Война (Книга 3)
Шрифт:
– Ничего, зато трава там расти лучше будет!
– Христич по-мальчишечьи хихикнул.
Чернега снисходительно помолчал, вздохнул, затем заинтересованно спросил:
– Что у тебя в противогазной сумке вздулось?
– Это гранаты, - охотно и даже весело ответил Алесь.
– Те самые!.. Может, в музей когда-нибудь сдам.
– А пожевать ничего нет?
– Про жратву начальство должно было побеспокоиться!
– с укоризной заметил Христич.
– У меня самого кишки к позвонку прилипают.
– Потерпишь. А мне надо поесть -
– Диабетик?
– удивился Христич.
– А что это за профессия?
– Дурак ты, Христич!
– Чернега зло засмеялся.
– Диабетик профессия... Ха-ха. Если бы ты сказал, что сифилитик - профессия, то я, может быть, и согласился.
Федор Ксенофонтович с самого начала не без интереса прислушивался к этой перебранке, а при последних словах Чернеги не выдержал и зашелся смехом, похожим на стон. И тут же в тело ворвалась боль. Он почувствовал, что плечо и шея его плотно и многослойно перебинтованы и что сделана свежая повязка на уже заживающей, но еще болезненной ране на челюстной кости.
– Куда мы едем?
– спросил он у притихшего при его смехе сержанта Чернеги.
– Уже в Смоленске. В госпиталь едем.
– И Чернега начал усердно тормошить уснувшую в углу автобуса молоденькую санитарку.
– Проснись, тютя, да подскажи дорогу в больницу!
Но девчонка, видать не спавшая много ночей подряд, только вяло мотала головой, а проснуться не могла.
– Стойте! Стойте!
– заорал вдруг Алесь Христич, что-то увидев в раскрытое окно на улице, по которой их санитарный автобус ехал уже медленно, лавируя между обломками рухнувших стен, грудами кирпича и щебенки.
– Остановитесь! Вон Иванютич голосует!
– Христич тут же поправился: - Наш младший политрук Иванюта!..
На противоположной стороне улицы, у перекрестка, действительно стоял младший политрук Миша Иванюта. Рядом с ним, на захламленном тротуаре, высился тюк - хорошо упакованные в серую бумагу и обвязанные крепким типографским шпагатом свеженапечатанные листовки. Миша надеялся остановить какую-нибудь машину, которая направлялась в сторону Красного.
Появление "своего" санитарного автобуса, пусть и шедшего пока в противоположную сторону, обрадовало его несказанно. Но, когда увидел забинтованного Чумакова, сразу скис: и сердце дрогнуло от страха за доброго человека, и рухнула надежда, что "санитарка" скоро пойдет обратно.
– Давай сюда свои листовки, и двинулись, - мрачно приказал ему Федор Ксенофонтович.
– Нет уже там наших, где были...
– А мы куда?
– спросил Иванюта, когда затолкал тюк с листовками под носилки, на днище машины.
– В госпиталь, - ответила проснувшаяся наконец молоденькая медичка в мужском красноармейском обмундировании. Поправляя под сбившейся пилоткой рыжие волосы, она спросила: - Не знаешь, где он тут?
Все остальные в автобусе тоже вопросительно посмотрели на Иванюту.
– Нет... Знаю только, где комендатура, - как бы оправдываясь, ответил Миша.
– Давай в комендатуру!
–
Федор Ксенофонтович чувствовал, что у него кружится голова, болит левое плечо и жжет шею ниже левого уха. Но, когда они подъехали к комендатуре, встал с носилок довольно бодро и, не обращая внимания на протесты санитарки, сошел при помощи Иванюты и Чернеги с автобуса.
Иванюта в присутствии генерала Чумакова держал себя на территории комендатуры как хозяин. За минуту он выяснил, что начальник гарнизона полковник Малышев только что откуда-то приехал и у него в приемной битком военного и гражданского люда.
– Дорогу генералу!
– скомандовал Иванюта, когда они вошли в переполненную людьми приемную комнату.
Протиснулись к двери и без стука вошли в кабинет все трое. Сидевший за столом полковник Малышев, увидев появившегося генерала в бинтах, встал, но продолжал распекать стоявшего перед ним мужчину средних лет в очках, с бородкой, в белом парусиновом костюме за неработающий телефон.
– Чем могу быть полезен, товарищ генерал?
– спросил Малышев, отпустив мужчину.
Федор Ксенофонтович ничего не успел ответить, так как внимание Малышева отвлек раздавшийся на улице шум. Прямо напротив распахнутого в его кабинете окна резко, с визгом тормозов остановился на брусчатке мощный восьмитонный грузовик "Ярославка", в котором на скамейках плотно сидели бойцы в касках и новеньком обмундировании, зажав между коленями автоматы и ручные пулеметы.
– Вот это силища!
– с завистью в голосе сказал Малышев и, подойдя к окну, крикнул: - Убрать машину в тень!
Последние слова полковника были адресованы медлительно вышедшему из кабины грузовика плотному, несколько обрюзгшему майору в форме инженерных войск. На его груди тоже сверкал лакированным прикладом автомат ППШ. Когда машина проехала дальше, под кроны деревьев, майор, сделав шаг к окну, спросил:
– Будьте любезны, где можно найти полковника Малышева?!
– Я Малышев, заходите!
– И полковник, наконец повернувшись к генералу Чумакову, повторил свой вопрос: - Так чем могу служить?..
– Но, увидев, что у того на побледневшем лбу выступили крупные капли пота, осекся и уже с участием и виноватостью продолжил: - Вам плохо?..
Федора Ксенофонтовича усадили на диван: у него действительно закружилась голова и остро заболело сердце.
– Позвать медсестру?
– встревоженно спросил младший политрук Иванюта и требовательно посмотрел на стоявшего рядом сержанта Чернегу.
– Не надо, минутку передохну... Пройдет.
– Рюмку коньяку, товарищ генерал?! Поможет!
– Малышев кинулся к шкафу, взял там распечатанную бутылку армянского коньяку, налил полстакана и поднес Чумакову.
Федор Ксенофонтович крупными глотками выпил коньяк, с облегчением перевел дух.