Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Ляшенко Николай Иванович

Мы подъезжали к маленькому разъезду: сторожевая будка да несколько товарных вагонов, но возле вагонов почему-то суетились люди, грузилось десятка два подвод. Что здесь происходит? Подъехав поближе, я увидел столпившихся у вагонов солдат и командира разведроты, он мне и рассказал. Оказалось, немцы захватили на разъезде четыре наших пульмана, груженных валенками, но не успели разграбить и оставили для охраны группу из семи человек. Не подозревая о нашем приближении, группа расположилась в теплой сторожке как дома и на улицу не выглядывала. Двое беспечно играли в карты, остальные спали, когда наши разведчики вскочили в сторожку. Пленили всех, никто и ахнуть не успел. По распоряжению комдива часть ценного груза тут же раздали солдатам, у которых еще не было валенок, остальное увозили с собой.

Мимо

нас одна за другой проходили орудийные упряжки, последними шли огромные 152-мм гаубицы, каждую тянули три пары сильнейших битюгов. За разъездом дорога поворачивала и шла параллельно железнодорожному полотну. В действительности никакой дороги тут никогда не было — был лишь след, проложенный прошедшими перед нами частями, по этому следу и двигался наш артиллерийский полк. И вскоре столкнулся с непреодолимым препятствием. Наш путь пересекало болото. Дорога, проторенная по болоту и мелкому снегу, пропустила гужевой и автомобильный транспорт, но не выдержала тяжести артиллерийских орудий. Два орудия сразу провалились в глубокую, жидкую трясину по самые стволы и держались на поверхности, опираясь лишь на лафеты.

Пускать по этому следу остальные орудия было крайне рискованно, и этого риска никто не хотел брать на себя. Обследовали другую сторону полотна, но там оказалось куда более серьезно. А обойти с нашей стороны тоже нельзя: за опушкой леса, по которой только и можно обогнуть болото, могли быть немцы. Оставался единственный путь — само железнодорожное полотно. Но можно ли его использовать для движения артиллерийских орудий? Этого, к сожалению, никто не знал. Практики ни у кого не было, а теоретически такие гипотезы не возникали, и потому ни в каких учебниках или справочниках подобные ситуации не освещались. Замерили колею железной дороги и ширину между колес орудий. Оказалось, колеса орудий свободно входят между рельсами.

Началась спешная пересадка орудий с дороги на линию. Сначала высадили на полотно отставшую от обоза пароконную повозку, груженную снарядами. Затем дружно взялись высаживать одно за другим и орудия. Тяжело нам достались 152-мм орудия. Это такие «свинки», с которыми без домкрата ничего не сделаешь. Пока их высадили, немало было переломано оглобель, дышел и просто бревен. Ломов и кранов, к сожалению, при нас не оказалось. Все пришлось делать при помощи... дубинушки.

Наконец высадка орудий на линию закончилась, и полк муравьиной цепочкой, вытянувшись на целый километр, продолжил свой путь. Впереди каравана — метрах в трехстах-четырехстах шла повозка со снарядами, за ней тянулись орудийные запряжки. Хотя местами шпалы и подергивали лошадей, двигаться было куда легче, чем по грунтовой дороге. А мы, конники, ехали сбоку по той же проторенной передовыми частями дорожке.

Шел снег, встречный северо-восточный ветер, казалось, насквозь пронизывал все существо; если бы не тепло лошади, струившееся через потники и подушку седла, мы бы закоченели. Мороз, ослабев среди ночи, к утру делался все крепче и злее. Лошади, орудия, ездовые заиндевели, сливаясь с общей белизной, а мелкий снег все сыпал и сыпал, густо, будто из решета, устилая наш путь белым ковром. Видимость стала совсем незначительной. Лишь временами, раздвигаясь, тучи выталкивали луну, тогда снег почему-то прекращался и видимость увеличивалась.

Ехали, спокойно подремывая в седлах. Караван орудийных упряжек двигался по насыпи рядом также размеренно и спокойно. Снегопад понемногу редел, и в воздухе посветлело. И вдруг — что это?! Далеко впереди показался свет паровозных фар. Откуда мог появиться паровоз? Почему он идет к немцам? Диверсия врага? А может, это маневровый? Но до станции еще добрых десять километров и по карте — ни станции, ни разъезда. «Что за чертовщина!» — вслух выругался комполка. Напрягая зрение, мы всматривались вдаль. Свет делался все ярче, сомнений не оставалось — на нас шел паровоз. От предчувствия неминуемой катастрофы пробежала дрожь. На мгновение все оцепенели. А паровоз неотвратимо надвигался, мы уже четко различали его контуры, белый дым из трубы, слышали шум движения. Наша шедшая впереди подвода, груженная снарядами, остановилась. Спрыгнув с повозки, ездовой бросился к лошадям, стал сворачивать с колеи, но рельсы, зажав колеса, не отпускали повозку, а

с ней и лошадей. Отстегнув висевшие на груди фонарики, мы принялись сигналить машинисту красным светом, описывая в воздухе круги и зигзаги, но это не произвело никакого впечатления — паровоз надвигался, не уменьшая скорости. Трагедия была неизбежна: орудия из колеи не выхватишь, надо долго высаживать вручную, оставались минуты... Водворив на место фонарики, мы выхватили пистолеты и стали часто стрелять вверх и в сторону паровоза. Но впереди уже раздался неистовый крик ездового, следом сильный треск и скрежет ломающейся повозки, лошади орудийных упряжек, подняв головы, дружно захрапели и забились в упряжках, явно намереваясь вырваться и отпрыгнуть в сторону, спешившиеся ездовые кинулись их успокаивать, а мы, соскочив с коней, уже бежали навстречу паровозу, не прекращая стрельбы. Паровоз, протащив впереди себя несколько метров изуродованную повозку, наконец стал, из кабины выглянуло перепуганное лицо машиниста, вокруг вились густые клубы пара, и невозможно было рассмотреть — что же произошло с ездовым, лошадьми, снарядами? Как свирепые гунны, набросились мы на машиниста! Его успели выдернуть из кабины, и он уже стоял в окружении разъяренной толпы, дрожа то ли от холода, то ли с перепуга, — крики! нецензурная брань! кто-то уже поднял кулак — избить этого тупого разиню! Машинист, подняв руки над головой, приготовился защищаться. Оценив обстановку, комиссар полка с криком: «Отставить! Отставить!..» — бросился, расталкивая толпу, остановил занесенный кулак и спросил как можно спокойнее:

— Расскажите, куда и зачем вы ехали?

Напуганный, машинист озирался, переминаясь, он не мог говорить.

— Вы не нервничайте, вас никто не тронет, — стали уговаривать комиссар и подошедший комполка.

И тот наконец смог заговорить.

— Да знаете, я четвертые сутки без смены. Эвакуировал составы с угрожающей территории. За последними вагонами ехали, только на седьмом разъезде остались. Жалко, чтоб немцу попали, в них, может, самое ценное. Да вот уснул, нечаянно, а кочегар не заметил. Вот и случилось. — Он взмахнул руками: — Ах ты, Господи, Боже мой, что ж нам будет теперь?

Говорил он с опущенной головой, виновато, с горечью, и нам всем стало нехорошо. Наверно, в глубине души каждый подумал: вот так, не разобравшись, в горячке, можно погубить человека — такого патриота и труженика.

— А вы знаете, что разъезд уже захватили немцы? — спросил комиссар.

— Да что вы?! — потрясенно воскликнул машинист.

— Да-да, — подтвердил командир. — А в вагонах ваших валенки были, мы их забрали.

— Ах ты, Господи! Знать, еще не суждено умереть, — сказал машинист, ухватившись, почему-то обеими руками за голову. — Хорошо, что валенки забрали, ведь зима, а нынче ранняя. — И тихо, будто сам у себя, спросил: — Господи, что ж нам делать-то теперь?

— А вот что! — сказал командир полка. — Давай-ка на задний ход да подбери вываленные ящики. Да еще раз помолись своему богу, что ни один не взорвался — ящики-то со снарядами. Вези их на станцию, потому что нам теперь везти их не на чем. — Показал на изуродованную повозку: — Не починишь, напрочь раздавил.

Машинист, ободренный таким исходом дела, крикнул:

— Сережа! Дай задний! Да потихоньку!

Паровоз натужно зашипел, чихнул несколько раз паром и тихо откатил назад.

Мы наконец увидели всю картину. Повозка лежала поперек рельсов вся наперекосяк, с переломанными колесами, вывалившиеся из короба ящики сползли под откос, а по ту сторону полотна стоял еще бледный ездовой и успокаивал, держа под уздцы, двух перепуганных лошадей.

Очистили путь от обломков, подогнали паровоз поближе и, чтобы ускорить дело, все вместе принялись подносить и подавать ящики на тендер. Взяв комвзвода боепитания, паровоз дал задний ход и быстро укатил домой, в Волхов. Ездовой повозки сел на лошадь, другую привязал сбоку и присоединился к нашей кавалькаде. Где-то далеко позади нас, грянуло несколько сильных взрывов. Это взлетела на воздух наша плотовая переправа.

Вот так противник проворонил уход нашей дивизии. А во время переправы фашисты, сами того не ведая, даже отсалютовали нам несколькими трассирующими очередями из пулемета. Да еще и заплатили при этом — семь солдат выбыли из «армии великого рейха».