Война и мир Михаила Тухачевского
Шрифт:
В этой главе — никогда не публиковавшиеся документы из Центрального архива ФСБ, рассказывающие о геноциде всей страны, ее граждан всех поколений и всех сословий.
Документы, информирующие о преступлениях Системы против человеческой личности и самой человечности. Чудовищные нелепости, отупляющая алогичность, грубые фальсификации карательного механизма — и невероятные проявления силы воли и духовного сопротивления. Расправа над родственниками маршала Тухачевского и расстрелянных вместе с ним военачальников типична для сталинского режима. Публикуемые впервые материалы — фрагменты архивных следственных
«Шпионы Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна, продавшиеся заклятым врагам социализма, дерзнули поднять кровавую руку на жизнь и счастье стосемидесятимиллионного народа, создавшего Сталинскую конституцию, построившего общество, где нет больше эксплуататорских классов, где уничтожены волчьи законы капитализма. Приговор суда — акт гуманности, защищающий нашу Родину и передовое человечество от кровавых извергов буржуазной разведки. Страна, единодушно требовавшая стереть с лица земли восьмерку шпионов, с удовлетворением встретит сегодня постановление суда. Расстрелять! Таков приговор суда. Расстрелять! Такова воля народа», — «Известия » за 12 июня 1937 года, как и другие газеты, захлебывались в истерической агрессии.
Передовица и подверстанные к ней статьи ошеломляли:
разоблачены люди, которыми еще совсем недавно (столь же истерично) восхищалась вся страна. «Сокрушительный удар по фашистской разведке», «приговор суда — свидетельство нашей мощи», «рабочие московских заводов и фабрик на многолюдных митингах ночных смен единодушно одобрили приговор суда над огол телой фашистской бандой шпионов, изменников и диверсантов »… Ненависть, страх, отключивший разум, звериный инстинкт самосохранения. «Это все Тухачевский — помещичий сынок. Он всех затянул… Поделом изменникам!.. Расстрел — слишком легкая смерть!»1 Для Тухачевского все было кончено. Пришла очередь родственников.
Нина Евгеньевна Тухачевская прочла газету, опубликовавшую смертный приговор ее мужу, в поезде, увозившем ее в ссылку.
«Извещение Гр. Тухачевской Нине Евгеньевне Адрес улица Серафимовича, д. 2 кв. 221 НКВД СССР предлагает Вам в 2–хдневный срок выехать из г. Москвы в избранный Вами в один из следующих городов (Астрахань, Оренбург, Семипалатинск, Актюбинск). В случае невыезда в срок или разглашения данного извещения Вы будете заключены в лагерь.
При отъезде из Москвы Вы можете получить все вещи, лично Вам принадлежащие. 9.6.37»2.
На обороте извещения:
«Я нижеподписавшаяся Тухачевская Нина Евгеньевна 1900 года рождения даю настоящую подписку 8–му Отделу ГУГБ НКВД, что мне объявлено извещение НКВД СССР о выезде из г. Москвы в 2–хдневный срок и я обязуюсь в указанный срок выехать к избранному месту жительства в г. Астрахань.
Обязуюсь по приезде в Астрахань явиться в местный орган НКВД для регистрации.
9 июня 1937 года.
Ввиду болезни моей дочери Светланы оставляю ее временно в Москве у родных.
Тухачевская»3.
Решением Особого совещания УНКВД СССР Н. Е. Тухачевская, жена маршала, была выслана в Астрахань на 5 лет 9 июня 1937 года — до того, как состоялся суд над ее мужем и его «соучастниками». Та же участь была уготована и остальным женам
Владимира Уборевич, дочь командующего Белорусским военным округом И. П. Уборевича, которой в 1937 году было 13 лет, вспоминала:
«10–го июня утром, ко мне вбежала Ветка (дочь Я. Б. Гамарника.
— Ю. К.) и сказала, что они с мамой едут в Астрахань.
Сколько было радости, когда я сказала, что мама тоже выбрала Астрахань. Женам предложили для ссылки несколько городов на выбор: Оренбург, Гурьев, Астрахань… Все выбрали Астрахань.
Итак, мы с Веткой счастливы, едем вместе. Не понимаю сейчас, как это в нас все странно укладывалось — и горе и полное непонимание трагизма происходившего. Я была полна забот о своей канарейке, рыбах, черепахе и хомяке, которых решила везти с собой»4.
Столкновение двух реальностей не воспринималось детским сознанием. Это еще была как бы игра. Уже став взрослой, Уборевич делилась этими воспоминаниями искренне и почти интимно в письмах к Елене Сергеевне Булгаковой, вдове знаменитого писателя. Письма, конечно, никогда не предполагалось публиковать.
Е. С. Булгакова, дружившая с Уборевичами с 1920–х годов, в их доме познакомившаяся с Михаилом Афанасьевичем, попросила Владимиру Иеронимовну «выплеснуть пережитое на бумагу». Был избран эпистолярный жанр…
Но проступали первые врезавшиеся в память штрихи кошмара, навсегда расколовшего жизнь, вычеркнувшего детство, юность.
«Помню нашу развороченную квартиру, маму среди перевернутых корыт, неистово курящую, но никогда не плачущую… Друзей в доме немного — все боятся. Знаю, что заходила только Галина Дмитриевна Катанян. Лиля (Брик. — Ю. К.) сказала «Мы сейчас с Ниной друг друга не украшаем». У нее дело тянулось дольше. Виталия Примакова (Брик была в то время его женой — Ю. К.) арестовали
в июне 1936 года. Он уже сидел почти год»5.
Взрослые, все понимавшие, пытались как–то совладать с ситуацией — если не для того, чтобы убедить других, то хотя бы для того, чтобы поддержать себя. Склонная к эстетизации жизни Нина Владимировна Уборевич и в начале трагедии, и в конце держалась красиво. Соседка по дому, тогда еще подросток, запомнила ее такой:
«Поражает, как в такой трагический момент Н. В. не теряла присутствия духа. Она попросила нас сходить с Мирой (уменьшительное от Владимира. — Ю. К.) на Арбатский рынок и купить большой букет красных турецких маков. Это красивые большие многолетние цветы с красными лепестками и бархатно–черной серединкой лепестков.
Я стала убеждать Н. В., что они очень быстро вянут, что в дорогу лучше взять пионы или лилии, но она настаивала на том, чтобы купили именно маки, сказав, что они ей больше нравятся. Мы пошли и купили большой букет… Я часто вспоминала этот эпизод и только много позже, будучи взрослой, догадалась, почему Н. В.
настаивала именно на красно–черных цветах. — Это был вызовтраур по мужу и желание показать, что она все понимает и не склоняет головы»6.
Петр Якир, сын командующего Киевским округом, также ехал с матерью в Астрахань, через Москву. В Москве «за два часа до отхода поезда в зале ожидания появились два человека в форме НКВД, которые пригласили мать в какой–то кабинет, тут же на вокзале. Продержали ее около полутора часов.