Война (Книга 1)
Шрифт:
Начавшиеся 1 марта 1940 года переговоры привели в ярость покровителей Финляндии. Англия и Франция почти в ультимативной форме потребовали от Таннера немедленно обратиться к ним с просьбой о вооруженной помощи. В финско-советских переговорах появились тревожные паузы. Но уже не было никаких пауз на фронте: Красная Армия продолжала наступать, поставив финскую армию на грань катастрофы. И финскому правительству ничего не оставалось, как подписать договор и приказать своим войскам прекратить огонь; была бита главная козырная карта, на которую, затевая опасную игру, надеялись сильные мира капитализма.
Но и после того как был потушен очаг войны на
А Советское правительство, заключив пакт с Германией, продолжало высветливать в тайных потемках межгосударственных отношений путь для своей страны, для своего народа, надеясь выиграть время, чтобы подготовиться к грядущим битвам, если они будут навязаны.
Но как определить на этом пути роковые столбы, отделяющие мир от войны?..
Картины недалекого прошлого и размышления о нем утомили Нила Игнатовича. Он, словно сделав какую-то неотложную, трудную работу, закрыл глаза и опять почувствовал себя бестелесным, куда-то плывущим среди мрака и тихого звона. Ему казалось, что он еще чего-то не додумал, чего-то не выполнил, но уже не мог сосредоточить свои ставшие непослушными мысли: они ускользали, растворялись или дразнили издалека - недосягаемые, округло-неухватистые. Попытки угнаться за какой-то очень нужной мыслью еще больше утомляли его, и он покорился своему бессилию...
Проснулся Нил Игнатович от ощущения странной неловкости и смутного беспокойства. Сквозь щели глаз увидел белый халат, облегавший чье-то крупное тело. Открыл глаза и узнал маршала Шапошникова. Борис Михайлович, ссутулившись, сидел рядом на стуле и смотрел на Нила Игнатовича с грустной задумчивостью.
– Ох ты боже мой!
– Нил Игнатович слабо вскинулся, нащупывая немощной рукой пенсне на простыне.
– Генерал-майор спит, аки неразумный младенец, а маршал сидит возле него и караулит!..
Борис Михайлович скорбно улыбнулся одними уголками губ и погладил исхудалую руку профессора.
– Ну, здравствуйте, батенька мой... Какой же я для вас маршал? Это вы для меня генералиссимус науки.
Не в такие уж далекие дореволюционные годы, когда Шапошников учился в Академии Генерального штаба русской армии, Нил Игнатович Романов вел там курс военной истории; потом Романов преподавал в Академии имени Фрунзе, которую несколько лет возглавлял Борис Михайлович, где их и сблизила общая борьба против всякого рода вульгаризаторства в теории и практике военного дела, упрощенчества в толковании стратегии и оперативного искусства.
– Не прибедняйтесь, Борис Михайлович.
– Нил Игнатович с искренним почтением взглянул на маршала.
– Я из леса военной истории так и не выбрался, а вы, постигнув океан знаний, стали истинным жрецом стратегии. Помню, как вы планировали бросок наших армий на помощь Чехословакии, а потом план помощи Франции на случай нападения на нее Гитлера. Превосходно!..
– Какой толк от этих планов?..
– Шапошников вздохнул и нахмурился. Не понадобились... А было время, когда имелась возможность раздавить Гитлера... Не захотели Англия и Франция. У них другие цели...
При этих словах Нил Игнатович положил руку на колено Бориса Михайловича и посмотрел в его лицо.
– Когда?
– после напряженной паузы спросил он.
– Если, конечно, не секрет.
– Какой там секрет, тем более от вас.
– Но маршал непроизвольно оглянулся на дверь.
– Доносили о многих сроках... Теперь ждем завтра.
– Я так и знал, двадцать второе июня...
– Нил Игнатович задумчиво посмотрел в потолок, - Гитлер хочет переплюнуть Наполеона... В этот день в восемьсот двенадцатом Наполеон пересек Неман... Но помнит ли Гитлер, что через три года в тот же самый день Наполеон отрекся от престола?..
– Любопытно...
– Борис Михайлович покачал головой.
– И заметьте, - Нил Игнатович снова повернул голову к маршалу, - в прошлом году именно двадцать второго июня капитулировала Франция и было подписано Компьенское перемирие. Односторонне верит Гитлер в судьбу. Ну как, милый мой маршал, выстоим?
– Выстоим...
– В тихом голосе Бориса Михайловича зазвучало что-то трагическое.
– Выстоим, если иметь в виду потенциальные возможности.
– А если их не учитывать?..
– Что вы, батенька мой?
– Шапошников вяло засмеялся.
– От вас такого вопроса не ожидал.
– Почему же?.. У Франции тоже были немалые возможности...
– А-а, вы о стратегической инициативе?.. Мы не Франция. И потом, вторая мировая война уже сколько длится?
– Борис Михайлович отвел взгляд, подсчитывая.
– Без малого двадцать два месяца. Все это время мы готовимся не вообще, а в предвидении прямой агрессии против нас. Сделали очень много! Я имею в виду подготовку военно-экономического потенциала, увеличение армии, подготовку новых командных кадров, разработку современных образцов оружия и техники. Но есть предел всяким возможностям.
– Борис Михайлович горестно развел руками и продолжил: - Мобилизационный план перестройки промышленности на случай войны, который мы приняли, рассчитан на вторую половину этого и на весь будущий год. А события нас опережают... Базу для производства новейшего вооружения создали, а наладить само производство еще не успели... Только-только начали выпуск новых танков, новых самолетов, новых образцов артиллерии. Да еще затянули инженерно-оборонительные работы в предполье, за которые я теперь в ответе. Границы ведь отодвинулись... Не закончили комплектование соединений в приграничных округах... И головотяпства немало. Правительство и ЦК приняли уйму важных решений, направленных на укрепление нашей военной мощи. Мы эти решения восторженно приветствуем со всевозможных трибун, а дело делаем не всегда быстро и хорошо.
– А армия небось горючими слезами плачет по новому оружию, - с укоризной заметил Нил Игнатович.
– В том-то и дело!.. Или возьмите проблему старших и высших командиров... Ее быстро не разрешишь.
– Ох, дорогой Борис Михайлович, это еще вопрос, какая проблема является проблемой...
– Профессор Романов чуть оживился, в глазах его мелькнула и тут же растаяла тень упрека.
– Очень страшно, особенно в канун неизбежной войны, когда на постах главных военачальников, ну, пусть не на всех, могли оказаться или прямые враги - предатели нашего дела, мнящие о другом лике жизни и прельщаемые надеждами на еще большую власть, или просто люди без достатка ума, без чувства долга, снедаемые гигантским самомнением...