Война иными средствами
Шрифт:
Как отмечалось выше, государства все чаще предпочитают поигрывать геополитическими «мускулами» экономически – то есть прибегают к геоэкономическим подходам. Это не исключает демонстрации военной мощи, что показали недавнее вторжение России в Грузию (2008) и в Крым (2014) и китайская агрессия в Южно- и Восточно-Китайском морях, не говоря уже об американских кампаниях в Ираке и Афганистане. Но все чаще государства стремятся уладить внешнеполитические разногласия экономическими методами, будь то запрет экспорта ключевых сырьевых товаров или кибератаки на банковский сектор страны-соперника. Когда подобное случается, это означает, что экономическая напряженность и проблемы безопасности взаимно усугубляются. Случаи, когда экономические факторы определяют силовые противостояния – доступ к критически важным ресурсам является основным примером, – широко известны. Однако все чаще вызовы безопасности, сами по себе не обладающие значимым экономическим потенциалом, приводят к экономическим потрясениям.
Это особенно верно для Восточной Азии. Одно из возможных объяснений растущей напряженности в регионе заключается в восприятии Китаем собственного экономического могущества, а именно в убежденности в том, что Соединенные Штаты Америки, Япония
156
Большинство экспертов датируют изменение поведения Китая началом 2009 года, когда китайские корабли неоднократно перехватывали американские суда-наблюдатели в попытках помешать ВМС США вести разведывательную деятельность. См. «Naked Aggression», Economist, March 12, 2009.
Невозможно спрогнозировать, чем обернутся эти тренды. Многое будет зависеть от того, как Соединенные Штаты, будучи признанным мировым лидером, осознают данные вызовы и как отреагируют на них. Скорее всего, на осознание повлияет, вероятно, тот факт, что, хотя многие государства «перепрофилируют» экономические инструменты для достижения геополитических выгод, сами США движутся в обратном направлении. Верно, что Вашингтон проводит более активную внешнюю политику на международной экономической арене, но он поступает так по причинам, которые гораздо теснее связаны с экономическим благополучием Соединенных Штатов, чем с геополитическими результатами. В США налицо растущее (и, на наш взгляд, обоснованное) признание того обстоятельства, что ныне – больше, чем когда-либо ранее, – внешняя политика США должна подразумевать экономическое возрождение дома. В самом деле, некоторые аналитики полагают, что в ближайшие десятилетия экономические показатели Америки будут расти и это важнее для геополитики, нежели обладание ядерным оружием или постоянное место в Совете безопасности ООН [157] . Отчасти тут можно наблюдать последствия того, как финансовые кризисы и порожденная ими экономическая нестабильность проникают в суть внешнеполитических дебатов [158] . Отчасти же перед нами поучительная история о том, как две продолжительные и дорогостоящие войны последнего десятилетия воздействовали на США и почему соображения о стоимости американского военного присутствия за рубежом так беспокоят творцов американской политики.
157
Бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов адмирал Майкл Маллен неоднократно заявлял, что долг является самой серьезной угрозой для национальной безопасности США; см. Ed O’Keefe, «Mullen: Despite Deal, Debt Still Poses the Biggest Threat to U.S. National Security», Washington Post, August 2, 2011. Также см. Robert Zoellick «The Currency of Power», Foreign Policy, October 8, 2012; Regina C. Karp, Security without Nuclear Weapons? Different Perspective on Non-Nuclear Security (Oxford: Oxford University Press, 1992).
158
После финансового кризиса 2008 года, например, будущее американо-китайских отношений стало рисоваться так: готово ли руководство США «удвоить американский национальный долг, чтобы удовлетворить интересы тех, кто требует экономического роста за счет экспортной модели». Кроме того, по мнению некоторых аналитиков (пусть прогнозы традиционной, ориентированной на экспортный рост экономики весьма печальны), нестабильность, порожденная недавним финансовым кризисом, постепенно лишает США возможности действовать в одностороннем порядке. См. Matthew J. Burrows and Jennifer Harris, «Revisiting the Future: Geopolitical Effects of the Financial Crisis», Washington Quarterly 32, no. 2 (April 2009): 27–38. Others have doubted those strategic effects; см. Robert D. Blackwill, «The Geopolitical Consequences of the World Economic Recession – A Caution», RAND Corporation Occasional Paper OP-275-RC, 2009. Также см. Robert Zoellick, «After the Crisis?», speech at Johns Hopkins University, Baltimore, Md., September 28, 2009, www.cfr.org/international-organizations-and-alliances /zoellicks-speech-after-crisis-september-2009/p20303.
Укрепление конкурентоспособности США потребует кардинальных реформ американской дипломатии. Пусть рост интереса Америки к внешней политике как драйверу внутреннего экономического возрождения вполне обоснован, он не является заменой признанию повсеместного распространения геоэкономических методов государственного управления. Вашингтон по-прежнему должен учитывать, что остальной мир движется в противоположном направлении – в сторону использования экономических и финансовых инструментов для достижения геополитических целей. Конечно, компромиссы возможны. Но, как и в большинстве случаев, понять суть дела, в которое ты вовлечен, означает существенно повысить шансы на успех. В главе 3 мы рассмотрим основные инструменты геоэкономики и базовые переменные, определяющие эффективность их применения.
Глава третья
Основные геоэкономические инструменты наших дней
Если ограничиться одним коротким предложением… денежно-кредитная политика – это внешняя политика… я продолжаю считать, что сегодня это так в гораздо большей степени, чем раньше… Она не просто внутренняя политика, она также определяет политику внешнюю.
Уже не в первый раз геоэкономика начинает оказывать влияние на мировую геополитику, но обстоятельства кардинально изменились. По сравнению с предыдущими эпохами расцвета геоэкономики – многие аналитики относят к ним первые послевоенные годы, период плана Маршалла и начальные этапы холодной войны – нынешний мир выглядит совершенно иначе [159] . Ряда современных геоэкономических инструментов (скажем, кибератак) во времена Маршалла попросту не существовало. Другие, например, энергетическая политика, применялись и тогда, но сегодняшний мировой ландшафт принципиально отличается от тогдашнего, а потому и эти инструменты приобрели новые качества. Третьи инструменты, та же помощь в развитии, функционируют во многом так же, как это было в более ранние эпохи. При этом они привлекают новых важных игроков и демонстрируют новые измерения.
159
Robert E. Rubin and Jacob Weisberg, In an Uncertain World: Tough Choices from Wall Street to Washington (New York: Random House, 2004), 25.
Сегодня – по крайней мере, в теории – геополитическое применение имеют семь экономических инструментов: торговая политика, инвестиционная политика, экономические и финансовые санкции, кибератаки, экономическая помощь в развитии, финансовая и денежно-кредитная политика, энергетика и сырье. Мы рассмотрим ниже
Они могут сильно разниться между собой, но все-таки логично рассматривать их в совокупности. При этом каждый инструмент обладает собственным набором стран-«практикантов» и соответствующих институтов, специфическими рычагами государственного контроля и факторами успеха, а также особым набором внешних «признаков» – и последствий для национальных интересов США.
Торговая политика
Торговля как геоэкономический инструмент традиционно реализовывалась и продолжает реализовываться через позитивные стимулы. Возьмем в качестве примера Особые промышленные зоны (ОПЗ) в Иордании и Египте. Созданные в рамках реализации кэмп-дэвидских мирных соглашений (этого знакового достижения американской геополитики), ОПЗ учреждались для того, чтобы соблазнить Иорданию – безуспешно, как выяснилось, – и привлечь ее к публичной поддержке кэмп-дэвидских соглашений и последующего мирного процесса [160] .
160
Те, кто разобрался в происходящем, призывали оценить содержание самого Кэмп-Дэвидского соглашения. См. «Muslim Brotherhood Calls for Review of Camp David Accord», Bloomberg Business, May 6, 2011.
При этом торговля как геоэкономический инструмент легко способна принимать более принудительные формы. Присмотримся, скажем, к наиболее показательным торговым шагам России с момента вступления этой страны во Всемирную торговую организацию (ВТО) в 2012 году. Как писал журнал «Экономист», «продуктовые эмбарго сделались распространенной формой политического давления России» [161] . В недавнем прошлом грузинские вина, украинские конфеты, таджикские орехи, литовские и даже американские молочные продукты и деятельность ресторанов «Макдоналдс» – все становилось жертвой внезапных запретов.
161
T. J. Chisinau, «Why Has Russia Banned Moldovan Wine?», Economist, November 25, 2013.
В годы накануне грузинской войны 2008 года главный санитарный инспектор России закрывал российский рынок для всей грузинской сельхозпродукции, включая вина и минеральную воду [162] . Торговая блокада стала жестче, когда Москва прекратила воздушное, железнодорожное, морское и автомобильное сообщение с Тбилиси, а также прервала почтовую связь [163] . Российское винное эмбарго было снято лишь летом 2013 года, и этот шаг ознаменовал готовность к двусторонней встрече в Праге. Президент Грузии Георгий Маргвелашвили озвучил желание его страны наладить более тесные связи с Европой [164] . Но маловероятно, что Грузия сумеет полноценно переориентироваться на западные рынки, поскольку Москва сохраняет все возможности в одностороннем порядке фактически разрушить грузинскую экономику своим вмешательством.
162
Svante E. Cornell and S. Frederick Starr, The Guns of August 2008: Russia’s War in Georgia (Armonk, N.Y.: M. E. Sharpe, 2009); «Russia Bans Wine Imports from Neighboring Georgia», National Public Radio, May 16, 2006.
163
Vladimer Papava, «Economic Component of the Russian-Georgian Conflict», Geo-Economics 6, no. 1 (2012): 66.
164
После саммита НАТО в Уэльсе осенью 2014 года грузинский президент продолжал выступать с заявлениями о приверженности Грузии евразийской интеграции: «Я сегодня здесь для того, чтобы встать заодно с вами и, проведя необходимые реформы, ускорить решение нашей задачи – интеграцию в ЕС и НАТО». Speech by President Margvelashvili to the Parliament of Georgia, November 14, 2014, www.parliament.ge/en/media/axali-ambebi/the-speech-by-the-president-of-georgia-mr-giorgi-margvelashvili.page.
Россия далее применила ту же тактику в Молдове и на Украине в попытке помешать обеим странам подписать соглашения об ассоциации с Европейским союзом [165] . В июле 2012 года Россия остановила импорт ведущего украинского производителя кондитерских изделий – якобы в связи с выявлением канцерогенов в образцах продукции – и усилила таможенные проверки украинских товаров на границе, что, как сообщалось, обернулось потерей для Украины приблизительно 500 миллионов долларов [166] . Весной и летом 2014 года правительство Российской Федерации закрыло границу для основного потока автопоездов с Украины, тем самым вынудив прекратить работу ряда украинских предприятий в России. Еще, как и ожидалось, она повысила цену на природный газ в стремлении «пригасить» прозападный энтузиазм Киева, мечтавшего присоединиться к ЕС [167] . Кроме того, российские официальные лица открыто заявляли, что подписание соглашения с ЕС будет помехой для дальнейшей интеграции Украины с Евразийским таможенным союзом и заставит Россию ужесточить торговые ограничения [168] .
165
Paul Taylor, «Analysis: Russia’s Phantom Pain to Hurt Ukraine in EU Pact», Reuters, November 11, 2013.
166
Главный санитарный инспектор РФ заявил, что шоколад, произведенный компанией «Рошен», украинским аналогом «Херши», содержит канцерогенные вещества. Компания «Рошен» представила официальным лицам России сертификаты безопасности от европейских инстанций и от продовольственного агентства ООН, а также пригласила российских инспекторов посетить украинскую фабрику – но не получила никакого ответа от России. Judith Miller, «Chilly Neighbors», City Journal, September 24, 2013.
167
Andrew Kramer, «Russia Steps Up Economic Pressure on Kiev», New York Times, March 23, 2014; Michael Birnbaum, «Russia Pressures Moldova and Ukraine ahead of Signing of EU Association Agreement», Washington Post, June 26, 2014.
168
Давление продолжилось, и Россия сообщила официальным лицам Молдовы, что будет «серьезной ошибкой» налаживать более тесные связи с Европой. Вице-премьер правительства России Дмитрий Рогозин позволил себе публично намекнуть на предстоящую зиму, рассуждая о сотрудничестве с бывшей советской республикой: «Мы надеемся, что вы не замерзнете» (он имел в виду зависимость Молдовы от российского газа). См. David M. Herszenhorn, «Russia Putting a Strong Arm on Neighbors», New York Times, October 22, 2013. В случае Молдовы эмбарго 2006 года на импорт вина (введенное вследствие мнимого несоблюдения производителями стандартов безопасности пищевых продуктов) со временем «переросло» в запрет на ввоз мяса и в «трубопроводную войну» 2014 года. Christian Oliver, «Moldovan Winemakers Struggle as Russia Vies with EU for Influence», Financial Times, April 8, 2014; «Russia Bans Meat Imports from Moldova», Moscow Times, October 27, 2014.