Война роз. Право крови

Иггульден Конн

– Милорд, вы можете видеть? – спросил он странно приглушенным голосом.

Невилл раздраженно кивнул: ну а как же иначе! Он снова покачнулся, и тут увидел, что его щит лежит на земле. Дождь превращал землю в грязь, но бой не прекращался. Монтегю сморгнул мутноватую дымку, и вокруг вновь прорезались крики и стукотня оружия. До Джона дошло: кто-то наотмашь саданул его по шлему. Вот он валяется в ногах, с большущей вмятиной в верхней части, а его защитный гребень расплющен. В ногах лорда, невесть откуда взявшись, затормозил мальчик-оруженосец. Сквозь ряды сражающихся он пробрался, как кролик сквозь кусты утесника, чтобы поднести своему хозяину запасной доспех. Подавая ему надраенный шлем, запыхавшийся мальчишка склонил голову.

– Спасибо, – выдавил Монтегю.

Водружая шлем на голову, он сковырнул засохшую коросту на щеке, чем снова оживил боль. Джон вынул меч и поглядел на лезвие,

сохраняя полную неподвижность, в то время как вокруг продолжали напирать силы королевы.

– Милорд, прошу вас, идемте. Нам следует отступить, временно, – снова заговорил стоящий рядом рыцарь.

Он взял Невилла за локоть и потянул, но тот упрямо отдернул руку – мутная слабость в нем соседствовала со злостью, которая вновь поднимала голову. Лорд Монтегю сглотнул рвоту, чуть не подавившись ее внезапным приливом: вместо горла она попала в нос, обдав его едкостью изнутри. Раны в голову бывают довольно странные. Джон знавал одного человека, который после такого вот удара в голову лишился всякого чувства запаха, а еще один напрочь утратил доброту, даже по отношению к собственной семье. Будучи рыцарем и по духу и выучке, Невилл был наслышан, что ярость порой подвигает человека на умопомрачительные подвиги. Сейчас стоять лицом к вражьему воинству ему было как нечего делать. С ним это уже случалось в том же Сент-Олбансе, когда пали лорды Сомерсет и Перси. Их сыновья в сравнении с ними мелкотравчаты, так что их Джон не страшился. Что же до внезапного появления войск королевы, то оно действительно застигло его врасплох, несмотря на месяц ожидания и строительства братом укреплений, которые вымотали изрядно сил. А потому слышать церковный набат было чуть ли не облегчением, даже при ввергающем в оторопь известии, что атака грядет с юга, то есть со спины. Джон Невилл крепче обхватил кожаную оплетку рукояти меча, чувствуя, что силы в руке не убыло. Есть еще шанс взмахнуть мечом и рубануть врагу шею по плечи на отвал – может тому самому, который убил его отца. Словно захваченный в дикий вихрь, Джон не забывал орать приказы и послал кого-то к брату за подмогой. На губах чувствовался металлический вкус собственной крови. Неприятель своим натиском уже успел прорвать первые нестройные ряды обороны. Над смертельной сутолокой стоял жуткий вой.

По склону вниз на позиции Невилла неслись тысячи людей с топорами, мечами и гвизармами [11] . Ярость сменялась леденящим ужасом при виде того, как густые ряды атакующих кромсали фланг. Вспомнился какой-то гибнущий рыцарь, что стянул Джона вниз, в ревущую людскую бездну, тяжкое колыхание которой помогло стряхнуть с себя тот мертвый вес. Вот на него бросился с разбегу кто-то еще – полагаясь на накопленную скорость и вес доспехов, этот человек ломанулся сквозь щиты, выставленные для того, чтобы сдержать натиск. Не удалось: рыцарей Джона Невилла расшибло в стороны, хотя дерзеца затем все же вколотили в землю. Следом за ним стремглав ворвалось еще несколько с топорами и глефами, и тут сыпанул чертов ливень.

11

Гвизарма (гизарма, гизарда) – вид алебарды с длинным узким, слегка изогнутым наконечником, имеющим прямое, заостренное на конце ответвление.

Этот момент лорду Монтегю помнился так же четко, как и другой, когда небо во всю свою ширь вдруг разверзлось завесой дождя, в сероватом тумане которого холм Сент-Олбанс, казалось, невесомо колышется. В сырости и слякоти люди, оскальзываясь, падали, а конечности их беспомощно загибались куда попало – зрелище еще более жалкое, чем предсмертный вопль.

Джон вновь встряхнулся, спохватившись, что все это время стоял неподвижно, как одушевленная статуя. В голове тупо пульсировало, но кружение мыслей замедлялось, становясь отчетливей. Он – Джон Невилл. Лорд Монтегю. Он может двигаться. Вот льет дождь и дует ветер, а за спиной ревут рога – это значит, что Уорик поворачивает армию, выводя из рвов и ложементов свой главный центральный квадрат. Конница Норфолка будет сейчас обходить по флангам, чтобы самой не напороться на ловушки и шипы в земле, и так доберется до того места, где располагались лагерь и обоз – самый безопасный участок на всем поле.

Невилл сморгнул назойливые капли дождя и крови. Телохранители куда-то делись, он как будто остался один. Повернулся он как раз в тот момент, когда вражеский топорщик сшиб его ударом в грязь – при этом топор застрял в прорубленном нагруднике. Чтобы выдернуть свое оружие, вражина наступил тяжелым башмаком Джону на шлем.

– Мир! Я Монтегю! – выкрикнул тот сквозь боль,

сплевывая слякотную жижу. – Я Джон Невилл. Мир.

Непонятно даже, сорвался этот призыв к милости и выкупу у него с губ или же просто пустым эхом грянул в голове. Глаза Невилла закатились, и он не почувствовал, как его тело приподнялось вместе с топором в тот миг, как лезвие, скрежетнув, высвободилось из металла.

7

Привстав в стременах, Уорик в ужасе смотрел, как поглощаются вражьим войском позиции брата. Дальнее крыло терпело поражение, а Джон стоял там один, без помощи. Сцена длилась всего несколько биений сердца, но казалось, что она застыла навек, а сражение бушует вокруг этой застывшей точки.

Телохранители брата сбежали или были перебиты, а знамена Монтегю сбиты и попраны. Ричард часто и мелко дышал, будучи не в силах отвести глаз от того, как решается участь младшего брата. Руки его беспомощно сжимали уздечку. Суета и тревожные возгласы капитанов и гонцов оставались без ответа: Уорик, втягивая зубами морозный воздух так, словно тот был раскален, неотрывно глядел в другую сторону. Слезы жгли ему глаза при виде того, как ревущая орава топорщиков сшибла Джона с ног. На дистанции в шестьсот ярдов их разделяли тысячи солдат, рвы, повозки и орудия. Больше отсюда ничего не различалось.

Граф Уорик плотно зажмурился. Когда он снова открыл глаза, они были красноватыми, а губы его сжались в нитку. Ветер туго обернул его складками намокшего плаща, дождь все усиливался, и конь под Ричардом, встряхивая головой, нетерпеливо всхрапывал.

Обернувшись к капитанам, Уорик увидел среди них подъехавшего Фоконберга, на раскрасневшемся лице которого читался неподдельный гнев. Ричард начал раздавать приказания, одно за другим, держа перед мысленным взором картину поля боя. Каждому отдельному отряду давались свои команды, как крепить оборону. Половина королевской конницы все еще спускалась с холма. Если удастся заткнуть бреши в разорванных рядах Джона, то еще можно будет выровнять линию. Таким образом дикари-северяне Маргарет уподобятся овцам, бегущим внутрь строя забойщиков. И тогда уже не важно, скольких она сподобилась вывести на поле. Их можно будет перемалывать ряд за рядом, и оружие на это, слава богу, есть.

– Дядя, а вот это указание лично вам, – сказал Уорик Фоконбергу. – Выкатывайте орудия, берите в поддержку моих арбалетчиков и аркебузиров. Определите рубеж и поставьте их строем. Вы меня поняли? Поверяю вам все – жаровни, запас пороха, органные пушки [12] , бомбарды, кулеврины. Когда я отдам приказ, нужно, чтобы накал огня не снижался, пока мы не разнесем их в тряпье.

– Здесь мы положим им предел, Ричард! – с жаром воскликнул его дядя. – Клянусь тебе.

12

Органная пушка – три-пять легких пушечных стволов, установленных на колесном лафете.

Уорик ответил холодным взглядом, под которым Уильям лихо развернул коня и поскакал, собирая за собой младших офицеров и стрелков для выполнения приказаний.

Сражение продолжилось на левом фланге от Ричарда, там, где панически отступающие солдаты Джона были остановлены приказом двигаться обратно, ступая через трупы товарищей. Не в назидание. Эти люди и без того знали, что в йорковской армии они самые худшие – старики, юнцы, слепые на один глаз и преступники. Не трусы, нет, – но никакой командир не стал бы рисковать своей обороной без уверенности, что такие люди будут держаться. У них не было гордости, а гордость здесь важна.

Уорик прислушался, как клацают арбалеты, и вздохнул с облегчением, когда в длинных рядах углядел красные плащи своих лучников. Эти, безусловно, будут проклинать дождь и костерить сырость, от которой коробятся луки и растягивается тетива. Но у них есть запас гордости. Эти будут стоять сколько угодно, в праведном гневе на тех, кто вынуждает их это делать. Граф кивнул сам себе, внутренне ободряясь от немолчного пения стрел.

Приступ замедлялся, увязал, давая его капитанам время, чтобы сформировать орудийный строй. Вне зависимости от того, железо это или бронза, крупные орудия были чудовищно тяжелы. Некоторые пушки катили на колесных лафетах, в то время как другие волокли на деревянных салазках с килем, словно лодки. Тащили их быки, стонущие от натуги. А обслуживала орудия целая прорва пушкарей (иногда на транспортировку, чистку, заряжание и стрельбу всего из одного орудия требовалось до двух десятков человек, которые иначе стояли бы в общем строю с остальными). Обуза колоссальная, и тем не менее эти громоздкие стволы были предметом гордости Уорика.