Война иными средствами
Шрифт:
Почему всякое взаимодействие в пространстве разработки внешней политики и экономики оказывается настолько затруднительным? Наиболее распространенное мнение состоит в том, что так было не всегда; на деле Соединенные Штаты исторически придерживались экономически ориентированной внешней политики. Как недавно отметил Роберт Зеллик, бывший глава Управления торгового представителя США и президент Всемирного банка, данное «отделение экономики от внешней политики США и политики в области безопасности отражает отход от раннего американского опыта. В первые 150 лет существования страны американская внешнеполитическая традиция была пронизана экономической логикой. К сожалению, осмысление международной политической экономики стало в США забытым искусством» [61] .
61
Zoellick, «The Currency of Power».
Зеллик уточнил эту характеристику, предложив содержательный исторический обзор (едва ли не лучшее из имеющихся исследование по истории Соединенных Штатов) [62] .
62
Историки наподобие Алана Добсона и Фрэнка Гэвина рисуют картину, схожую с описанием Зеллика. По словам Гэвина, на протяжении большей части своей истории, «Соединенные Штаты безжалостно применяли экономические инструменты для вознаграждения друзей и наказания противников всякий раз, когда возникала такая потребность, и редко колебались, если требовалось подчинить финансовые прибыли соображениям геополитики». F. J. Gavin, «Both Sticks and Carrots», Diplomatic History 28 (2004): 607–610.
Если некоторые толкования термина «геоэкономика» подразумевают обратную конфигурацию средств и результатов (то есть применение военной силы ради достижения экономических целей), то другие фокусируются исключительно на средствах. Действительно, многие комментарии относительно внешней политики используют термин «геоэкономика» как способ доказать, что приоритеты внешней политики могут или даже должны смещаться от военной ориентированности к реализации экономических целей.
Большинство согласится, что подобное понимание геоэкономики вошло в современный лексикон международных отношений благодаря опубликованной в 1990 году статье Эдварда Люттвака, в которой автор утверждал, что «окончание холодной войны неуклонно ослабляет значимость военной силы в мировых делах». По его мнению, мировая политика начинает уступать место геоэкономике, которая «сочетает логику конфликтов с методами торговли» [63] . Люттвак указывал, что «по мере снижения актуальности военных угроз и военных союзов геоэкономические приоритеты и механизмы становятся доминирующими в действиях государства». Он вернулся к данной теме в своей книге 1993 года, причем придал изложению алармистскую тональность. Геоэкономика, пояснял он, не больше и не меньше, чем продолжение древнего соперничества наций посредством новых промышленных инструментов. Как и в прошлом, когда молодые люди в униформе маршировали в бой ради территориальных завоеваний, сегодняшних налогоплательщиков убеждают субсидировать схемы индустриальных завоеваний. Вместо борьбы друг с другом Франция, Германия и Великобритания теперь сотрудничают, финансируя «Эйрбас индастри» в его противостоянии с «Боинг» и «Макдоннелл – Дуглас». Вместо того чтобы оценивать прогресс по перемещению линии фронта на карте боевых действий, теперь следят за котировками мирового рынка акций для конкретных категорий товаров и сырья.
63
Luttwak, «From Geopolitics to Geo-Economics».
Аналогичным образом, хотя и стараются избегать употребления самого термина «геоэкономика», Мандельбаум и Гэвин показывают, что содержание геополитических целей государств демонстрирует отход от военных методов и жестких мер безопасности и переориентацию на экономические интересы. Подобное вполне может соответствовать истине, однако эта тема во многом выходит за рамки нашей книги. По контрасту, геоэкономические подходы, как мы их понимаем, фокусируются лишь на том, как именно государства применяют экономические и финансовые инструменты для достижения желаемых геополитических целей. Впрочем, когда государство начинает воспринимать «геополитический климат» прежде всего с точки зрения распространения своего экономического влияния и подстраивает под такое восприятие свои геоэкономические «рефлексы», может – и должно – быть, что эта реализация и процесс перевооружения политики обернутся переменами во внешнеполитической стратегии.
Далее, предполагать, что государство применяет экономические инструменты для достижения каких-либо геополитических целей, отнюдь не обязательно означает, что существуют только геополитические. Государства могут проводить (и зачастую проводят) геоэкономическую политику, преследуя одновременно разнообразные интересы – геополитические, экономические и прочие. Стратегические инвестиции Китая в Африку видятся здесь, пожалуй, наиболее показательным примером. Но в этом отношении геоэкономика ничем не отличается от любой другой формы государственного влияния (вспомним хотя бы об экономическом ущербе, вызванном войной). Значимо, иными словами, лишь наличие (причем не исключительное) важных геополитических интересов. Страны в целом не уделяют пристального внимания относительному ранжированию мотивации, но выбор политики часто говорит сам за себя. Как мы утверждаем в главе 7, имеется множество экономических политик, способных практически одновременно реализовывать экономические и геополитические цели; но нередко торговое соглашение, задуманное в качестве средства достижения той или иной цели во внешней политике, сильно отличается от соглашения, направленного на достижение сугубо экономических целей.
Государства не только применяют геоэкономические инструменты ради достижения широкого спектра неэкономических целей, но и используют эти инструменты различными способами. Наиболее очевидное различие здесь – это различие между позитивной и принудительной формами геоэкономического воздействия. Но геоэкономические методы различаются по целому ряду критериев: цели могут быть краткосрочными или долгосрочными; некоторые средства будут транзакционными (цели узкие, предполагаемые выгоды достаточно хорошо определены), тогда как другие окажутся более общими (цели широки, выгоды осознаются нечетко); диапазон геоэкономических технологий в период войны будет отличаться от такового в мирное время или при отсутствии «горячего» военного конфликта.
Решение президента Картера наложить эмбарго на поставки зерна СССР в ответ на советское вторжение в Афганистан в 1979 году и предложение администрации Трумэна союзникам воспользоваться льготными кредитами на приобретение военных материалов в годы Второй мировой войны представляют собой целенаправленные шаги, предпринятые в качестве реакции на конкретные события и призванные стимулировать определенный комплекс мер. Стремление конца 1970-х годов со стороны ФРГ учредить единую европейскую валюту (которую немцы считали необходимым для развеивания опасений Запада по поводу очередного возвышения Германии) и возникновение Европейского союза являлись, так сказать, стратегическими играми, где цели были широки, результаты предполагались разнообразные, а выгоды виделись малопонятными (хотя и существенными) даже ведущим инициаторам этой политики. Те 8 миллиардов долларов, которые Катар инвестировал в Египет в промежуток между падением президента Мубарака в начале 2011 года и свержением президента Мурси в середине 2013 года, вероятно, находятся где-то посередине: эти инвестиции явно преследовали некие краткосрочные цели, но также предусматривали немалое разнообразие итогов и ряд выгод по истечении длительного периода времени.
Кроме того, геоэкономическая сила, подобно геополитической, является функцией ряда структурных факторов и политических решений. Государства сильно различаются по своей способности проецировать геополитическую силу, однако налицо определенные структурные характеристики, или геоэкономические факторы, которые определяют, насколько эффективно та или иная страна, скорее всего, будет использовать геоэкономические инструменты. Увы, если сравнивать с обширной литературой по методам и механизмам геополитического влияния, практически не существует подобного анализа геоэкономики; нет и единого мнения относительно совокупности геоэкономических инструментов, которые уже существуют, или относительно того набора факторов, которые позволяют государствам применять их с большей или меньшей эффективностью [64] . Правда ли, что недемократические страны лучше «приспособлены» для применения геоэкономических инструментов? Правда ли, что малые страны оказываются в столь же невыгодном положении, когда заходит речь о геоэкономике, как то, когда дело касается геополитики? С учетом отсутствия любых концептуальных схем и прогностической логики для этих инструментов вряд ли следует удивляться, что творцы внешней политики, похоже, гораздо более склонны анализировать свои перспективы с геополитической, а не с геоэкономической точки зрения. Более подробно мы рассматриваем эту тему в главе 3.
64
См., например, Colin S. Gray and Geoffrey Sloan, eds., Geopolitics, Geography, and Strategy (New York: Routledge, 1999); Jakub J. Grygiel, Great Powers and Geopolitical Change (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2006); Walter Russell Mead, «The Return of Geopolitics», Foreign Affairs, May/June 2014; Robert Kaplan, The Revenge of Geography: What the Map Tells Us about Coming Con icts and the Battle against Fate (New York: Random House, 2012).
Когда приходится применять концепцию геоэкономики к реальным ситуациям, то, сколь бы тщательно ни конструировались параметры и критерии, неизбежно возникает известное число промежуточных, пограничных случаев. Большинство аналитиков (но не все) согласятся, вероятно, с утверждением Дэвида Болдуина о том, что бомбардировку заводов следует исключить из любого понимания геоэкономики, поскольку это все же образчик традиционного военного применения силы [65] . Но что насчет использования силовых методов – морской блокады, к примеру, – для поддержания экономического эмбарго, которое само является частью комплекса военных мер? Или как быть с поддерживаемыми конкретным государством кибератаками на банки и важную хозяйственную инфраструктуру противника в качестве средства выражения несогласия с внешнеполитическими действиями другой страны?
65
Dobson, US Economic Statecraft for Survival.
Однозначных ответов тут нет. В широком смысле действия и политика интересов представляют собой экономические методы государственного управления; иногда эти методы подразумевают использование инструментов сугубо экономического свойства (например, принудительные торговые меры, экономическая помощь или суверенные инвестиции), а в других случаях они будут использовать механизмы уже не чисто экономического свойства (такие, как государственные кибератаки), но при этом средства, с помощью которых государства пытаются повлиять на поведение других государств, останутся экономическими. По данной логике, ряд кибератак – скажем, направленных на критически важную экономическую и финансовую инфраструктуру другой страны – можно считать геоэкономическими, тогда как кибератаки иного типа (направленные на военные и иные государственные цели) таковыми не являются.