Война Джимми Фишера
Шрифт:
И вот стали подъезжать эти нелюди. Те кто победнее еще ничего так, без особого шика на обычных санях, но со свитой куда уж там, минимум батюшку местного прихватив. Кто побогаче уже с охраной у кого-то были казаки на службе, изничтожать людей русских, а у кого и калмыки. К обеду все и собрались уселись в юрте, да только за обед принялись, как слышим вой на улице. Слуг-то с охраны никто за стол понятное дело не звал, они значит на площади и стали, там их угощали из армейских кухонь. Я даже распорядился водки подать, чай зима и мы не изверги.
Надо отметить приехали
На беду карателей, что прислуживали помещикам дежурил сержант Шон, а он четко знал в Беловодье нельзя забижать людей русских — это закон и за братьев он был готов убивать. Увидев, что вытворяют изуверы, приказал поднимать дежурный взвод по тревоге и выкатывать тачанки. Учитывая, что русские люди лежали на земле и плакали, когда подкатили легендарные тачанки отдал короткий приказ — ОГОНЬ!
Придурки из казаков и калмыков, что гарцевали на лошадях, похваляясь силой перед мирным населением первыми упали под пулеметам Фишера, а это уже были не те странные поделки времен войны с США, а полноценные пулики, которые сам Первый Консул почему-то называл «Максимами», наверное в очередной раз хотел приписать разработку кому-то другому. Те же кто стоял и не был убит в первые секунды сами повалились на землю и завыли, как побитые сучки.
Как на грех мы вместе с гостями вывалились из юрты посмотреть, что случилось и смогли увидеть, как расстреливают охрану немецких оккупантов. Те смотрели ошалевшими глазами и не верили в происходящее. Они привыкли, что пытать, издеваться и убивать могут лишь они, а их-то за что?
Понятное дело рядом мо мной стоял командир полка Майкл Бент, он посмотрел равнодушным взглядом ветерана на расстрел придурков, затем перевел взгляд на меня.
— Какие будут приказания комиссар?
— Арестовать всех! И я указал пальцем на гостей, а что собственно оставалось делать?
Майкл вставил пальцы в рот и засвистел разбойничьим свистом, через мгновение изуверы рода человеческого были связаны. Они лежали вповалку вместе со своими разбойниками из карателей. Те из жителей села, над которыми еще мгновение назад издевались, ударили лежавших несколько раз ногами, но солдаты попросили крестьян отойти и те подчинились, ибо не было вражды меж бойцами полка «Бойцовых котов» и населением села Голодное.
— Что дальше мой комиссар? Спросил Бент…
— Дальше суд, судить их будем…
Суд
По моему слову были отправлены несколько взводом по числу прибывших гостей в соседние деревушки и селения, где жили помещики. Они должны были доставить местных жителей, кто пострадал от действий данных персонажей. Понятное дело было сказано брать с собой сани и привезти не более дюжины свидетелей, если потребуется мы еще людей пошлем
Наверное я все еще боялся и потому откладывал, как мальчишка надеясь отложить расправу и что явится Белый царь и как всегда решит все проблемы за нас, но до царя далеко, а до Бога далеко первыми мы судили батюшек из самых бедных сел, что прибыли вместе со своими помещиками. Там было множество преступлений, но одно мне запомнилось.
— Батюшка Николай вы ощущаете за собой вину? Как глава трибунала Тройки напоминаю чистосердечное покаяние смягчает способ казни.
— Не виновен я не в чем, а вы есть анчихресты и Христопродавцы!
— Трибунал вызывает свиделя первого бабка Матрена.
Вперед перед помостом вышла бабка Матрена, женщина по возрасту надо сказать не старая лет 40–42 такие в Беловодье цветут и пахнут, а здесь сгорбленная старуха, которая доживала последние дни.
— Говори потребовал сержант Шон.
— Да кого вы слушаете анчихресы! Возмутился батюшка Николай, она ж баба! Русская свинья!
— 10 плетей недоумку а неуважение к люду русскому, отдал приказ сержант Шон.
Раздались удары, попик завыл от боли, крича и проклиная нас всех.
— Говори свободная женщина, потребовал Шон.
— Я а скажу, чего не сказать мне терять неча, старая я!
— Изувер и изверг сей батюшка, кровопивец.
От таких слов заржали бойцы оцепления т. к. старушка не говорила по делу, даже сержант Шон прятал улыбку в шикарных усах.
— Ты это не отвлекайся, говори, раз есть что сказать!
— Так ваши, кадыт нам еды принесли и одежы, так он раздел старика-то мого, вон шубейка на нем вашинская.
— Женщина я тебя не понял, как наша шуба, ты же говорила твоему мужу передали.
— Как есть чем хошь поклянусь сами и передали и начала мелко и быстро креститься.
— Тогда это шуба твоего мужа, никто подарков отнимать не может такое сиречь есть разбой!
— Так прямо и раздой отнял у раба вещь не по статусу, вякнул батюшка Николай.
— На кол, устало произнес Шон.
— Вы не посмеете, да мой отец дворянин я сам дворянин!
Но козлобородого попика уже тащили суровые солдаты к месту установки кольев.
— Учинивший разбой к русскому человеку или ирландцу без смертоубийства подлежит быть посаженным на кол. Процитировал статью УК Калифорнии глава трибунала. Когда он читал, попик завизжал, ему вставили кол в задницу и уже устанавливали его в земли, дабы усадить разбойника на его жердочку.
Увидев такое помещики сбледнули с лица.
— Трибунал тройки вновь предлагает желающим сознаться в совершенном разбое, напоминаю, кара будет куда мягче, или желаете на кол?
Но желающих не было. Был еще один суд и помещика из бедных, что приехал с этим батюшкой так же за разбой посадили на кол.
— Тройка Трибунала спрашивает, еще есть разбойники, что желают помилования и сознаться в своем разбое? Спросил Шон.
Тут уже дворяне не выдержали сразу около 5 наглых морд упали на колени и рыдая сознались, что отбирали вещи подаренные солдатами у русских крестьян.