Война: ускоренная жизнь
Шрифт:
Название свое это великолепное огниво получило у солдат за россыпи искорок, со скрежетом высекаемых из камня в процессе зажигания. Спички и зажигалки не идут ни в какое сравнение с этим фронтовым изобретением находчивых солдат. Первые быстро расходуются и ярко светятся ночью, а кроме того, легко отсыревают; вторые требуют заправки бензином (для тех, кто не знает, — газовых зажигалок в те годы еще не было. — Авт.), воняют, нуждаются в специальных камешках заводского производства и в техническом уходе и тоже демаскируют в темноте.
Во время войны на фронте о самой маленькой «катюше» такой ходил анекдот:
Немецкие эрзац-сигареты наши бойцы не жаловали (так же, как и их абсолютно безвкусный эрзац-хлеб. — Авт.), курили, но, как говорится, в самом пиковом случае, потому что они были не наполнены табаком, а сделаны из пропитанной никотином бумаги. Солдаты же вермахта к нашей махорочке относились более уважительно.
Самыми некурящими из солдат и офицеров Красной армии были, пожалуй, разведчики, причем из самых жизненных соображений. Кашель курильщика, раздавшийся у вражеских траншей, очень часто грозил неминуемой гибелью.
Для них, а также других, не приверженных к табачному зелью, фронтовиков 13 ноября 1942 года был издан приказ № 354 «О выдаче некурящим бойцам и командирам шоколада, сахара или конфет взамен табачного довольствия». В нем в частности говорилось:
«Ввести с 16 ноября 1942 г. выдачу некурящим бойцам и командирам (мужчинам и женщинам) шоколада, сахара или конфет.
Взамен положенного табачного довольствия выдавать в месяц на одного некурящего 200 г шоколада или 300 г сахара или 300 г конфет.
Приказ распространить: а) на лиц, получающих табачное довольствие по нормам № 1, 2, 5, 6 Приказа НКО 1941 года № 213; б) на некурящих раненых и больных, поступивших на излечение в госпитали из действующей армии; в) на командиров, получающих табачное довольствие по п. 8 Приказа НКО 1941 года № 312, вместо табачного довольствия по нормам № 1 и 2 того же приказа.
Заместитель народного комиссара обороны СССР генерал-лейтенант интендантской службы А. Хрулев».
На практике желающих среди фронтовиков сменить табачное довольствие на шоколад или другие кондитерские изделия оказывалось очень мало. Однако приказ этот, особенно в заключительный период войны, выполнялся аккуратно.
Жительница Барнаула, в годы войны военфельдшер 312-й стрелковой дивизии Мария Бабкина (Дорофеева) рассказывала, как в 1944 году ей в одном из хуторов довелось принимать роды у полячки: «Когда вернулись в свое расположение, пошла я к старшине и говорю: «Давай сахар, что вместо табака мне как некурящей положен». Он на меня и на Пашу Матвиенко насыпал большущий кулек сахара, и я его понесла полькам. По обычаю, «на зубок» младенцу что-то приносить полагается, да и посмотреть надо было, как там что».
В госпиталях табак полагался только раненым и больным, поступившим на излечение из действующей армии. Они должны были получать по 25 штук папирос третьего сорта в сутки на человека или 15 граммов табаку, а также три коробки
Впрочем, иногда отправившийся от раны мог получить их и в качестве небольшого вознаграждения за свои страдания. Так, офицер 8-й гвардейской кавалерийской дивизии Олег Ивановский вспоминал, что когда в феврале 1943 года он выписался из московского госпиталя, оформляя в комендатуре проездные документы, узнал, что на улице Горького в магазине «Табак» по справке о ранении можно получить три пачки папирос.
«Папиросы… Да я и курить-то их не пробовал. Только махорку, да другой раз табак, легкий, как его называли, в отличие от махорки, или как деликатес у какого-нибудь старичка-хозяина в деревне собственной посадки табачок-самосад. Попадались деды-умельцы, что такой табак делали, ни с одним фабричным не сравнишь. И уж, конечно, не с получаемым другой раз так называемым «филичевым». Из чего его делали, догадаться было мудрено, в него крошили, пожалуй, все, что только крошилось. Продукт весьма опасный. Только затянешься, горло так прихватит, но не крепостью, а гарью какой-то, а потом в самокрутке, словно порох, как пшикнет, и нет ее, самокрутки. Хорошо, если нос цел. А тут папиросы. Настоящие. Фабричные.
Цела у меня та справка из госпиталя о ранении, цел на ней и штамп: «Главтабак. Магазин №… Москва, ул. Горького. тел. К-1–17-47». А поверх синим карандашом «23/2 43».
В неволе
Особенно остро табачная закрутка — да что там закрутка, маленький «чинарик» — ценилась в плену. В официальных нормах питания для советских военнопленных выдача табачных изделий не предусматривалась вовсе, однако порой они их все же получали.
Попавший в плен к фашистам в мае 42 года Дмитрий Небольсин вспоминал, что когда он находился в шталаге-2А (Нойбранденбург. Германия), там «иногда выдавали махорку, нашу, русскую, моршанскую, захваченную немцами на советских складах. Курить хотелось не меньше, чем есть. Закрутка махорки менялась на пайку хлеба, точно так же к курящему пристраивалась очередь, чтобы получить недокуренный охнарик, который после одной или двух затяжек передавался другим, и так до последней крошки дыма. Табак ценился на вес золота, за щепотку махорки отдавали последнюю пайку хлеба. Человек умирал, а напоследок перед смертью просил покурить».
По воспоминаниям Небольсина, в том же шталаге-2А, но уже в 1943–44 годах вместо махорки стали выдавать (тоже иногда) по пачке эрзац-сигарет. А во время работы у немецкого бюргера в усадьбе Фельдберг Дмитрий и его товарищи получали табак на неделю из расчета 1 сигарета в день. Для завзятых курильщиков это, конечно, было мизерно мало. Выручали наших соотечественников работающие в усадьбе по найму гражданские поляки, делившиеся с ними табаком-самосадом.
Находившийся в 1943 году в лагере Алленштайн (ныне польский Ольштын) ленинградский ополченец Борис Соколов написал в своих воспоминаниях о том, как его товарищи выпрашивали сигареты у богатых куревом (снабжавшихся табаком и продуктами по линии Красного Креста. — Авт.) англичан в соседнем блоке и те порой «с барского плеча» бросали им окурки: