Война Цветов
Шрифт:
– Хотите посмотреть на моего названого брата? – спросил у нее Антон.
– Что?
– На моего названого брата. Меня все только о нем и расспрашивают – все хотят знать, какой он. Мать с отцом никого к нему не пускают.
«Вот она, твоя маленькая месть, – смекнула Поппи. – Ты хочешь нарушить запрет. Потому что тебя хотят повязать со мной, а тебя, наверное, девочки совсем не интересуют, да и мальчики тоже».
– Я о нем слышала. Все его называют...
– Ужасным Ребенком, – ухмыльнулся Антон и двинулся к лифту, на этот раз даже без «пойдемте». –
Она поплотнее сжала губы, стараясь не дышать глубоко.
– Да, убил! – повторил он с легким вызовом. – Во время экспериментов. Без этого ничего нельзя выяснить. Я потом покажу вам свою лабораторию, если хотите. – Двери открылись, и ей пришлось выйти первой, потому что он стоял позади. – Вон туда, – показал он.
На этом этаже было гораздо теплее, как будто хоббани забыла позаботиться о вентиляции. И очень влажно – блузка Поппи сразу прилипла к спине. Тошнота одолевала ее не на шутку, мешая замечать остальное. Ей казалось, что она стала легкой, как одуванчик, и летит куда-то по сырому и жаркому коридору.
На половине длины этого коридора в стену было вделано широкое, шагов на десять, окно. В комнате с той стороны стоял такой пар, что в нем виднелись лишь смутные очертания мебели. Поппи различила белые стулья, белый стол – даже стены там, кажется, были белые. Вся обстановка напоминала ей подпольную зеркальную передачу, запись которой одна девочка в школе показывала им поздно ночью. Это была будто бы научная съемка призрачного мира, где соединяются все зеркала. Тогда Поппи, сидя между хихикающими подружками, большей частью скучала, но пустота, где только угадываются лица и искаженные фигуры, несколько раз возвращалась к ней в ночных кошмарах.
Что-то, словно вызванное ее беспокойными воспоминаниями, вышло из густого пара и остановилось перед запотевшим окном. Ребенок, мальчик, самый обыкновенный, если бы не темно-каштановые кудряшки и чуть слишком пухлое личико, – но была в нем еще какая-то странность, которую Поппи не могла сразу определить. Руки и ноги были немного короче, чем у большинства детей его возраста, особенно же удивляли глаза – не фиолетовые, изумрудные или небесно-голубые, какие Поппи привыкла видеть в цветочных семьях, а карие. Лишь через некоторое время она поняла, что его черты и пропорции не просто слегка отклоняются от нормы. Этот мальчик был смертный.
– Вот он. – Антон старался говорить весело, но это плохо у него получалось. – Помашите ему.
Мальчик смотрел на нее без всякого выражения, с расстояния меньше вытянутой руки, отделенный только стеклом. Его глаза притягивали ее, и не только своим необычайным цветом, похожим на грязь со дна взбаламученной лужи: ум, который виднелся в них, не совмещался с прочими детскими чертами, а взгляд глубиной и холодом напоминал ясное зимнее небо. Он улыбнулся, медленно обнажив зубы, и по сравнению с этой
– Подождите! – крикнул Антон, когда она помчалась обратно к лифту. – Разве вы не хотите взглянуть на мои опыты?
Она отыскала обратную дорогу в приемную через лабиринт коридоров. Русалка-секретарша слегка испугалась при виде нее и снова предложила ей чай.
– Нет, спасибо. – Поппи с трудом заставляла себя говорить. Что-то словно визжало ей в ухо, наказывая бежать отсюда со всех ног. Она села, барабаня пальцами по нераскрытому журналу. Ее привели сюда, как племенную телку, на смотрины. Но если ее даже и выдадут за этого длинного недоумка, у нее нет иллюзий насчет того, которого из бычков она будет ублажать. Она прочла это в холодном, удовлетворенном взгляде Чемерицы-старшего.
И это существо в наполненной паром комнате...
Поппи встала, и ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, если немедленно не побрызжет в лицо холодной водой. Но она удержалась на ногах и пошла к двери.
– Куда же вы, госпожа? – воскликнула секретарша. – Вам не подобает ходить по дому одной.
Поппи открыла дверь в коридор.
– Передать что-нибудь вашему отцу?
Поппи захлопнула за собой дверь.
31
ГОДЫ РАСЦВЕТА
Караденус Примула вошел в палатку с лицом обвиняемого, приведенного на суд. Нет, не так: скорее с лицом короля, призванного к ответу простолюдинами, подумал Тео.
– Вы здесь уже несколько дней, – сказал эльф, – а мой долг до сих пор не уплачен. – В его голосе звучала не отражавшаяся на лице забота, и Тео сразу смягчился.
Он, наверное, ничего не может с этим поделать – так его выдрессировали в какой-нибудь привилегированной школе. Хотя он уж слишком чопорен даже для Цветка.
– Я же говорил, что не хочу принуждать вас.
– Говорили – но меня, если быть откровенным, угнетает скорее сознание собственной неправоты, чем какое-либо принуждение с вашей стороны, мастер Вильмос.
– Тут, кажется, навонял кто-то? – осведомилась госпожа Колика. – Или упомянул о принципах чести? В любом случае тут становится душновато для пэков – мы ведь понятия не имеем, что это за штука такая, честь. Пойду-ка я прогуляюсь. Колышек, не хочешь ли мне помочь найти Стриди? Я его не видала с самого завтрака – как бы кто из твоих дружков-гоблинов не обдурил его и не отобрал у него башмаки.
– Гоблины никого не обдуривают, – нахмурился Колышек.
– Кроме тех, кто сам на это напрашивается, – так, что ли? Допустим. – Колика сунула в рот сигару, зажгла ее, вызывающе щелкнув пальцами, и удалилась, оставив за собой шлейф густого, как патока, дыма. Колышек, ворча, поплелся за ней.
– Эта пэкона всегда пытается шокировать меня – без особого, впрочем, успеха, – сказал Примула с тенью улыбки, когда оба вышли. – Они славные, ваши друзья.