Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917
Шрифт:
Плацдармы были так широки, что спасали эти три города от обстрела из самых крупных дальнобойных орудий, имевшихся в то время у германцев, и могли служить отличными опорными пунктами для наступательных операций. Бои вокруг плацдармов велись с переменным успехом, то приближаясь к городам, то удаляясь, и затихли только с наступлением зимних холодов точно так же, как затихли они раньше на всех остальных участках фронта.
Обе стороны, готовясь к весенней кампании, принялись за работы по укреплению своих позиций. Это, однако, не исключало возможности проведения зимой наступательных операций местного значения после того, как наши войска будут приведены в порядок и смогут получить пополнения. Говоря об отступлении русской армии летом и осенью 1915 года, следует помнить о трудностях, с которыми она столкнулась из-за одного непредвиденного обстоятельства – бегства всего русского населения во внутренние районы страны. Пример такого поведения народа подала Германия во время нашего первого наступления в Восточную Пруссию. Вплоть до этого момента история войн между цивилизованными государствами не знала ничего подобного. Причина, как видно, в том, что в прежних войнах численность участвовавших в них армий была недостаточно велика, чтобы наступать на фронте, пересекающем всю вражескую территорию, вследствие чего далеко не все население страдало от ужасов вражеского нашествия. Вероятно, часть народа вообще не встречалась с вражескими воинскими частями. В нынешней войне все изменилось; враг наступает теперь сплошной волной, сметающей все на своем пути. Кроме того, несомненное влияние на поведение населения оказывали циркулировавшие
В то же время другие люди подходили к ним и обнимали как своих освободителей. На самом деле всякий, кто сталкивался с нашими казаками, признает их добродушие и сердечность, хотя эти свойства нисколько не умаляют их выдающихся боевых качеств.
Пока наши отступающие войска двигались через губернии Царства Польского, бегство местных жителей еще не приняло формы бесконтрольной паники. Однако по мере того, как отступление продолжилось и далее в глубь страны, численность пришедшего в движение населения возрастала все более и более. Бегство было особенно массовым в тех местах, где люди покидали свои дома, приведенные в ужас усиливавшимися боями. Жители в спешке нагружали на телеги домашний скарб, детей и стариков, забирали мелкий и крупный рогатый скот и вливались в непрерывный поток людей, бесконечной вереницей двигавшихся с запада на восток. Естественно, дожди заставляли их стараться ехать по щебеночным шоссе, вследствие чего главные дороги быстро забивались множеством беженцев, и движение было сильно затруднено. Со временем эта совершенно беспорядочная людская лавина подчистую истребила все местные запасы фуража, включая даже подстилки для скота. Люди сталкивались с не меньшими трудностями и в поисках собственного прокормления. Среди беженцев распространились болезни и значительно увеличилась смертность. Весь маршрут этого массового бегства был отмечен небольшими холмиками с установленными над ними наспех сколоченными крестами. Ни одна из общественных или правительственных организаций не была готова к такому ужасному положению – ни земские, ни городские управы, ни органы Красного Креста, ни губернская администрация. Все они принимали спешные меры с целью хоть как-то упорядочить движение беженцев. Громадную помощь оказывали железные дороги, которые предоставляли бесплатный проезд всем, кто в дороге лишился лошадей и был вынужден дальше идти пешком. Этим повезло больше всех.
Общественные организации создавали питательные пункты en route, оказывали медицинскую помощь, отправляли тех, кто устроился на поезда, в свои центры, которые, в свою очередь, обеспечивали прибывших жильем. Делались еще попытки проводить закупку у населения скота, чтобы предотвратить голод, однако эта мера не дала ощутимых результатов. Пошел мокрый снег. Германия прошла через подобные испытания во время оккупации Восточной Пруссии; Бельгия и Северная Франция тоже страдали от этого бедствия, но в этих странах повсюду к услугам беженцев имелись железные дороги, к тому же их исход не происходил поздней осенью, сопровождавшейся началом морозов и снежных буранов. В этом заключается главное отличие нашей трагедии. Только тот, кто в то время сам был очевидцем бегства русского населения, может хотя бы отчасти постигнуть глубину тех ужасов, которыми оно сопровождалось. Судьба пощадила меня, и я ни разу не видел этих картин, поскольку в период нашего отступления из Галиции мне пришлось удерживать позиции к западу от Варшавы, а за несколько месяцев до отступления Северо-Западного фронта меня с моим армейским корпусом перевели в Восточную Галицию. Мне доводилось слышать от людей, которые сражались в нескольких войнах и участвовали во многих кровавых сражениях, много рассказов об ужасах, виденных ими на поле боя. Однако ни один из них не шел ни в какое сравнение с кошмарным зрелищем нескончаемого повального бегства мирных жителей, не знавших ни конечной цели своего пути, ни места, где им удастся в следующий раз отдохнуть и найти кров и пропитание. Сами находясь в бедственном положении, они только еще больше увеличивали трудности для воинских частей, а в первую очередь – для обозов, которым приходилось двигаться по дорогам, запруженным беспорядочными человеческими волнами. Во многих случаях нашим войскам приходилось останавливаться и вступать в арьергардный бой только для того, чтобы позволить этой толпе рассосаться и очистить место для прохода армии. Однако войска останавливались для боя только на день-другой, тогда как значительная часть беженцев, уверив себя, что отступление прекратилось, сворачивала с дороги и образовывала подобие цыганского табора. Они не желали двигаться дальше в расчете на то, что скоро начнется наше наступление и они смогут вернуться в свои дома. Естественно, когда части продолжали отход и дорога была занята войсками и обозами, многие из таких таборов оставались на месте и оттого попадали в руки неприятеля. Должно быть, судьба этих людей была горше всего. Они впервые задумывались тогда о тщетности своих потерь, о том, как трудно будет им раздобыть пропитание у врага, который в то время и сам испытывал большие трудности со снабжением. Предчувствуя еще большие лишения на обратном пути, они вдобавок опасались, что дома непременно найдут все в развалинах. Один Господь знает, какие страдания они тогда переживали, как много слез пролили и как много жизней было принесено на алтарь неумолимого молоха войны.
С момента, как армия достигла своих зимних позиций, положение начало стабилизироваться. Многие армейские корпуса после этого стояли на одном месте по году и более. Большая часть этих войск была почти целиком сформирована из тыловых подразделений с пренебрежимо малой долей настоящей пехоты; к счастью, большинство частей сохранило свою артиллерию. Тыловые учреждения армейских корпусов редко страдают от некомплекта личного состава. Главная причина такого положения – в том, что они имеют большое количество лошадей, которые постоянно нуждаются для ухода за ними в присутствии людей – по большей части негодных к строевой службе. Среди наших союзников широко распространено мнение, что русская армия нерационально использует свои хозяйственные и интендантские подразделения; однако если это и соответствует действительности, то виной тому может быть только жестокая необходимость. Главная причина такого положения – наши громадные пространства, нехватка механического транспорта и большая удаленность передовых линий от мест, где можно получить пополнения, и от городов с большим населением. Наиболее многочисленные из наших тыловых учреждений – транспортные и медицинские. Размер первых находится в прямой зависимости от расстояния, отделяющего войска от ближайшей железнодорожной станции, и от развитости сети полевых узкоколеек. На деле это то максимальное расстояние, на которое войска могут в наступлении оторваться от своих передовых складов.
Большую численность медицинских подразделений можно объяснить следующим образом. Во время напряженных боев несколько армейских корпусов, как правило, имеют базой только одну железную дорогу. Следовательно, несколько десятков тысяч раненых должны несколько дней получать медицинскую помощь и питание на месте, прежде чем санитарные поезда смогут перевезти их в ближайшие города с большим населением, в которых, в свою очередь, должны быть устроены
В наших условиях результаты были бы еще плачевнее, если принять во внимание неразвитость наших железных дорог. Их перегруженность делала невозможной своевременную подачу медицинских транспортов и санитарных поездов – в особенности в периоды серьезных боев. Отсюда ясно, что любой армейский корпус должен иметь достаточное количество собственных средств для транспортировки раненых, собственные сортировочные пункты и места для первичной обработки ран.
Для объяснения причин, по которым наши транспортные парки должны быть крупнее, чем в армиях наших союзников или Германии, достаточно вспомнить, что один трехтонный грузовик, который обслуживают два человека, заменяет работу от 120 до 240 одноконных повозок с теми же двумя возчиками при каждой. Следовательно, если армия имеет тысячу трехтонных грузовых автомобилей, что значительно меньше того количества, которым располагают армии наших союзников, они работают как 120–240 тысяч одноконных повозок, обслуживаемых соответствующим количеством обозников. Не меньшую пользу приносят автомобили, применяемые союзниками для перевозки своих раненых из полевых госпиталей в базовые. В случае настоящей необходимости эти автомобили могут работать круглосуточно, требуя только смены водителя, тогда как конный санитарный фургон – не более десяти часов в день. Если к тому же принять в расчет наши скверные дороги, то становится ясно, что даже то умеренное количество санитарных автомобилей, которыми мы располагаем, может быть использовано далеко не всегда.
Несмотря на упомянутые условия и огромные трудности с доставкой в войска всего необходимого во все увеличивающихся количествах, за два с половиной года войны наши армии не испытывали действительных трудностей во всем, что касается снабжения продовольствием и обмундированием. Трудности возникали только с получением сапог, но со временем, с помощью общественных организаций, положение было исправлено.
Чтобы дать исчерпывающее представление о работе наших медицинских служб, я должен упомянуть следующее: большинство наших раненых получают первую помощь в полевых условиях; способные ходить идут на перевязочный пункт; тяжелораненых санитары относят на носилках в дивизионный лазарет или в подвижные передовые санитарные отряды, принадлежащие неправительственным организациям под эгидой Красного Креста.
В большинстве случаев увеличение длины участка фронта, занимаемого дивизиями, вынуждало их на всю войну включать в свой состав такие передовые санитарные отряды, поскольку в противном случае раненые, стекающиеся к единственному дивизионному лазарету, должны были бы транспортироваться несколько лишних километров. Большинство дивизионных лазаретов, в которые раненые попадали в первую очередь, пройдя только через руки полкового военного врача, были оснащены таким образом, что в них в условиях полной стерильности могли проводиться самые серьезные операции. В случае если раненый нуждался в немедленном хирургическом вмешательстве, ему оказывалась необходимая помощь, после чего он мог еще несколько дней оставаться на месте до тех пор, пока перевозка на санитарной двуколке переставала представлять для него фатальную опасность. Остальных раненых здесь при необходимости только заново перевязывали, после чего переправляли в госпитали, принадлежащие армейским корпусам, а если возможно, то в один из главных эвакопунктов, организованных и обслуживаемых медицинской службой армии. Здесь сортировали раненых, которым требовалось длительное лечение, и тех, чье состояние давало надежду на быстрое выздоровление. Последнюю категорию отправляли в армейские госпитали, а по излечении возвращали обратно в свои полки. Раненых, требовавших продолжительного лечения, на поездах перевозили в ближайший населенный центр, где – чаще всего по распоряжению штаба армии – в местных зданиях или в специально построенных бараках и в палатках создавались госпитали.
Раненых доставляли в армейский приемный покой, причем возможно большее число тяжелораненых – на специальных санитарных поездах, в которых каждому из них выделялась отдельная койка. К сожалению, следует отметить, что мы не могли позволить себе сильно загружать такими поездами железные дороги, ближайшие к передовой линии. Кроме того, большая часть санитарных поездов требовалась для перевозки раненых от последних приемных отделений во внутренние районы страны, на расстояние в тысячи километров. Поэтому приходилось довольствоваться порожняком армейских транспортов, состоящим из товарных вагонов, из которых на конечной станции выгружались войска или грузы. При формировании такого состава в него включался так называемый «кадр» санитарного поезда, состоявший из четырех вагонов, уже оборудованных и ожидавших на станции. В него входили вагон-перевязочная, жилой вагон для медицинского персонала – врачей, сестер милосердия и санитаров, грузовой вагон, в котором помещались средства для оборудования товарных вагонов под перевозку раненых и передвижной склад зимнего имущества, и вагон-кухня. В каждом товарном вагоне, перевозившем раненых, находился служитель, который топил печи, а при необходимости на первой остановке помогал санитарам составлять рапорт медицинскому персоналу. На остановках поезда раненые, нуждавшиеся в немедленной помощи, переносились в перевязочный вагон.
Эта система, несмотря на свою запутанность и примитивность, была неизбежна, а при правильном применении давала неплохие результаты. Главные проблемы с эвакуацией раненых возникали после неожиданных оборонительных сражений, когда в армию один за другим начинали прибывать армейские корпуса, а военная обстановка требовала первоочередной перевозки войск, в результате чего приходилось отменять движение санитарных поездов. В таких случаях тыловые учреждения новоприбывших армейских корпусов неизменно прибывали с большим опозданием, и эти войска, разумеется, должны были пользоваться местными медицинскими службами, которые были организованы для приема значительного количества раненых. Особенно тяжелы были условия эвакуации во время декабрьских боев 1916 года в Румынии. При ничтожной пропускной способности румынской железнодорожной сети и недостаточном количестве ведущих к румынской границе русских дорог, оказавшихся неспособными удовлетворять даже потребности одних только пехотных частей, нельзя было и думать о пропуске дополнительных санитарных поездов и поездов тыловых учреждений. Дополнительные эшелоны уменьшили бы скорость перевозки воинских частей, что привело бы к их дроблению в непосредственной близости от неприятеля. Тот факт, что в войсках не было зарегистрировано ни единого случая развития эпидемий, свидетельствует, что солдаты не испытывали недостатка продовольствия и одежды, а медицинская помощь была эффективна, хотя признаки увеличения заболеваемости имелись. Холера, брюшной тиф, перемежающаяся лихорадка и даже бедствие всех предшествующих войн – чрезвычайно заразный сыпной тиф – практически отсутствовали. Эти болезни поражали почти исключительно гражданское население, в особенности во время бегства от германских захватчиков. Единственное заболевание, которое начиная с весны 1916 года приняло характер эпидемии, была цинга. К сожалению, должен сказать, что медицине неизвестны способы ее профилактики или быстрого лечения. Ученые даже спорят относительно того, заразна эта болезнь или нет. Наблюдения, проведенные в войсках, дают определенные указания на ее заразность. Причинами возникновения болезни являются в основном крайняя усталость, спертый воздух землянок, а в первую очередь – однообразное питание.