Война сердец
Шрифт:
— Они мне племянники только наполовину. Вы забыли, что у нас с Мисолиной разные отцы?
— Но ежели я помру, кто ж о них позаботится?
Эстелла закатила глаза.
— Если они вам надоели, сеньора, сдайте их в приют! — выдала она и пустилась наутёк. Галька, которой была усыпана кладбищенская тропинка, разлеталась под её каблуками во все стороны.
Данте был изумлён, услышав такие речи. Интересно, что так повлияло на Эстеллу? Неужто смерть Роксаны и Мисолины? Или её всё достало? А может, может, это ему-таки удалось вытрясти из неё стереотипы, вбитые воспитанием? Когда-то он об этом мечтал, надеясь, что из маленькой девочки, закованной в кандалы общественных догм и предрассудков, она превратится в женщину свободную, со своими принципами,
— Это всё ваше дурное влияние, — прошипела Берта, заметив ухмылку на его губах. — Будь проклят тот день, когда вы вторглись в нашу семью! Вы заморочили моей внучке голову!
— Вы ошибаетесь, сеньора, это вы, вы и вам подобные курицы выедают мозг девочкам, с колыбели внушая им разный бред. «Должна то, должна сё...». Да ничего она никому не должна! Эстелла личность и имеет права на свою точку зрения. Как и я, как и все люди на земле. У каждого человека счастье своё. Так что не лезьте к нам и мешайте нам строить жизнь такой, какой её видим мы, а не вы. Отвалите от нас! — и, надменно вскинув голову, Данте ушёл.
Берта только руками всплеснула:
— Катастрофа! Сущая катастрофа! Мало того, что преступник, так ещё и хам! Моя внучка попала в лапы чудовища! Он промыл ей мозги!
До этой ситуации Берта была искренне уверена в своей правоте: когда Эстелла два дня назад покинула её дом, она решила, что девушка страдает при виде детей Мисолины, ведь она не может иметь своих. Берта не сомневалась, когда она предложит Эстелле взять на себя заботу о Пепе и Нанси, та с радостью согласится. У бабушки и мысли не возникло, что план её полетит в тартарары, и сегодня она хотела вручить Эстелле подарок — брошь в виде лилии, украшенной аметистами, — фамильную драгоценность. Берта уже пыталась подарить её Эстелле в день её свадьбы с Маурисио. Да та не взяла. Но по традиции брошь должна была достаться одной из женщин в семье, и Берта, ошарашенная тем фактом, что Эстеллу не огорчает собственная неполноценность, оставила лилию на могиле у Мисолины.
Алехандро Фрейтас тоже не смог не прийти на похороны. Долго и печально он стоял у могилы Роксаны, украшая её цветами. А после пообещал Лусиано и Ламберто, что будет приходить на кладбище и прикажет соорудить здесь две гранитные статуи — Роксану и Мисолину в полный рост.
— Я хоть никогда и не заботился о них, — сказал он грустно, — но уже начал привыкать к мысли, что у меня есть дочь и внучка. Жаль, что так всё вышло, но знаете, — он протянул руку Лусиано и Ламберто, — я благодарен вам за то, что вы заботились о Роксане, что полюбили её как родную, что она жила в роскоши и ни в чём не нуждалась. Ведь если бы не вы, неизвестно, как сложилась бы её жизнь, — он глубоко вздохнул. — Печально, что у неё был такой скверный характер, и я каюсь в том, что устроил в «Ла Герре». Я хотел преподать ей урок и не думал, что та наша встреча станет последней. Но я хочу, чтобы мы с вами не теряли контакта. Хоть вы и уедете в столицу, знайте, что каждый из членов вашей семьи может всегда обратиться ко мне за помощью. А теперь позвольте откланяться, — Алехандро чуть склонил голову в знак уважения к собеседникам. — Хоть сегодня и тяжёлый день, но мою работу по управлению городом ещё никто не отменял. Я хочу, чтобы Ферре де Кастильо процветал, чтобы люди гордились тем, что живут в этом городе. И я хочу этого не ради славы, а хотя бы во имя памяти моей дочери, — он изящным жестом надел шляпу и ушёл с кладбища, постукивая тростью о гравий.
— Хороший человек этот Алехандро Фрейтас, — молвил Лусиано ему вслед. — Жаль, что мы не познакомились с ним раньше и не узнали всю эту историю. Могли бы дружить семьями. Ох, пойдёмте уже отсюда. Что-то я совсем старый стал, этот жуткий день меня доконал.
— Я вас догоню, — сказал
Кивнув, Лусиано откланялся, а Ламберто оглянулся по сторонам. Данте и Эстеллу он не обнаружил, но зато увидел эффектную брюнетку, одетую в некое подобие амазонки с фраком и жилетом, скроенными на мужской манер. Высоко задирая подбородок, она шла к нему навстречу.
— Ну здравствуй, Ламберто, — сказала женщина, протягивая ему руку.
Он пожал её.
— С кем имею честь, сеньорита?
— До меня дошли слухи, что ты хотел меня видеть. Что ж, думаю, пришло время нам встретиться. Я Клаудия Мариса, твоя сестра по матери, — Клариса (а это была именно она) сощурила глаза, лукаво наблюдая за его реакцией.
Ламберто оглядел её с ног до головы.
— Я действительно хотел тебя увидеть, Клаудия. Ты очень красивая, и ты похожа на нашу мать в молодости, — ответил он. — Я не представлял, как ты выглядишь, и очень рад видеть тебя, — взяв Кларису под руку, он повёл её по тропинке, что, плутая, рассекала кладбище вдоль и поперёк. — Но объясни мне одну вещь. Моя племянница Эстелла зародила во мне сомнение, что ты и Амарилис — одно лицо. Глядя на тебя, мне слабо верится, что ты могла выдать себя за Амарилис. Все-таки вас двое, не так ли?
Клариса весело расхохоталась.
— Ты правда хочешь это знать, братец?
— Хочу, — уверенно ответил Ламберто.
— Хорошо. Всё элементарно: Клаудия и Амарилис — это один человек. И этот человек я. Мы были подругами, но она умерла, когда на дом моих родителей напали индейцы. Амарилис была у нас в гостях в тот день, и индейцы убили моих приёмных родителей и её, а я спряталась в курятнике. Я видела, как они сняли с них скальпы и подожгли дом. И я решила прийти в семью Амарилис и выдать себя за неё. Зато я жила в роскоши, научилась хорошим манерам и прочему. Я не жалею, что сделала это.
— Но как? — не понимал Ламберто. — Разве родители Амарилис не знали, как выглядит их дочь? Она шатенка, ты брюнетка, у вас разные черты лица, разный рост, разное телосложение.
— Просто я знаю один фокус, — хихикнув, Клариса остановилась на дороге. Окинула взором опустевшее кладбище и щёлкнула пальцами.
Ламберто отпрянул, когда из волос и тела Кларисы повалил синий дым. Секунда, дым рассеялся, и теперь пред ним стояла Амарилис. Элегантная и немного надменная, в бордовом платье в белую полоску, она крутила в руке зонтик.
— Но... но... как? Как это м-может б-быть? — потрясённо заикался Ламберто.
— Всё очень просто, милый братик. Я — ведьма. Самая настоящая. Я умею колдовать и могу превратиться в кого угодно, — Клариса, снова щёлкнув пальцами, обернулась в себя.
— Но... как это? Ведь волшебства не бывает, это всё сказки, — похлопал глазами Ламберто.
— Нет, дорогой мой братик, ты ошибаешься. Волшебство существует, это не сказки. И в твоей семье, могу тебя уверить, это не единичный случай, — ухмыльнулась она. — В твоём роду уже был маг. Твой дедушка Ландольфо, слышал о таком?
— Ну да, слышал, — кивнул Ламберто. — Мне отец о нём рассказывал. Это тот, у которого крыша поехала?
— Именно! Он был колдуном. Сильным колдуном и очень талантливым. Он изобретал зелья, писал магические книги. А способности к колдовству передаются по наследству. Они передались и Данте. Ты разве не знаешь, что твой сын тоже колдун?
Ламберто сглотнул. Он не верил своим ушам и глазам, и Клариса рассудила, что ему нужно время, дабы переварить информацию.
Они вышли с кладбища и остановились у ограды. Ламберто пытался убедить Кларису поехать в замок Рейес, где все собирались после похорон. Клариса упиралась — как и Данте, она не выносила толпу и внимание к себе. Но когда она уже вознамерилась распрощаться с Ламберто, взгляд её упал на симпатичного мужчину, что стоял неподалёку у экипажа. Он разговаривал о чём-то с Данте, Эстеллой и Сантаной, что тоже пришла на похороны.