Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
Белые халупы, прячась в садах, ласково дымили в небо. Из халуп выходили крестьяне. Они провожали нас бесцветными, вылинялыми глазами и упорно молчали. Бабы около заборов вполголоса причитали.
– Мы идем на юго-запад, а Грайворон к северу будет...
– Вы правы.- На мгновение прапорщик Морозов потерял шаг.- Пожалуй, выйдем на Богодухов. Но вот не понимаю я в таком случае, отчего мы не пошли по линии на Сумы?
– Маневры, господа,- обернувшись к нам, сказал прапорщик Дябин.- Мы, добровольцы, маневрами
– Духом...- пробасил Свечников. Горизонт чернел.
Войдя в интервалы между 2-м и 3-м взводом, запевалы ухарски заломили фуражки.
– Ну, а чего петь-то будем?.. Хлестал дождь...
Мы жи-ве-ем среди по-о-ле-ей,- высокими голосами играли запевалы,
И - - - ле-со-ов дрему-у-у-у-чих,
Но счаст-ли-вей, ве-се-лей
Всех вель-мо-ож могу-у-у-чих!..
Эй, дроздовцы, эй, дроздовцы,
подхватывала рота,
Жи-во, жи-во, живо, вс-се-ле-ей!
Ей!
Живо, жи-во,
Живо, ве-се-лей!..
Дорога вилась и кружилась.
– Правое плечо вперед... Марш!..
И, сойдя с дороги, мы взяли напрямик и через зреющую рожь пошли к какой-то далекой деревне.
ПЕРВЫЕ БОИ
Мокрая густая темнота ползла по кустам...
– Курить в кулак! Не зажигать спичек! Прикуривай друг у друга!..
Совсем близко от нас шел бой. 1-я, 2-я и 3-я рота наступали на Богодухов.
– Заварилось... Только сейчас, господа, заварилось по-настоящему!..Нартов сидел на корточках и запихивал травою дыру в сапоге. Над Нартовым стоял Свечников. Он дрожал мелкой дрожью. С козырька его фуражки стекала вода.
– Эх, дрозды, дрозды!
– ворчал прапорщик Дябин, прислушиваясь к гулу красной артиллерии.- Зазнались дрозды!.. Без батарей... С одними винтовками вышли... Так и споткнуться не трудно... Черт!.. Море нам по колена!..
Он сплюнул.
Дождь бил по листьям, выбивая барабанную дробь. Нартов присвистывал.
– Ничего, ничего!.. Не в первый... Не спотыкаться, не бегать... Выбежим!
Через минуту нас построили.
* * *
...Под ногами хлюпала вода.
– Держи интервалы!.. Цепь спокойней!.. Цепь - черт дери! Держи интервалы!
Капитан Иванов вводил роту в прорыв между 2-й и 3-й, которые медленно отступали от Богодухова. 4-й взвод, еще не привыкший к боям, шел, ломая равнение, крутыми зигзагами.
– Не пригибаться! Не пригибаться, трусы!
– кричал капитан Иванов, следуя за ротой с наганом в руке.- Цепь...
Диким вихрем над головой взвизгнули первые пули. Кто-то вскрикнул и упал.
– Вот они! Вот!
– закричал Свечников.- Обходят!..
– Не ори!
– Нартов грыз семечки, а потому шамкал, как беззубая старуха.
– Не ори, дурак!.. Наши это... Воин!..
Было темно. Темнота
Наконец, 2-я и 3-я роты поравнялись с нами. Мы также стали отходить.
* * *
...Отступая, мы отстреливались.
– Спокойней! Так! Так! Еще спокойней!
– сдерживал 2-е отделение прапорщик Дябин.- Следите, прапорщик.- Он подошел ко мне.- Ну и бьют же! Следите...
И вдруг глаза мои чем-то захлестнуло, и чья-то винтовка, ударив меня в локоть, полетела мне под ноги.
...Черные силуэты солдат шли пригибаясь.
– Отделение, слушать мою команду!
– кричал я, снимая наган с прапорщика Дябина.
Верхняя часть его черепа была снесена.
* * *
Все больше и больше снижались пули. Нартов ворчал. Шел угрюмым шагом, опустив винтовку штыком до самой земли. По нем равнялась вся цепь. Я был обрызган кровью и мозгами отделенного. Вытирая лицо рукавом, быстро пригибал голову, самого же себя обманывая: "Ну, конечно, не трушу... Пригибаюсь?.. Ну, конечно!.. Но кровь..."
– Эй, не бежать!..
Из-под обстрела красных мы вышли только через полчаса.
Дождь больше не падал. Из-за туч выгрызалась луна.
Замыв пятна крови и мозги, я повесил гимнастерку на ротной кухне и медленно шел к бараку какой-то экономии сахарозаводчика Кенига, в которой на ночь - был расположен наш батальон.
Под стеной барака сидело несколько солдат 2-й роты.
– А черт их разберет, хохлов этих!.. Молчат, и слова не скажут...говорил маленький рыжий солдат с запрокинутым вверх носом.- В городах, там подходяще встречают, это верно, а эти вот - волками глядят... Ну - и не поймешь, рады ли, нет ли...
– А чему радоваться?..
– Ты, слушай, язык подвяжи!..- угрюмо вставил третий солдат.- Не у красных... Разговор оборвался.
– Гляди, пленного ведут. Ишь, длиннорылый! Наш это, из кацапов будет!
Из штаба батальона вели пленного ординарца, в темноте подъехавшего к нашей цепи.
Пленный шел, опустив голову, и угрюмо смотрел на дорогу.
Через минуту за бараком раздался выстрел.
* * *
"Пойду за гимнастеркой - и - спать!" - решил я, соскакивая с забора.
Прапорщик Морозов сидел возле кухни, держал между коленями котелок и деревянной ложкой хлебал черный густой кофе.
– Мне, прапорщик, кажется...- начал было он, но вдруг почему-то вновь замолчал.- Хотите?
Я сел рядом с ним и взял котелок и ложку.
Опять стал накрапывать дождь. Прапорщик Морозов поднял голову и снял фуражку. Увидя над кокардой смятый стебелек уже осыпавшейся розы, он отцепил его и бросил на землю.
– Знаете, о чем я думаю, прапорщик?
– спросил он, помолчав.- Думаю, вот,- отчего с прицела двенадцать, десять, восемь, или с шести хотя бы, стрелять, очевидно, легче, чем в упор...