Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Ляшенко Николай Иванович

Дивизия втягивалась в Волхов. Через несколько километров пути мы уже пересекали передовую линию обороны Волховской гидростанции, некоторое время мы даже видели станцию — огромную, она протянулась изогнутой темной лентой и вскоре скрылась в предутренней мгле.

Стали встречаться огневые позиции минометчиков и артиллеристов, а ближе к городу — и зенитчиков. Далеко на востоке занимался слабый рассвет. Ветер дул порывами, от этого снег сыпался то гуще, то совсем переставая. Но мороз, казалось, только усиливался. Над Волховом — ни огней, ни дымков. Затемнение и тишина в городе соблюдались идеально. Даже паровозы, маневрируя по станционным путям, лязгали на стыках будто с придыханием.

Устав

сидеть в седлах, мы спешились и несколько километров шли пешком, ведя лошадей в поводу. Ночная дрема вроде уже прошла, но усталость только начинала развиваться. Мороз для меня не был новинкой, в жизни я не раз встречал почти вдвое более крепкий, чем нынешний тридцатиградусный, но тут почувствовал, что за дорогу не просто сильно промерз — закоченел. Наверно, сказались и бессонная ночь, и то, что со вчерашнего дня я ничего не ел; направляясь после обеда в инженерную разведку, я не предполагал, как затянется это предприятие, а в пути да еще при спешном выходе из окружения никто и не думал о еде.

В город мы вступили со стороны железнодорожной станции, здесь, на станции, должна была временно дислоцироваться наша дивизия. Поблагодарив офицеров артполка за предоставленную лошадь и внимание, я передал поводья ездовому, а сам зашел в первый попавшийся дом.

Дом оказался барачного типа, нижнее помещение — очень большое, целый зал, и весь пол, до самого порога, был завален спящими — вперемешку солдатами и офицерами. Что-то всколыхнулось во мне, подумалось: наши офицеры не искали иного, чем у солдат, комфорта, ведь они отличались от солдат только по чину и военной подготовке, но отнюдь не по социальному положению. Хотелось одного — упасть и забыться. От непривычной верховой езды ныли и подкашивались ноги, а внутри, казалось, закаменело. Осмотревшись, увидел свободное местечко у самой плиты, она уже притухала, но все еще излучала много тепла; осторожно пробравшись через спящих, я лег на пол рядом с бойцами, укрыл голову воротником полушубка и провалился в сон.

ПРИКАЗ СТАВКИ: БОЕВЫЕ СТО ГРАММ ЕЖЕСУТОЧНО

К девяти часам утра, подталкивая, меня кто-то будил. Я встал и осмотрелся. Солдаты, гремя котелками, сновали, спеша одни на улицу к кухне, другие, с полными котелками, возвращались обратно. В переднем углу за большим хозяйственным столом сидели два офицера, перед ними стоял старшина и что-то говорил, одновременно выкладывая из вещевого мешка консервы, колбасу, масло, сахар, печенье, а затем, боязливо оглянувшись, вытащил из кармана полушубка литр водки и поставил на стол перед офицерами.

Увидев эту сцену, я возмутился, хотел было немедленно подойти и выяснить — по поводу чего и кто позволил выпивку?! Но, посмотрев на себя, постеснялся: правый бок, на котором лежал, был весь белый от пыли, полушубок и, очевидно, весь я — вымазан и измят, шапка и рукавицы тоже в пыли. Я поспешил на улицу. Быстро снял с себя снаряжение, верхнюю одежду, хорошенько ее выхлопал и почистил. Затем вынул из сумки полотенце, мыло, выбрал свежий сугроб и стал умываться снегом. Кто-то подошел сзади, поскрипывая снегом. Это был повар Руденко, который не раз кормил меня в дни жестоких боев за Гайтолово и Тортолово. А сейчас он держал перед собой большой ковш с водой, поздоровался со мной как со старым другом и предложил:

— Держите руки, товарищ политрук, я вам солью.

Я охотно подставил ладони. После снега, резко обжигавшего лицо, приятно было умыться слегка подогретой водой. Поблагодарив Руденко за заботу, я подхватил свои вещи и, гонимый холодом, поспешил в дом. Устроив полушубок на вешалке и приведя себя в порядок, я подошел к офицерам и представился:

— Старший инструктор

по агитации и пропаганде политотдела дивизии.

Оба офицера встали и также представились:

— Командир батальона старший лейтенант Гайворонский.

— Комиссар батальона младший политрук Осадчий.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Садитесь с нами завтракать, товарищ политрук, — пригласили офицеры.

Разумеется, я охотно согласился. Старшина быстро расставил кружки и, разлив водку, одну поставил мне. Я поблагодарил, но отставил кружку и решительно заявил:

— Спиртного не употребляю.

Офицеры заметно смутились, но и обиделись, наперебой стали убеждать меня в «незаконности» такого отношении к водке:

— Да что вы, товарищ политрук, сегодня же двадцать четвертая годовщина революции! К тому же это теперь разрешено приказом Главнокомандования.

— Каким таким приказом? — удивился я.

— Да-да, — подтвердил старшина, — я сам читал приказ у зама по тылу. Конечно, водки еще не выдают, но ради праздничка я тут раздобыл литровку у местных жителей.

Спустя время, вернувшись в политотдел, я нашел этот приказ Ставки Верховного Главнокомандования и убедился, что офицеры батальона и их старшина были правы. Приказ гласил: в связи с наступившими холодами выдавать солдатам и офицерам, находящимся на фронте, по сто граммов водки ежесуточно; а политорганам вменялось в обязанность проверять и строго следить за точностью выполнения приказа, не допуская злоупотреблений, и особо строго предписывалось: горячая пища и водка — ежедневно и в полной мере, должны доходить до солдат и офицеров, находящихся в бою или на передовых позициях, в окопах.

В РЕЗЕРВЕ. УРОКИ ПЕРВЫХ МЕСЯЦЕВ ВОЙНЫ

После обеда дивизия вновь вытянулась в длинную походную колонну и двинулась в путь к месту нового назначения, пока — вниз по Волхову.

Ночь настигла нас в старом русском селе Новая Ладога. Это большое село стоит в пойме реки на правом берегу. Волхов здесь не столь могуч и широк, как выше гидростанции, но и здесь впечатляла его мощная сила.

На подходе к переправе нам встретились один за другим два монастыря, прилепившиеся к высоким, крутым склонам левобережья. Один был явно очень древним, какой-либо жизни тут заметно не было; вросший почти наполовину в землю, он был обнесен мощной каменной оградой из громадных валунов весом в несколько тонн каждый, поднять такой под силу лишь современным мощным башенным кранам. Ворот в этом каменном валу не было, только лаз, через который, согнувшись, можно попасть за ограду и в сам монастырь. Теперь это древнее святилище пустовало. Неподалеку от древнего и пустующего монастыря стоял другой — действующий. Вокруг него высилась стена уже не из гранитных валунов, а из красного жженого кирпича. Высокая и ровная. Внутри, на широком дворе, располагались двух- и трехэтажные строения с куполообразными крышами, увенчанными крестами.

В Новой Ладоге размещались тылы нашей армии. Здесь работала и военторговская офицерская столовая. Время было позднее, но я все же решил зайти. Подошедшая официантка сообщила, что в меню остались биточки и какао: «Больше ничего нет». Для ужина меня это вполне удовлетворяло, и, заказав порцию биточков и два стакана какао, я сел за столик в дальнем углу. Помещение было обширное, но с низким потолком, широкие окна тщательно занавешены плащ-палатками, несколько десятков квадратных столиков аккуратно покрыты белыми скатертями; в углу возле входа ярко освещенный большой электрической лампочкой располагался буфет, отгороженный от зала окрашенной голубой решеткой, за стойкой щелкала косточками буфетчица, видно, подсчитывала дневную выручку.