уснуть, – сказал он. – Я подумал, а не пойти ли прогуляться.

Ахмаль улыбнулся.

– Да, ночь хоть куда, я и сам решил прогуляться, – сказал он. – Но уже поздно, так что давай-ка вместе прогуляемся обратно. – Старый землекоп собрался уходить, но Хаджар не сдвинулся с места. – Ты идешь? – спросил Ахмаль и улыбнулся. – Или ты не один? – Обращаясь к тени, появившейся у Хаджара за спиной, он произнес: – Эй, ты, а ну-ка покажись.

Ахмаль ожидал увидеть одну из благородных учениц, порученных заботам Токасии. К подобным вещам относились с неодобрением, но тем не менее они были обычным делом. Ахмаль еще не забыл свою юность и наизусть помнил все оправдания, которые юные особы придумывали в таких случаях. Кончалось все обычно нравоучительной беседой с пристрастием и просьбой к Токасии не спускать глаз с аргивской девушки.