Война haarp
Шрифт:
– Наверно, не всех покупают? Многие сами уезжают.
Афанасий поморщился.
– Есть такой факт, наше чиновничество насмерть стоит, держась за кресла, попробуй пробейся, докажи, что ты сделал открытие, полезное для народа, вот умные и бегут из России. И почти все беглецы работают на военную промышленность Запада, я статистику изучал недавно. Если что и прогрессирует, то искусство убивать людей.
Дуня тоже опечалилась.
– По телевизору иногда показывают всякие расследования, так страшно становится.
Афанасий с интересом вгляделся в мерцающие глаза девушки.
– Ты тоже рассуждаешь как матёрый философ. Проще надо к этому относиться и не бояться отстаивать свою правоту. Ударили по одной щеке? Ответь по двум!
Дуная погрозила ему пальчиком.
– Я видела твои ответы, это не метод, плохих людей мордобоем не исправишь.
– Но и терпеть их издевательства тоже не метод, на шею сядут. Сроду не любил теорию непротивления злу насилием, которую исповедовал Лев Николаевич. Эта теория едва не погубила Россию в конце двадцатого века, хорошо, люди спохватились, сопротивляться стали, не то мы с тобой разговаривали бы в другой стране. Или вообще не разговаривали бы.
– Ты пессимист. А Лев Николаевич – это Толстой?
– Он, родимый, либеральное «наше всё». Сам-то жил по иным законам. Вот родители твои молодцы, жили по справедливости и спуску негодяям не давали. Я помню, как их хоронили… – Афанасий помолчал, подумав, что зря заговорил об этом, расстроил девчонку. – Кстати, а где тот, кто их сбил?
– Посадили, – грустно ответила Дуня. – Говорят, из зоны живым не вышел.
– Значит, иногда и у нас возмездие добирается до подонков.
– Разве это важно? Папу и маму уже не вернуть.
– Это правда.
Дуня встала.
– Я молока принесу.
Афанасий взялся за пышку, но отложил, погладил себя по животу.
– На сутки наелся. С собой дашь парочку?
– Конечно, хоть все бери, – обрадовалась Дуня, – я ещё напеку.
Кто-то деликатно постучал в дверь.
Девушка вспорхнула с табурета, крикнула:
– Входите.
Дверь открылась, показался страдающий от ложного смущения Дохлый, приложил руку к груди.
– Извините, ради бога, здрасьте. Командир, выйди срочно, дело есть.
– Я сейчас, – поднялся Афанасий. – Молочка всё же выпью, холодненького.
Оба вышли на улицу.
– Что у тебя?
– К твоему деду полиция приехала.
Только теперь Афанасий заметил стоящий у дома Геннадия Терентьевича бело-синий джипчик «Нива Рено». Странно, что он не услышал, как джип подъехал.
Первая мысль была: приехал кто-нибудь из давних знакомых старика, которых у него было много…
Но я не слышал о знакомых полицейских, возразил Афанасий
Дед попросил полицию об охране…
Он бы уже признался, да и для вызова охраны не обязательно связываться с полицией, есть частные охранные конторы.
Кто-то пожаловался на старика…
Но он ни с кем никогда не ссорился, соблюдая заветы добрососедства и мира.
Может, кто-то прослышал про последнее его изобретение?
– Номера чьи?
– Джипчик захудалый, как видишь, а номера костромские.
Сердце сжала лапа тревоги.
– Пошли. – Афанасий обернулся к выскочившей на крыльцо Дуне. – Я вернусь через пять минут, поговорю только.
Девушка кивнула, потом посмотрела на «Ниву», и глаза её стали тревожными.
– Буду ждать.
У джипа прохлаждались два рослых полицейских сержанта, один узколицый, морщинистый, несмотря на явную молодость, второй раздобрел явно не на казённых харчах, у него было лоснящееся круглое лицо и мощный живот. Оба уставились на майора и его спутника, пересекавших улицу и по-хозяйски подошедших к калитке.
– Эй, граждане, вы куда?
– Домой, – простецки ответил Афанасий. – А вы кто и откуда будете?
Полицейские обменялись взглядами. Узколицый взялся за приклад пистолета-пулемёта «Вал», висевшего у него через плечо на ремне.
– Тыловое обеспечение.
– Не знал, что мы живём за линией фронта. – Афанасий покосился на эмблему внутренних войск на предплечье пузана. – А с виду вы обыкновенные мусора внутренней службы. Сеня, поговори с братишками.
– Парни, давайте мирно побалакаем, – осклабился Дохлый, превращаясь в сельского раздолбая. – Погода хорошая, я вам песню спою.
Не слушая начавшуюся за спиной перебранку, Афанасий быстро преодолел дорожку до крыльца, заглянул в дом, никого не нашёл и выскочил во двор.
Геннадий Терентьевич был здесь, прижатый к стене сарая дюжим полицейским с шевронами лейтенанта, а напротив стоял капитан-замухрышка, напоминавший по виду небритого кролика. У него и глаза были кроличьи, красноватые, с поволокой.
Увидев внука, старик встрепенулся.
– Афоньша, тут видишь какая закавыка…
– Вижу, – процедил сквозь зубы Афанасий, подходя и гадая, есть ли ещё кто из полицейских в сарае или нет. – Отпусти его!
– Э, позвольте! – ожил «кролик». – Вы кто, собственно?
– Его внук. Отпусти, я сказал! – Глаза Афанасия стали бешеными.
Лейтенант подумал, отодвинулся от Геннадия Терентьевича. Старик поправил фартук, рысцой подбежал к Афанасию.
– Ни слова не говоря – сразу за петельки! Во власть, туды её в качель!
– В чём дело? – отрывисто обратился Афанасий к капитану, боковым зрением фиксируя действия лейтенанта. – Вы что себе позволяете?
– Нам предписано… – начал капитан, находясь в некотором замешательстве.