Война корон

Жак Кристиан

41

Сирийцы сравнивали Титу, сына Пепи, с медведем, они-то знали коварство и свирепость этого зверя. У градоправителя была огромная голова, крупный широкий нос, похожий на медвежью морду, нависшие косматые брови. Всех вокруг он держал в постоянном страхе, не прощая ни малейшего промаха. От гиксосов он перенял убеждение, что власть можно поддержать лишь жестокостью и насилием.

Раз в месяц Тита собственноручно казнил кого-нибудь из случайно подвернувшихся под руку горожан перед изображением правителя Апопи, как бы принося ему жертву. Все жители города вынуждены были присутствовать на ужасной церемонии, что

неизменно заканчивалась пением гимна, прославляющего великого владыку гиксосов.

Медведь с удовольствием хозяйничал в Неферуси, столице пятнадцатого нома. Ничто так не радовало его, как сознание полной вседозволенности и безнаказанности. В благодарность за преданность Апопи дозволил ему возвести вокруг города стены. С ними Неферуси обрел величие и красоту.

Величавой красотой обладала и супруга градоначальника, синеокая Анат, родом из Сирии. Пылкая и нетерпеливая, она противоречила мужу всегда и во всем, оспаривала каждое его решение, постоянно упрекала в тупости и подлости. На ее счастье, Тита, сын Пепи, обычно не терпевший ничьих возражений, слушал ее снисходительно. Все их ссоры и споры заканчивались примирением в постели. Неслучайно украшением дворца градоправителя была роскошная просторная кровать из явора.

В тот день Тита проснулся в прекрасном расположении духа. Ему предстояло на глазах у испуганных горожан казнить мальчика, обвиненного в государственной измене. А потом насладиться пением юных прекрасных дев, что исполнят воинственную песнь его собственного сочинения. Медведь посвятил ее несравненному богоравному владыке Апопи, и лишь мерзавка Анат осмеливалась смеяться над ней, называя дурацкой бессмыслицей.

— Ты все еще наряжаешься? — спросила молодая сирийка с удивлением и сарказмом.

— Я должен выглядеть достойно, дорогая. Пусть каждое мое появление перед народом вселяет в души благоговение и трепет.

— Так это гнусная потребность внушать всем страх и отвращение толкает тебя на убийство ни в чем неповинного ребенка?

— Внушить им страх необходимо. Стоит проявить хоть каплю слюнявого милосердия, смута мигом разрастется и заполонит все, как сорняк.

— Да где ты видишь смуту?

— Бдительность, бдительность прежде всего! Как ты великолепна, дорогая! А мне, скажи, идет новое праздничное одеяние?

— Излишне ярко и пестро.

— Твою дерзость, придирчивость и впрямь трудно вынести, любимая!

На рассвете Яххотеп вновь собрала военный совет, хотя решение о будущих действиях накануне уже вынесли. Военачальники думали, что теперь настал черед четких указаний и приказов относительно их назначения в Фивы или в Кусы. Они ошиблись.

— Сегодня ночью, — начала царица, — мне явился во сне бог Амон с обнаженным мечом в руке. Его глаза пылали ярче полуденного солнца. Он принял облик фараона Камоса. «Разве я не приказал тебе истребить гиксосов и вновь объединить Египет, вопреки всем трудностям и препятствиям?» — грозно вопрошал он. Вчера вы говорили разумно и дельно. Вы правы, гиксосы превосходят нас числом и вооружением. Силы неравны. Их укрепления надежны, Неферуси неприступен, а Гермополь недосягаем. Конечно, мы и так совершили невозможное. Сила белой магии Хеку истощилась, и ничто кроме нее не изменит злую судьбу нашей несчастной страны. Я знаю, какова реальность. Однако долг велит мне пренебречь этим, дабы исполнить волю Амона. Настало время оставить Кусы и выступить на север. Только так мы воссоединим Верхний и Нижний Египет. Если мы потерпим поражение, враг разрушит Фивы дотла, и некому будет сопротивляться

владычеству невежества и насилия. Если мы отступим, враг опять же восторжествует. Должно быть, моя решимость кажется вам безрассудной, и вы предпочли бы переждать, думая, что находитесь в безопасности. Вы вправе выбирать, и я зову на бой лишь тех, кто пойдет со мной по доброй воле.

Камос воздел руки к небу, раскрыв ладони в знак покорности воле богов.

— Фараон, благословленный на царство Амоном, внемлет вести, ниспосланной Супруге бога. Армия послушна воле царицы. Но все военачальники, несогласные с этим решением, вольны покинуть совет и вернуться в Фивы.

В шатре воцарилось молчание. Никто не тронулся с места.

— Необыкновенная женщина, — восхищался Афганец, наблюдая, как царица говорит с простыми воинами, стремясь поднять их боевой дух, приободрить и поддержать каждого.

— Ради нее и ради Египта не жалко жизнь отдать, — согласился Усач. — Во всяком случае, на загробном суде нам не придется стыдиться и виновато прятать глаза.

Как только Камос в белой короне показался на палубе передового судна, все как один отсалютовали ему, высоко подняв мечи, а барабанщики принялись отбивать дробь с бешеной быстротой.

Чтобы прорвать оборону гиксосов, фиванская армия повела наступление сразу в трех направлениях: с Нила, по правому и по левому берегу. Непросто было осуществить главную задачу: действовать слаженно.

Фараону сопутствовала удача. Он с войском подошел к лагерю гиксосов в час смены караула. К тому же военачальник, возглавлявший осаду Кус, не выходил из шатра, страдая от приступа почечной колики.

Захваченные врасплох внезапным нападением египтян, гиксосы растерялись. Они не смогли сплотиться и оказать сопротивление, хотя такая возможность у них была. Когда же наконец опомнились, большая часть их кораблей пылала, а к лагерю с востока и с запада приближались свежие силы противника. Военачальники гиксосов взобрались на холм, чтобы понять, откуда наступают египтяне. Им казалось, что они в безопасности, но Яхмес, сын Абаны, меткими выстрелами из лука сразил их, одного за другим. Обезглавленное войско Апопи окончательно впало в панику.

Армия освобождения хлынула со всех сторон. Она бушевала, подобно яростному пожару. Сдерживали и направляли ее лишь четкие толковые приказы фараона Камоса, командовавшего умело и мудро.

Градоправитель Эмхеб не верил своим глазам. Как удалось египтянам, неопытным, неорганизованным, недавно призванным на войну, опрокинуть врага, многочисленного, хорошо обученного, закаленного в битвах, отлично вооруженного? Конечно, решающее значение имело воодушевление атакующих. Однако нельзя было не признать, что Камос — выдающийся полководец. Именно ему повстанцы обязаны победой. Он обладал исключительным чутьем и угадывал инстинктивно, куда и в какой момент нанести удар. Казалось, магическая сила Хеку, известная Яххотеп, вела и направляла его.

— Велики ли наши потери? — спросила царица.

— Нет, потери незначительны.

— Много ли раненых? Пусть их перенесут на барку и отправят в Фивы. Сколько пленных?

— Пленных нет.

Пожар битвы, охвативший лагерь гиксосов, истребил их всех до единого.

Лицо фараона, опаленное безжалостным пламенем, напугало египтян. Жестокая резня наложила на него неизгладимую печать. В руке Камос сжимал окровавленный меч.

— Ты безрассудно забыл об опасности, — упрекнула сына Яххотеп.